— С рождеством вас!!!
Мой крик, усиленный магией, разнесся по парку, а вслед за звуком в небеса устремился ярко красный фейерверк. Который разорвался в двадцати метрах над землей, озаряя парк красной вспышкой. Но ответили мне только собаки и сигнализации машин, что стояли возле парка.
— Ух… — Выдохнул я напитанный магией воздух, который поднял в воздух все листья на поляне.
— Выдержал… — Озвучил я очевидный факт. Но сам факт, что очередная волна была близка, был неприятен.
«Ведь я регулярно сбрасываю напряжение на законсервированном складе».
Заложив руки за голову, задумчиво смотрю на падающие листья.
Пусть сейчас и осень, обычно они падают позже, но мой срыв ускорил неизбежное.
— Ведь еще одежду стирать… — Протянул я печальным голосом. На этом поганом острове дождь идет черезчур часто. Нет, я люблю дождь, но только легкий и нечасто, а тут почти все время после окончания лета.
Благо одежда цела — парусина и не такое выдержит.
Достав из кармана яблоко, я захрустел им.
«Из–за чего срыв? Недостаток напряжения? Нет, я только позавчера выложился на полную и приполз домой под утро. Полнолуние? Оно нескоро, а от молодого месяца мне еще башню не срывало».
Косточки дали приятное послевкусие, но все равно хотелось еще…
Блин, тетя успокоится только после того как перемоет всю посуду и мне все косточки, значит минут через пятнадцать, но для гарантии подожду двадцать.
*двадцать семь минут спустя*
— Вернулся? — Руки в боки, грозный взгляд — это наш заград отряд.
Тетя стояла посреди гостиной и внимательно осматривала мою грязную тушку.
— Угу, — Ответил я, падая на диван. Со стороны тети раздался тихий вздох.
— Что опять? — Спросила она, садясь рядом и взлохмачивая мне волосы.
— Да, еле успел добежать до парка, — Ответил я, повернув голову, чтобы траектория чесания покрывала как можно большую площадь.
— Это… — Начала она, но я ее перебил.
— Плохо, вспышки происходят все чаще и чаще и постепенно перестают быть безопасными.
— Но…
— Представь, чтобы было, если на месте раковины был бы человек? — Подкинул я дровишек.
— …
— Это опасно, — Продолжил я сгущать краски.
— И что? — Громкий голос заставил меня скосить взгляд на огромную фигуру, что спускалась с лестницы. — Ты наш племянник, пусть с ненормальным телом, но воспитан ты нормально, поэтому мы уверены, что ты не будешь превращать людей в свиней.
— …
— Вернон прав, пусть твой отец и был неадекватным мажором, но мать была умной, и ты явно пошёл в нее…, но внешностью ты в бабушку Элеонору.
— Понятно… что я пропустил? — Перевел я тему, а то знаю, что начнётся. «Гарри ты точная копия моей матери только немного активнее».
— Мы едем в зоопарк, — Сказала тетя поправляя шаль.
— Мы? — Спросил я.
— Мы.
— Дядя Вернон? — Я повернул голову к нему.
— Да, Гарри? — Спросил он благожелательным тоном.
— Можно я не поеду?
— Нельзя.
— Я неделю не буду менять местами ваши инструменты.
— …
— Две недели, и еще две недели не буду носить воск в школу… и кнопки тоже.
— Петунья, мне кажется он не заслужил такой награды, как поездка в зоопарк. — Попытался он.
— Нет, Вернон, он едет, — Отрезала Петунья.
— Тетя, — Обратился я к ней.
— Да, Гарри?
— Может я окна вымою, а то дожди что–то зачастили, — Предложил я, зная то, как неудобно построен дом, и то, как неудобно мыть его окна. Всё–таки, сколько раз выползал из них посреди ночи.
— Нет, Гарри.
— Две недели, — Увеличил я ставку.
— Нет.
— Месяц? — Неужели и этого ей будет мало? Какая ненасытная…
— И газон, — Всего–то? По полчаса в неделю, и легальная возможность шуметь под окнами в семь часов утра. Да я с радостью.
— По рукам! — Радостно сказал я, вскакивая с дивана, и, заскочив в чулан за свертком, стремительно взлетаю по лестнице. Когда я уже открывал дверь комнаты Дадли, то услышал фразу дяди:
— Этот парень своего не упустит, весь в меня!
Закрыв за собой дверь, заваливаюсь на кровать.
— Дад?
— А, беглец из Тис — Авеню, с чем пожаловал? — Буркнул он, вертясь перед зеркалом и прихорашиваясь. Явно от меня подхватил. Вон, брелками пояс увешан, да и не–человеко–подобный–робот на кофте явно тетей не одобрен.
