у меня не оказалось молока. Я пыталась не нервничать из-за этой ситуации в течение двух недель, чтобы сохранить лактацию. Хотя мне с трудом удавалось справляться. Новое потрясение оказалось последней каплей. Я проиграла бой. И наконец поняла, что дальнейшая борьба бессмысленна. У меня нет молока. А Тимурик показывает это бабушке, чтобы она не беспокоилась. Но выражает свое недовольство громко и настойчиво.
Достаю из сумки термос с горячей кипяченой водой, чтобы приготовить смесь.
— Что? — удивленно смотрит мама, но сразу же в ее глазах появляется сочувствие. — Совсем нет молока?
Мама уже сидит на сиденье водителя, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Слыша крик ребенка выходит из машины, чтобы взять Тимурика из моих рук. Быстро приготавливаю смесь и отдаю ее маме. Она кормит ребенка, не присаживаясь в машину, а остается стоять на обочине, слегка качаясь. Ей удается одновременно накормить и уложить сынишку спать.
— Чего теперь делать будем? Неужели так и перейдешь на смеси? — спрашивает она, обращаясь ко мне.
— Слишком рано делать выводы, — отвечаю я, готовясь к продолжению пути. — Этот ребенок живой и здоровый. А на смесях будет излучать радость и позитив. Давай проводим в путь другого ребенка. Который больше никогда не увидит этот мир…
Глава 2. Катя
Хоронить детей страшно…
Много раз мне про это говорили. Но мне до сегодняшнего дня не довелось пережить подобное. Ни соседских детей, ни дальних родственников провожать в последний путь не приходилось. А тут сразу вот так…
Мы приехали с мамой после обеда, когда в доме брата и снохи уже была целая куча народу. С одной стороны это радовало — на нас меньше обратили внимания, и вообще всем было не до нас. С другой стороны — люди напугали Тимурика. Он хоть еще и совсем мал, но завывания и причитания людей, как так произошло, как так вышло и собственно за что мы все наказаны, сделали свое дело. Да и не только Тимурик напугался. Видя небольшой гроб, из которого только никого и видать-то не было, мы с мамой дали волю эмоциям. Чтобы нам было легче, моя двоюродная сестра тут же забрала у меня Тимурика, пытаясь успокоить его во дворе дома.
Описывать эмоции при виде ребенка не «в нужном месте» не хочется. Это страшно. Это просто страшно. И большего знать не нужно.
Весь оставшийся день к дому шли люди. Родственники, друзья, учителя, одноклассники… Когда порог дома переступили два паренька и девчушка, нескончаемый гул прекратился. Все посмотрели в сторону ребятишек. Кто-то смотрел пустым взглядом, кто-то заинтересованным. Поняла я, кто это, только когда моя беременная третьим ребенком сноха и безутешная мать начала рыдать в голос и кричать:
— Зачем?! Зачем вы туда пошли?! Зачем вы играли в такие опасные игры?!
Ребятишки испугались реакции, поэтому тут же начали плакать навзрыд. Моему племяннику было всего тринадцать. Плачущие ребята не старше. На плачь детей тут же поспешили родители, которые поначалу не желали заходить, или хотели поговорить с братом и снохой отдельно. Дети вцепились в своих родителей и уже больше никуда не пошли. Девочка, в руках которой был букет гвоздик, просто выронила его и начала плакать, уткнувшись лицом в плечо матери. Кто-то тут же поднял букет и поставил его в воду в углу комнаты. Там уже было с несколько десятков венков и кажется семь ведер, полностью забитых цветами. Невольно возникла в голове мысль, как же мы их завтра на могилке размещать будем…
Чтобы прекратить очередную волну криков и истерики, брат, слегка уже успокоив жену, жестом попросил детей и их родителей выйти. Сам же вышел вместе с ними. Пользуясь случаем, что Тимурик спит в дальней комнате, а мама отдыхает вместе с ним, спешу за братом. Неизвестно, как он отреагирует на приход невинных виновников в смерти его сына. Надо бы его увести в случае чего.
— Ты прости нас, — говорит отец одного из мальчиков моему брату, стирая слезу, которая скупо образовалась в уголке правого глаза. — Не уследили. Не уберегли.
— Вы не виноваты, — глухо отвечает брат. — Просто в этот раз не повезло моему сыну. В следующий раз может не повезти вашим.
Женщины только закивали головой, подтверждая его слова и, наверное, облегченно вздыхая, осознавая, что в этом происшествии пострадал не их ребенок.
— Уши надеру, если еще раз узнаю, что так балуетесь, — грозит второй отец сыну, дергая его за ухо.
Поняв, что все спокойно, захожу в дом. Навстречу мне выбегает племянница, которой уже целых девять лет. О рождении в скором времени у брата третьего ребенка мы с мамой не знали. Они слишком долго ждали эту беременность, поэтому решили по максимуму сохранить тайну. Да и срок у снохи небольшой.
— Ясь, ты куда бежишь? — хватаю ее за плечи, присаживаясь перед ней.
Племяннице хоть и девять лет, но ростом она маленькая совсем. Больше похожа на семилетку.
— Мама попросила папу позвать, — шепчет она мне испуганно.
— Что-то случилось? Маме плохо? — настороженно спрашиваю.
— Да, — опускает Яся глаза. — Маме лекарства надо пить. А я не знаю, какие таблетки давать нужно сейчас. Там по часам.
— Давай мы с тобой справимся сами. Не будем дергать папу.
Решаю, что брата лучше оставить пока на улице. Он, разговаривая с родителями, только достал сигарету. Пусть хоть выкурит ее спокойно.
— Оль, какие нужно лекарства тебе дать? — спрашиваю тихо, присаживаясь на место брата.
Мне нелегко сидеть на этой скамеечке. Но на нее присаживаются все. Все по очереди. Присаживаются, чтобы в последний раз посмотреть и запомнить лицо. Лицо Ангела. Так рано оставившего нас.
Оля поднимает на меня зареванные глаза. Долго раздумывает, что бы сказать, но просто закатывается в истерике, уткнувшись лицом в мое плечо. Понимаю, что не лекарства ей нужны были… А муж… Чтобы вот сейчас рядом сидел. Наверное, ей так легче. Хорошо, что между моим братом и женой нет того презрения и омерзения, которое теперь присутствует в моей семье. Не знаю, как бы после измены Рустама мы повели бы себя в аналогичной ситуации. Наверное, каждый бы остался переживать горе в одиночку.
Ближе к ночи люди стали расходиться. Остались только самые близкие, которые постепенно разбрелись по углам. В комнате с цветами и племянником остались только родители. К ним по очереди всю ночь подсаживались родные. Мамы и папы — убитые горем бабушки и дедушки, моя двоюродная сестра со своей мамой, моей тетей, мы с мамой, сестра снохи с мужем, родной
