– Кому свадебный подарок! – и швырнул его мальчикам.
Гнома начали перекидывать по классу, как мяч, Гоша безуспешно пытался его перехватить, Маша надрывалась:
– Отдайте сейчас же!
Тут гном со звоном ударился об пол. Гоша кинулся к нему, поднял… Рука гнома была пуста, разбитый фонарик валялся под чьей-то партой. Маша закричала:
– Что вы наделали! – отвернулась к стенке и заплакала, а Гоша с кулаками набросился на Вадика…
Все чтение Маша просидела насупившись. Когда урок закончился, она первая сорвалась с места, живо оделась и, не дожидаясь Гоши, побежала домой.
На следующий день в школе Гоша виновато говорил:
– Ничего, Маш, он и так хороший, без фонарика…
– Нет, он дурацкий! Выброси его.
– Но…
– Обещай, что выбросишь! – Маша топнула ногой.
– Ладно, – буркнул Гоша. – Обещаю.
Но вспоминать про испорченный подарок и особенно про «жениха и невесту» все равно было неприятно. И дружба пошла на убыль. Маша попросила пересадить ее на первую парту, якобы поближе к доске, на занятия фигурным катанием ходила без прежнего удовольствия; а когда узнала, что с сентября пойдет в другую школу, даже обрадовалась.
К переменам Маша всегда привыкала легко. Сама не заметила, как привыкла каждое утро ездить с мамой на метро в час-пик и возвращаться домой самостоятельно. Уроков задавали раза в два больше, чем в прежней школе, появились новые подружки, Гоша был забыт, да и прошлогодние занятия фигурным катанием почти не вспоминались. К тому же зима не задалась: снег чавкал под ногами бурой кашей, разливался по тротуарам бесформенными лужами. Но в день, когда лужи затвердели и превратились в продолговатые дорожки, по которым с разбега прокатывались все, кому не лень, а с неба полетели частые снежинки, Маша, шагая от метро, заскучала по катку. И ноги сами собой понесли ее к спортивной школе.
Она попала на перерыв в середине занятия. Почти вся группа сидела на лавочке, кто-то перешнуровывал ботинки, кто-то потягивал минералку. Маша поискала глазами Гошу – его не было. Несколько девочек разминались на льду; одна отрабатывала вращение «пистолетиком». В прошлом году Маша только-только начала его осваивать, да и то по частям: отдельно подход, отдельно въезд. Но сейчас мысленно дублировала вслед за девочкой каждое движение, будто бы сама делала поворот-тройку и махом свободной ноги закручивала себя в волчок. Приоткрыв рот от усердия, она непроизвольно пригнула голову и прижала локти к корпусу для правильной группировки. И вздрогнула, когда сзади раздалось:
– Ну как, есть от чего рот открыть?
Тамара Витальевна со смехом потрепала ее по плечу. Она ничуть не изменилась: все тот же голос повышенной громкости, вязаная шапочка, свитер с оленями; и Маше показалось, что полугодового перерыва в занятиях вовсе не было. Тамара Витальевна спросила про новую школу, Маша разболталась. Выложила, что на математике решает задачи повышенной сложности, что к завтрашнему дню нужно написать сочинение по английскому на две, а лучше на три страницы и что до школы ехать больше часа. Тамара Витальевна кивала в такт Машиным словам, лицо ее выражало боязливое сочувствие: в ее представление о мире не укладывалось, что на дорогу в школу можно тратить столько времени.
– Это во сколько ж ты возвращаешься? – спросила она и, узнав, что Маша еще не заходила домой, констатировала: – Да уж, в дневную группу ты бы никак не успевала…
«А есть другая группа?» – хотела спросить Маша, но Тамара Витальевна ее опередила:
– …а в вечерней уже разрядники занимаются, там требования выше, тренировки дольше, но им-то ничего, они и живут по соседству, и вообще…
Она неопределенно повела рукой, очевидно имея в виду, что разрядники из вечерней группы – обычные земные люди, которым не приходится писать трехстраничные сочинения по английскому и решать задачи повышенной сложности. На Машин вопрос, можно ли ей ходить в вечернюю группу, недоверчиво подняла брови, но сказала:
– Конечно, можно.
Когда в замке повернулся ключ, Маша вприпрыжку выскочила в прихожую.
– Мама, я снова буду ходить на коньки! – выпалила она с воодушевлением.
Мама на миг остолбенела, словно вместо родной дочери увидела привидение.
– Никаких коньков, – проговорила она железобетонным голосом.
– Ну, мам! Там вечерняя группа есть!
– У тебя и так по английскому четверка в четверти, – тем же голосом отозвалась мама, отряхивая от снега пальто и вешая его на плечики. – Притом что преподаватель у вас – кандидат наук.
– А если в следующей четверти будет пятерка? Если у меня все-все пятерки будут? – Маша пообещала бы и сама стать кандидатом наук со следующей четверти, лишь бы выторговать себе право ходить на каток.
