– Бог милостив, и Он простит нас, – устало проговорил священник.
– А войны тоже Бог затевает? – крикнул Альберт со своего места. Эхо детского крика раскатами прошло по зданию церкви. Прихожане обернулись и уставились на задиру.
– Нет, но все происходит лишь по милости Божьей… – начал было священник.
– Нет, вы все врете, я-то это вижу, – закричал мальчик и выбежал прочь. Позже он сказал, что именно этот час и стал поворотным в его жизни. «Бог не играет в кости», – повторял он про себя, а физика стала единственным средством понять этот безумный мир.
Выскочка
Учителя – безмозглые тупицы, лучшие ученики – идиоты. Те, кто умеет думать, никому не нужны», – повторял про себя Альберт. Учеба выровнялась, мнение учителей менялось по отношению к такому необычному ученику, но оставалось неоднозначным. Ненавидя уроки немецкого, презирая литературу, Эйнштейн говорил о физике и философии, не уставал подчеркивать отличникам свое превосходство, а учителей обожал ставить своими вопросами в тупик. Преподаватели были шокированы дерзостью и смелостью ученика.
– Нет, не умен! Просто не может быть умен! – брызжа слюной, кричал литератор. – Как можно говорить о Канте, если Шиллера не хочет читать?! Был бы умным – получал бы пятерки и не выпячивался, а то мнит о себе бог знает что! – он чуть не подавился.
Математик молча слушал коллег. «Задира» на голову превосходил отличников, предлагал смелые идеи, а математикой владел виртуозно, несопоставимо со школьной программой. Могло показаться, что мальчик несет чушь. И только общаясь с ведущими профессорами университетов, он понимал, что хотел донести Альберт. Становилось совестно и обидно за себя, за коллег и за то, во что он верил. Мальчик опровергал выверенные жизнью «уравнения». «Он – талант, но, ось, как бы они не испортили ему жизнь… А то, глядишь, выгонят без аттестата, а я не смогу помочь». Через год так и произошло.
Мария
Она была дочерью главного учителя. Милая, симпатичная, веселая, Альберт часами наблюдал на ней. Как она играла с подругами! Ее задорный смех, счастье на лице готовы были оторвать от земли любого. Иногда она перехватывала его взгляд, долго, серьезно смотрела на раскрасневшегося подростка, но потом, словно выкинув все из головы, играла с подругами дальше, смеялась и веселилась. Эйнштейн и сам не замечал, как, гуляя после школы, раздумывая над чем-то, внезапно оказывался у ее дома.
Считая себя рациональным, он не понимал захватывавших его чувств. Дрожь охватывала его, сильное волнение сковывало. Безумно хотелось увидеть ее рядом, чтобы она вышла из дома… Он бы тогда сошел с ума, утонул в изумрудных глазах, прикоснувшись к полосам, с которыми любил играть ветер. Он жаждал видеть ее вновь. Пускай она бы и смеялась. Ее усмешка стала бы наградой, подарком, и он смеялся бы над собой до слез.
Он вновь и вновь думал о ней и иногда, на одну лишь секундочку, казалось, будто он задохнется от счастья. Альберт вздрогнул. Ему показалось, что занавеска в окне дернулась. Испугавшись, он побежал прочь. Это она, увидела… и все поняла. Страх сковывал ноги. Но в глубине души он чувствовал себя счастливым.
Задача
Мысли шли нескончаемым потоком, Альберт рисовал длинные формулы. Остались позади невыносимые работы Максвелла, и он ясно ощущал: кто-то из этой парочки явно лишний. Вторым был Исаак Ньютон. Учитель на уроке монотонно, словно механически, объяснял ученикам достижения изобретателя гравитации. Видя непонимание и интенсивную работу мысли на лицах одноклассников, Альберт, прикрыв рот листком бумаги, чтобы никто не заметил, беззвучно смеялся. Любимцы учителей морщили лоб, делали умное лицо, но глаза наполнялись непониманием. «Элита, больше сказать нечего…» – думал он, смеясь, вспоминая, как их хвалили, ставили в пример перед классом. У тех на лице стояли самодовольные улыбки. А сейчас… они представляли самое что ни на есть печальнейшее зрелище, не понимая простейших вещей. Но и Эйнштейну не все было ясно. Просидев целую неделю в библиотеке за уравнениями Максвелла, отказав в свидании уже двум девчонкам, которые, надо сказать, были недурны собой, он нисколько не жалел о упущенном времени. Альберт в душе улыбался. Теперь ясно, как день: старина Ньютон оплошал, а лучшие умы просто ничего не понимают в физике.
Догадки
Учитель говорил: «Скорость света – неизменная величина. Почему? Объяснить это просто. Представьте: вы летите на луче света и держите перед собой зеркало. Увидите ли вы свое отражение? Конечно, нет. Свет не может отражаться от зеркала, он не опередит сам себя, и отражение не увидите…».
Эйнштейн закрыл глаза,… Безграничная Вселенная, завораживавшая его с детства, мириады россыпей звезд, переливающиеся разными цветами галактики, и он летит на луче света, держа перед собой пресловутое зеркало. Нет, картина вовсе не так гротескна: в воображении он рисовал и кое-что пострашнее, и нечто, куда более интересное, о чем он, конечно, расскажет… но не здесь и не им. А дальше произошло озарение. Он чуть не вскрикнул, не перевернулся на стуле. Непонимающие глаза учеников больше не смешили Альберта. Они выглядели ужасно! Ньютон-то точно ошибся. Если лететь со скоростью света и держать зеркало, можно увидеть отражение, ведь на таких скоростях пространство и время искривляются… становятся другими. Он знал, как это можно доказать. Он награждал Ньютона оскорбительными эпитетами, мысленно издевался над ним. Он потом скажет: «Прости меня, Ньютон!», но тогда он был готов биться об заклад, что яблоко слишком сильно ударило англичанина по голове.
Скрипка
Он прибежал домой окрыленный. Забежав в комнату, он кинулся к бумаге. Мысли следовали одна за другой. Он записывал, записывал, записывал, не в силах остановиться, как будто отвергнутый бог руководил его рукой. Пусть другие играют в кости, а ему предстоит возвыситься над людьми. Годы вопросов ушли. Забыты боль и страх, что он не такой, как все. Да и не суждено слиться с обществом такому человеку… Пытался же столько раз поднять их до своего уровня, но у них нет крыльев.
Но ошибаются те, кто считает, будто он одинок. Есть скрипка. Он столько лет учился на ней играть, и, казалась, будто бы только этот тонкий инструмент понимал его мысли. Он поднял смычок, и комната наполнилась звуками 40-й симфонии. Альберт смотрел на небо, ему предстояло открыть все его загадки.
Физик и лирик
Мария была круглой отличницей, но до ужаса ненавидела математику. В тот день им пришлось отвечать у доски, решать глупые, как казалось Альберту, уравнения. С неохотой он поплелся к доске, мысленно проклиная тоску школьных будней. Потом к доске вызвали Марию. Она долго чертила что-то, рисовала закорючки, но не знала, как решать. Альберт видел, что она вот-вот заплачет, если будет выглядеть перед всеми тупицей или получит плохую оценку. Она озиралась по сторонам, испытующе смотрела на Эйнштейна. Учитель отвернулся к окну; тогда он подошел к Марии и быстро на ухо рассказал ей, что надо делать. Она легко подхватила мысль, и через минуту уравнение оказалось решено. Альберт улыбался. Разве есть большее счастье?… Она тогда у доски схватила его руку и тихо на ухо прошептала одно-единственное слово: «Спасибо».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
