обратно в Кюн-Эл! Ахмед тряс его за плечо. Добродушно — насмешливо, будучи на голову выше, глядя сверху вниз.
— Тамук, темнеть уже скоро будет, налобный фонарик пора одевать, однако!
Тамук сделав, насколько получилось важный вид, снял с нагрудного кармана магнитную закладку, аккуратно прикрепив сверху на страницу на которой закончил читать. По давней привычке запоминая номер страницы — сто девяносто первая. Это было совершенно лишним, но он никак не мог вот так взять и беззаботно довериться закладке. Проверяя ее надёжность каждый раз, когда открывал книгу. Эффектный жест произвел должное впечатление на Ахмеда и он, уставившись на закладку, попросил посмотреть поближе. Довольный собой Тамук вручил ему “прибор” и небрежно стал рассказывать, что сын привез несколько штук, ведь сейчас в городе только такими пользуются. И пообещал подарить и Ахмеду одну, как придет к нему в гости. Старики сидели на лавочке ещё долго, обсуждая сельские новости, пока совсем не стемнело. И когда они, уже начав зябнуть, встали и отправились к Тамуку в гости, все и началось.
Бабка Патимат припозднилась сегодня с дойкой коровы, засиделась у соседки. Поспешно ковыляя домой уже в сумерках, она вдруг увидела на крыше своего дома громадного козла. Остановившись в недоумении, она уставилась на это диво. Большое чёрное животное, с длинными рогами и висящей с подбородка бородой повернуло к ней голову, открыло рот и проблеяло противным козлиным голосом. Патимат чуть не споткнувшись от удивления, остановилась, держась рукой за частокол забора. Закрыла глаза, глубоко вздохнула и выдохнула, потерев левой рукой лоб. Чего это мерещится уже всякое? Что за чертовщина такая? Открыла глаза и посмотрела на крышу — так и есть, никого, крыша была совершенно пустой. “К чему бы это козлы мерещились?” — думала она, заходя во двор через узкую калитку в воротах. — “Надо бы завтра курицу черную зарезать. Схожу к Ахмеду рано поутру, понесу чернушку”
Возмущенное животное встретило ее очень неодобрительным и громким мычанием и повернулось к ней задом.
— Ой, еще ты мне тут нервы не трепи! — Сказала она примирительным тоном. Патимат чувствовала себя, безусловно, виноватой перед коровой, ведь из-за такой ее беспечности у животного болит вымя.
Корова тоже не долго обижалась на хозяйку, как только та принесла табуретку и ведро, повернулась боком и блаженно зажмурила глаза.
Доя корову, Патимат напевала песенку, что слышала в далёком детстве от бабушки. Бабушка жила в Кюн-Эл ещё до депортации, когда село было ещё живо, как она говорила. Она часто вспоминала о своем родном доме, рассказывая маленькой Патимат о том, как счастливо они жили, как строили поля, террасируя склоны гор. Как проводили арыки — целую систему каналов, спуская воду с верхних родников в село и на террасы, для орошения посевов. В какие игры они играли детьми, и как она любила ходить в школу. Школу в Кюн-Эл построила молодая ещё советская власть в тридцатых годах, тогда была большая всесоюзная программа грамотности населения и особенно отдаленных районов и малых народов. В школе жила и работала молоденькая русская учительница, вчерашняя выпускница педагогического института, присланная сюда по распределению. Ещё бабушка знала много сказок и среди прочих рассказывала старинную сельскую историю о черном козле, что являлся в Кюн-Эл по ночам, докучая всем местным людям. И о герое, как то связанном с этим козлом. Наверняка воспоминание навеяли приключившиеся с ней галлюцинации. “Нет, не к добру такие видения” — снова подумала Патимат. — “Непременно утром понесу Ахмеду черную курицу, пускай зарежет. За это позову его на угощение”…
Мысли ее прервал смачный хруст и, подняв глаза, она увидела страшную картину, в двух метрах от них, стоя на задних лапах по-человечьи, лениво облокотившись о шаткий плетень, отделавший дворик от ее маленького ухоженного огородика, стоял здоровенный черный козел. В передней лапе он держал кочан капусты, сорванный несомненно тут же на огородике и, широко открывая пасть, откусывал от него большие куски. Сердце Патимат больно укололо и она схватилась рукой за грудь, очень чувствительно упав с табуретки мягким местом на землю. Корова взревела и пустилась наутёк куда-то в темноту за домом. Козел же, насмешливым взглядом проводив ее бегство, повернул голову к Патимат, уставившись ей прямо в глаза и отвратительно отрыгнул, выкидывая недоеденный кочан за спину.
После чего решительно и по-хозяйски подошел к ведру с парным молоком, уселся на него и Патимат, в ужасе отползая на локтях подальше, услышала отвратительный звук и молоко забулькало, как будто в него посыпалось много мелких камешков. На этом сознание ее покинуло и на глаза упала черная пелена.
Тамук вышел из дома, провожая Ахмеда уже за полночь. Полная луна висела высоко в небе, освещая Кюн-Эл серым светом так, что пустую улицу было видно в обе стороны. Ночную тишину нарушал только далёкий лай собак. Возвращаясь в дом, Тамук с удивлением увидел, как от крыльца отделилась тень и двинулась ему навстречу. “Это ещё кто?” — успел подумать Тамук, но тут незнакомец вышел в свет луны и оказался огромным козлом. Только идущим на двух ногах, по-человечьи. Тамук опешил и замер на месте, не веря своим глазам. Длинные рога на голове, козлиная морда и свисающая жидкая борода. Вместо плечей, от шеи начинается туловище с торчащим пузом и свисают передние лапы с раздвоенными копытами. Козел подошёл вплотную и остановился, глядя прямо в глаза с выражением, как показалось Тамуку, брезгливости. Тамук так и не смог прийти в себя и вымолвить хоть слово, он застыл с перекошенным выражением лица и открытым ртом. Последнее, что он видел, был вертикальный овальный зрачок совсем близко от лица потому, что козел вдруг протянул передние лапы, взяв его за грудки и с силой головой ударил в лоб.
В обед на площади у сторожевой башни собрались все обитатели Кюн-Эл. Вдоль длинной лавочки стояли столы, принесенные из ближайших домов и составленные вместе. Вокруг этого импровизированного общего стола, разной высоты и ширины, хлопотали женщины. С краю площадки горел костер, над которым на цепи, свисающей с огромной треноги, висел большой казан. Из казана исходил густой аппетитный аромат. Там варились куски курицы в сметанном соусе. Утро в Кюн-Эл сегодня началось с кровопролития, были зарезаны все черные куры, какие имелись в наличии. Общая инвентаризация выявила восемнадцать подходящих особей. Ахмед, все утро махавший топором, сидел тут же у костра, следя за огнем. Печальные мысли о том, во сколько выльется замена двух оконных блоков, пока не давали ему отвлечься и настроиться на обычный насмешливо-веселый лад. Тамук сидел с краю лавочки, за первым столом, подперев подбородок рукой и задумчиво глядя