– Речи быть не может. Ты уроки уже начала делать?
Маша яростно засопела. Не глядя на нее, мама скинула сапоги и направилась в ванную комнату мыть руки. Маша ринулась наперерез, как камикадзе в лобовую атаку.
– Знаешь что, мама! Если ты не разрешишь мне ходить на коньки, я вообще никогда не буду делать уроки! И стану учиться на одни двойки!
– Ты меня не шантажируй! – прикрикнула мама. – Мала еще, чтобы другими командовать!
С непроницаемым, как танковая броня, лицом, которое ясней всяких слов показывало, что вопрос исчерпан, она прошла на кухню. И совсем другим тоном заговорила:
– Я тебе шоколадное молоко купила, твое любимое. Пельмени будешь со сметаной или как?
– Никак! – Маша отвернулась. – Не нужно мне шоколадного молока!
– Да пожалуйста, – фыркнула мама. – Хочешь голодать – твое дело.
Изо всех сил топая ногами и тем выражая крайнюю степень протеста, Маша ушла в свою комнату. Захлопнула дверь и уселась на кровати.
Воздух за окном посинел. Во дворе зажглись фонари. Мама гремела посудой на кухне, клацала компьютерными клавишами в своей комнате, долго разговаривала по телефону. Наконец заглянула к Маше.
– Почему в потемках сидишь?
Ответом послужила гробовая тишина.
– Ты что, и уроки не сделала?!
Молчание.
– Даже не обедала, хотя бы йогурт съешь!
Молчание.
Мама щелкнула выключателем, посмотрела на Машино отчаянное лицо. И устало опустилась на стул возле двери.
– Сумасшедшая. Сил моих больше нет. Ходи на свой каток. С условием: если начнешь хуже учиться, коньки сразу отменяются. Договорились?..
Два дня спустя Маша целеустремленно семенила по утопавшей в сугробах тропинке к крытому катку спортивной школы, а в рюкзачке за спиной подпрыгивали новые раздвижные коньки, которых должно было хватить минимум на три года.
Глава 2 Дело и забава
Маргарита, героиня романа Булгакова, как известно, оказалась прапраправнучкой французской королевы, жившей в шестнадцатом веке. А ее тезка, Машина мама, вполне могла бы сойти за близкую родственницу знаменитого мыслителя Иммануила Канта. Правда, Кант был малорослым, хилым и всю жизнь философствовал, а Маргарита Львовна отличалась прекрасным здоровьем, крепким телосложением, да и к философии не питала ни малейшей склонности. Но Кант прославился не только своими философскими сочинениями: его страсть к распорядку вошла в поговорку у современников. Свою жизнь он уподобил безупречному хронометру – все в ней было расписано по минутам. Когда он выходил на ежедневную послеобеденную прогулку, жители Кенигсберга проверяли по нему часы. Силой мысли он останавливал у себя насморк и простуду, полагал, что холостяки дольше живут и лучше сохраняются, что человек должен спать семь часов в сутки и всегда быть при деле. Точно так же Маргарита Львовна не выносила праздности, не считала возможным болеть и предпочитала холостяцкую жизнь с тех пор, как развелась с Машиным отцом, а в том, что касается сна, давала Канту приличную фору: чтобы выспаться, ей хватало и шести часов. Если Кант стремился сделать из себя безотказную машину для думанья, то Маргарита Львовна с не меньшим фанатизмом силилась превратиться в автомат для так называемого «продвижения по карьерной лестнице». План этого продвижения был расписан надолго вперед; и хотя карьерный рост, понятное дело, не застрахован от случайностей, Маргарита Львовна двигалась строго по расписанию, будто для перехода на следующую ступеньку использовала силу мысли – точь-в-точь как Кант. Она никогда не меняла стиля одежды (ее пальто смахивали на шинели, головные уборы – на военно-морские фуражки, а походка – на строевой шаг) и все на свете старалась делать по системе.
Ровно в шесть утра, в будни, в выходные и в любое время года, звонил будильник. Маргарита Львовна вскакивала с кровати мгновенно, как бывалый пожарный по сигналу тревоги, и сразу приступала к гимнастике собственного изобретения: гремучей смеси из шейпинга, аэробики, калланетики с элементами йоги, стрейчинга и даже атлетизма. Все это удовольствие занимало час пятнадцать минут. Еще пятнадцать минут, ни секундой больше или меньше, отводилось на контрастный душ и одевание. Следующим номером программы шел завтрак, оригинальный на вид и почти несъедобный на вкус – Маргарита Львовна питалась по правилам вегетарианского сыроедения. Ровно без пятнадцати восемь она уходила на работу. Ровно в полдень делала пятнадцатиминутный перерыв на гимнастику для глаз. Ровно в два извлекала из кейса пластиковый контейнер с обедом, таким же оригинально-несъедобным, как и завтрак.
