Он честно убил на это релаксирующее, в общем-то, занятие полчаса, но так и не успокоился толком.
Не может же, в самом деле, Вольдеморт рыскать по Тисовой улице. Это было бы действительно смешно. Гарри представил, как нечто высокое в тёмных одеждах, демонического вида (этакий собирательный образ злодея из книг и фильмов) пробирается, чертыхаясь и рассылая во все стороны Аваду, через старательно постриженные вчера самим Гарри кусты роз тёти Петунии, и нервно засмеялся.
Чушь.
Но с чего-то ведь шрам болит? Неужели из-за убийства того старика чёрт знает где? Какая-то деревня, старый дом, ночь, омерзительное существо в кресле, бледный Хвост, зелёная вспышка…
Гарри прислушался к темноте ночи, но её прорезал только мощный храп Дадли. Дядя Вернон, надо полагать, тоже храпел там где-то в своей спальне, но до Гарри эти звуки не долетали через две закрытые двери и коридор - и он был этому рад, полагая, что и одного Дадли более чем достаточно, чтобы уши начали ныть.
Посоветоваться было решительно не с кем; сразу же отпадали Дурсли (это даже за грубую шутку не сойдёт), Дамблдор (Гарри не доверял хитромудрому директору Хогвартса, полагая, что у того существуют на его, Гарри счёт, какие-то свои планы и замыслы; да и очень глупо звучало бы послание вроде «Уважаемый профессор Дамблдор! Желаю Вам приятного отдыха! Извините, что беспокою Вас, но сегодня ночью у меня болел шрам. Искренне Ваш, Гарри Поттер») и семья Уизли - Гарри не хотелось, чтобы они знали, что он впадает в панику от минутной боли. Терпел ведь и куда как хуже - о чём все Уизли отлично знают.
Сириус? Крёстный тоже присылал ему письма, не с совами, а с большущими многоцветными экзотическими птицами; от их перьев пахло морем и солнцем, и Хедвиг очень неохотно позволяла им напиться и поесть из её мисок прежде, чем отправиться в обратный путь. Но писать ему… стоит ли беспокоить? Гарри задумчиво покосился на чистый пергамент и решил всё же написать. Сириус был одним из немногих людей, в которых Гарри не сомневался.
«Дорогой Сириус!
Спасибо за твоё последнее письмо. Эта птица, правда, всё время норовила поклевать Хедвиг, а потом врезалась головой в раму, но, к счастью, улетела прежде, чем Дурсли заподозрили по звукам неладное.
Как у тебя дела? Ты там один или с Ремом? Расскажи о себе поподробней…
У меня всё нормально - в основном, потому что они опасаются, как бы ты не заявился по моей просьбе и не превратил их во что-нибудь мелкое, противное и совершенно, с их точки зрения, неприличное (как и всё волшебство, впрочем). Хуже всего, что приходится голодать за компанию с Дадли… по собственным ощущениям, я уже скинул килограмма четыре, и похож теперь на тебя, когда ты только вышел из Азкабана:)»
Гарри засомневался, стоило ли ставить смайлик - всё же вряд ли они бытовали в магической среде, но потом решил, что смысл знака вполне прозрачен, и продолжил писать.
«Только этой ночью у меня болел шрам. Раньше он никогда не болел - странно… Как ты думаешь, могут болеть шрамы от старых проклятий? Хотя ничего серьёзного.
Отправляю письмо с Хедвиг - в прошлый раз та твоя птица улетела быстрее, чем я успел написать ответ. Передавай от меня привет Клювокрылу. И береги себя, хорошо?
Твой,
Гарри».
Хедвиг как раз не было в клетке, и Гарри отложил пока письмо на край стола.
Солнце позолотило стены комнаты квадратиками - в раму окна была предусмотрительно вделана решётка (ну да, ну да, а то вдруг Гарри возьмёт да и удерёт со второго этажа? А почему нет, только пятки отбить, клумбу помять - и здравствуй, свобода…). Свет поцарапанной во время одной из истерик Дадли настольной лампы потускнел. Гарри почувствовал, что у него слипаются глаза, но пора было вставать и приниматься за обычные дела из числа тех, что входили в круг его непременных обязанностей. Тетя Петуния не скупилась и на дополнительные, если видела, что Гарри возмутительно, как она считала, рано освобождается - поэтому он старался растягивать работу в присутствии тётушки, хотя, конечно, и не совсем тормозить, чтобы не вызвать подозрений.
Солнце помогло ему взбодриться - он сидел на полу, подставив макушку горячим лучам, закрыв глаза, пока снизу не раздался визгливый (особенно визгливый с утра, потому что очень заспанный; хотя у нормальных людей он с утра обычно хриплый…) голос тёти Петунии. По идее, тепло лучей должно было бы, напротив, расслаблять и усыплять его, но Гарри чувствовал, как жар вливает в него новые силы - как будто они были родственны друг другу, он и эти шаловливые золотые лучи, путавшиеся в его волосах, и помогали друг другу, как могли. Странное чувство… оно появилось у него ещё в начале лета, и он был, в принципе, даже рад работать в саду с непокрытой головой - ему отчего-то не грозило перегреться или получить солнечный удар. Проверено опытным путём, так сказать.
Что-то новое расцветало в нём под этими лучами, одинаковыми на ухоженных улочках Литт-Уингинга и на буйных лужайках Шотландии… что-то похожее по ощущению даже и не на цветы, а на что-то совсем иное, другое… но отнюдь не чуждое. Гарри путался в собственных чувствах, но мог сказать точно, что опасность от этих ощущений не грозила никакая.
* * *
Этот вечер ничем особенным не отличался от других. Вся семья Дурслей после обеда пребывала в гостиной: дядя Вернон чинно читал газету, тётя Петуния наблюдала за очередной мыльной оперой - Гарри всё казалось, что тётины уши насторожённо шевелятся в такт звукам с экрана, Дадли резался на своей игровой приставке в «Мегамордобой-3», вымещая на монстрах злобу по поводу диеты. Сам Гарри, засучив рукава необъятной рубашки Дадли, в которую мог завернуться четырежды, мыл ковёр, стоя на коленях. Это была сложная процедура: сначала ковёр требовалось натереть водой со специальный средством для чистки ковров, равномерно вспенив это средство на ворсе, а потом чистой мокрой тряпкой снять пену, протереть начисто ещё раз - иначе оставшаяся пена имела неприятное обыкновение засыхать, образуя клейкие пятна. И в заключение - протереть насухо, распушив ворс, чтобы высохло не как попало. Руки давно устали от монотонных движений туда-сюда, кожа на ладонях порозовела и сморщилась от долгого контакта с жидкостью, спина затекла, а хуже всего была лезшая в глаза чёлка; аккомпанемент страстных вздохов из телевизора и предсмертных воплей монстров, обретавшихся в игровой приставке, забивал уши, как жвачка. Гарри поднялся на ноги, подхватывая с пола тазик с водой, чтобы сменить её на чистую во второй раз, и тут со стороны камина - когда-то бывшего настоящим, но теперь заложенного, ибо Дурсли предпочитали электричество живому огню - донеслись подозрительные звуки.
