— За что вы меня!.. Один я, что ли!.. Все кричат!..
Алексей Васильевич отступил на три шага и возмущенно сказал:
— Это же безобразие!..
Некоторое время он смотрел на наказанного, потом сокрушенно вздохнул, опять подошел к нему и погладил по голове.
Наступила полная тишина. Ребята смотрели на Алексея Васильевича виноватыми глазами: до чего довели человека! Да какого! Многие из нас могли бы жизнь за него отдать.
Алексей Васильевич вернулся к столу и с расстроенным видом стал листать какую-то книжку. Мы слушали шелест переворачиваемых страниц и сидели не дыша.
— Да, да… — проговорил наконец учитель, и мы все поняли, что он продолжает свои размышления, но теперь уже вслух. — Да, да… За период жизни одного человека сколько всемирно известных исторических событий! Гибель испанской «Непобедимой армады», Варфоломеевская ночь, казнь шотландской королевы Марии Стюарт, крестьянские восстания в Австрии, крестьянские восстания против турок и венгерских феодалов… А какие люди жили одновременно с этим человеком! Галилео Галилей, Питер Пауль Рубенс, Рембранд ван Рейн, Пьер Корнель, Мигель Сервантес де Сааведра, Лопе де Вега… Кто же этот великий, бывший современником других великих и свидетелем неизгладимых в памяти человечества событий? Имя ему — Вильям Шекспир! — Алексей Васильевич склонил голову набок, помолчал, будто прислушивался к давно минувшим событиям. Потом раскрыл книжечку, на обложке которой стояло: «Ричард III», и принялся читать:
А причастившись тайн, соединимМы с Белой розой Алую навек.О, долго Англия была безумна,Сама себя терзала в исступленье:Брат брата убивал в слепом бою,Отец убийцей был родного сына,Сын по приказу убивал отца…
Раздается звонок, но Алексей Васильевич не слышит и продолжает читать. Мы не спускаем с него глаз. За дверью крики, топот. Алексей Васильевич читает. Опять звонок. В коридоре постепенно все стихает. Алексей Васильевич читает. И вот раскрывается дверь, на пороге появляется Артем Павлович, наш учитель математики. Он недоуменно таращит глаза.
— Э-э… Алексей Васильевич, это, кажется, мой урок?
Алексей Васильевич, в свою очередь, смотрит на него с недоумением, потом спохватывается, кладет под мышку журнал с кипой брошюр и газет и быстро уходит.
На том урок истории и закончился. А задавал Алексей Васильевич на этот день «Тридцатилетнюю войну».
От Артема Павловича, когда он еще только появился в дверях, понесло на нас крепкой сигарой и водочным перегаром. Усевшись за стол, учитель журнала не раскрыл, а просто спросил:
— Кого я еще не вызывал?
— Меня, — поднял руку Илька. — Идти?
— Иди, — кивнул Артем Павлович.
Илька положил ему тетрадь на стол и начал решать, задачу. Но что-то пальцы слушались его плохо: мел выпадал из руки и закатывался то под парту, то под учительский стол. Да и голос был какой-то спотыкающийся. Кое-как Илька добрался до последнего действия, разделил 27,5 на 4,5, поставил знак равенства и вывел 13.
Учитель сидел спиной к доске и о чем-то думал.
— Готово, Артем Павлович, — неожиданно бодрым голосом сказал Илька. — Тринадцать.
— Правильно, тринадцать, — вяло отозвался Артем Павлович.
Он раскрыл журнал, выставил отметку и только после этого повернулся и повел по доске всегда слезящимися глазами. Смотрел он со скукой, даже с отвращением. Видно было, что ему уже давно приелись и одни и те же задачи, повторяющиеся каждый год, и порыжевшая доска с грязной тряпкой, и все мы, сорок горластых, непоседливых сорванцов. Вдруг его помятое, все в серой щетине лицо напряглось, мутные глаза уставились на последнюю строчку.
— Что тако-ое? Ты разделил 27,5 на 4,5 и у тебя получилось 13? Как же это могло быть?
Гиря пожал плечами:
— Сам удивляюсь. Только сходится: в задачнике, в ответе, тоже 13.
Они смотрели один на другого, пока Илька не вскрикнул:
— Ой, да я ж, кажется, что-то пропустил! — Он схватил со стола тетрадь, глянул в нее и засмеялся. — Так и есть, одно действие пропустил. Сейчас, Артем Павлович, сейчас. — Дописав пропущенное действие и исправив последнее, он задорно сказал — Вот так будет правильно!
Лицо учителя опять потускнело.
— Садись. Кого еще не вызывал? С парт закричали:
— Мимоходенко! Мимоходенко!
В этой четверти я уже отвечал, и против моей фамилии в журнале стоит тройка с минусом. Но раз ребята выкрикивают мою фамилию, значит, им самим не хочется отвечать, и я пошел к доске. Я кратко записал условие задачи. Перед тем как начать решать, посмотрел на Артема Павловича. Лицо у него было скучное-скучное. Мне стало жалко учителя. Я спросил:
— Отчего это, Артем Павлович, в задачах говорится все про чиновников да про купцов? Купцы продают, а чиновники покупают. Будто других людей на свете нету.
Учитель о чем-то думал и машинально ответил:
— А какие ж еще люди?
— Мало ли. Есть еще рабочие, мужики, босяки, циркачи. Да вот, например, учителя — это тоже люди!
— Учителя тоже чиновники, — по-прежнему машинально сказал Артем Павлович.
— Чиновники?! — недоверчиво воскликнул я. — Какой же наш Алексей Васильевич чиновник? На нем и золотых пуговиц нет. Или Циолковский. Мы в чайной «Обозрение» получаем, так там его портрет напечатали. На Циолковском тоже пиджак обыкновенный.
— Кто такой Циолковский?
— А вы не знаете? Учитель, что в Калуге живет. Он собирается на Луну лететь.
Артем Павлович точно проснулся. Он вскинул голову и свирепо крикнул:
— Врешь!.. Учитель на Луну не полетит. Врешь!..
— Нет, полетит! — стоял я на своем. — Курганов говорит, что обязательно полетит.
— Какой Курганов? Что ты врешь?
— Вы и Курганова не знаете? — еще больше удивился я. — Это ж и слесарь, и лудильщик, и столяр, и все на свете. Его будка против нашей чайной-читальни стоит. Как же вы такого мастерового не знаете? Его весь город знает. Если, к примеру, принесут ему фаянсовый чайник с отбитым носиком, он обязательно скажет: «Трудная это задача, а в технике я слаб». Потом подумает и такой приделает чайнику оловянный носик, что уже навек. Вот кто такой Курганов.
— Да что ты мне про чайники плетешь?
— Я не про чайники, а про Курганова. Он как узнал, что задумал Циолковский, так сейчас же ему письмо заказное послал: тоже лететь хочет.
— Из пушки, — опять показал свои знания Степка Лягушкин.
— Не из пушки, а в ракете, — поправил я. — Вроде тех, что по праздникам в городском саду запускают. А если не возьмете, написал Курганов, я и сам улечу: надоело мне жить в России с околоточными надзирателями.
Лицо у Артема Павловича опять стало скучное.
— Чепуха это, братец. Ни один учитель на Луну не полетит. Так, разве какой-нибудь коллежский регистратор, воробей желторотый, мальчишка, который еще не успел себе домик купить. — Артем Павлович зевнул и приказал — Прекратить посторонние разговоры. Решай задачу.
— Сейчас, Артем Павлович. Я только хотел сказать, что хорошо б и нам такие задачи решать — про ракеты. А то скучно.
— Ага! — поддержал меня Степка. — Вот, например, с Земли на Луну вылетает ракета. А в тот момент с Луны на Землю запускают другую. Спрашивается: где они столкнутся и вдребезги расколошматятся? С Луны ракета летит, конечно, быстрей, потому что сверху вниз, а с Земли медленней, потому что снизу вверх…
— Молчать, дурак! — вдруг гаркнул Артем Павлович. — А ты что лясы точишь? — набросился он на меня. — Разнуздались, канальи! Решай задачу!
Я вздохнул и начал излагать условие: «Купец Никитин продал чиновнику Петрову 2 аршина и 6 вершков сукна синего, а купец Пахомов продал чиновнику Иванову 3 аршина и 5 вершков сукна зеленого…»
Задача была трудная. Но я все объяснил и все правильно написал на доске. Артем Павлович что-то буркнул и уткнулся в журнал. Так он просидел минут пять, потом встрепенулся и поставил мне отметку.
— Гм… Да… Одиннадцать… Можно б и двенадцать, да ростом не вытянул… — пробормотал он.
О такой отметке мы никогда не слыхали. Ребята обалдело смотрели на учителя.
Прозвенел звонок. Артем Павлович с трудом встал и пошел из класса. Но, не дойдя до двери, сильно пошатнулся.
Оставался последний урок — закон божий. Как всегда, батюшка запаздывал. Опять у нас гвалт. Дежурный кричит: «Запишу-у!» Это такое распоряжение инспектора: если учителя в классе нет, то дежурный должен брать на заметку каждого, кто балуется. Но сегодня записывать больше некого: записан уже весь класс.
За окном послышался цокот лошадиных подков о булыжник мостовой и дребезжание извозчичьей пролетки. Мы бросились к окнам. «Едет!.. Едет!.. Едет!..» Цокот и дребезжание оборвались у парадной двери. Из пролетки вылез батюшка, поднял полу рясы и вытащил из кармана штанов кожаное портмоне. «Сейчас начнет торговаться», — захихикали ребята и распахнули рамы окон. Батюшка долго копался в портмоне, потом вынул монету и со вздохом подал извозчику.