— Лови! — Сказал я, кидая ему сверток.
Поймав его, он разорвал бумагу одним движением и…
— Она шикарна Гарри! Но что ты хочешь взамен? — Спросил он, держа в руках железную рогатку.
Шипы едкого пурпурно цвета тускло сверкали в неверном свете, а по всей поверхности бежала змея букв с похабным содержанием, но самое главное — это прикреплённый брелок из алюминия, покрытый лаком фиолетово–розового и серебряного цвета, изображающий стилизованную под руну шестерку.
— То, что это дар от чистого сердца, не веришь? — Обиделся я… притворно.
— У тебя левый глаз хитро сверкает, так что давай выкладывай, — Сказал он, развалившись на кресле.
Сделав скорбно–одухотворённое лицо, начинаю молвить:
— По договору с дядей я не могу шалить… поэтому, я предлагаю тебе принять мою ношу.
Дад минуту помолчал, а после, сделав возвышено–одухотворённое, молвил в ответ:
— Я с радостью приму твой меч, брат! Борьба не прекратится ни на миг! Твой подвиг не забыт, и за тобой пойдут…
Говорил он еще минуту или две, но я прервал вошедшего в раж юного проповедника.
— Все–все–все захвалил! Потом проверишь убойность.
— На котах? — Деловито спросил он, пряча рогатку под матрас.
— Нет, слишком сильная. Стену дома пробивает, — Отмел я эту идею.
— Где проверял? — Полюбопытствовал он, убирая все следы того что тут был вскрыт подарок.
— У малыша Джимми, — Ответил я широко ухмыльнувшись. — Поговаривают, там на стене появилась странная надпись на непонятном языке.
— Понятно… — Отзеркалил мою ухмылку Дадли.
Глава 3
Как только шум машины стих, я направился в чулан доделывать недоделанную работу. Вчера просто не успел, свалившись без сил.
Закрыв за собой дверь, вдыхаю полной грудью. Темнота успокаивала бушующую магию, позволяя сконцентрироваться, а тонкие линии света из–под двери позволяли нормально видеть, что где лежит.
И что в этом не нравится дяде? Ровные ряды подписанных коробок. Наверно то, что они подпирали потолок.
Рухнув на старый матрас в дальнем углу, нащупываю моток проволоки и начинаю плести.
Стальные нити, прочно удерживаемые телекинезом, плотно прилегали друг к другу, создавая длинную полосу из стали.
Это позволяет впасть в состояние, близкое к медитации, расслабляющее разум и дающее отдых телу. О, этот вид на удлиняющийся трос… то, как он сплетается из нитей, как проявляется замысловатый узор, подобный рисунку на чешуе змей, состоящий из разных металлов.
Блуждающий взгляд зацепился за щель между коробками, и не обращающий внимание на тьму глаз заметил серый прямоугольник.
Протянув руку, вытягиваю на свет записную книжку.
— Так вот ты где. Я про тебя уже и забыл, — Сказал я, открыв ее на первой странице.
Немного напрягшись, вчитываюсь в тонкую вязь букв, которые походят на кардиограмму умирающего — почти сплошная линия.
День первый.
Это безумие! Нет это книга! Я уже три года в этом теле. Как я в нем очутился? Но это неважно, что важно — это магия! Да, гадская магия, что сжимает виски в безумно болезненных спазмах. Как хорошо было быть грудным ребенком — этих болей не было. холмы шли приятным бонусом.
Перевернув несколько страничек, продолжаю чтение.
День сороковой.
Пока получается более или менее скрывать вспышки произвольной магии. Не знаю, смогу ли я и дальше их прятать. В моей комнате почти всё время бардак от спонтанных волн телекинеза, что расшвыривает предметы по сторонам. Зато теперь я могу предсказывать появление магической тошноты.
Еще несколько страничек.
День двести тридцать седьмой.
Я колдун! Нет, не так. Я колдун!!! Вы слышите, я колдун!!! Я конечно знаю, что мои биологические родители были чем–то таким, но они для это таскали палку–ковырялку, а я могу и без нее! Пусть это только телекинез, но, блин — это магия!
День триста шестьдесят четыре.
Зря я полез в магию, зря. Боли стали просто невыносимые, приходится не переставая колдовать, чтобы не было больно. Приходится на добровольной основе горбатиться по дому. Кто же знал, что труд освобождает, позволяет не чувствовать боль.
День триста восемьдесят девять.
Я нашел выход! Спонтанные выбросы — это ничто иное, чем очистка тела от лишней магии. Ведь после того, как я стал великим колдуном… да–да, на этой улице я верховный чародей. Пусть первый выброс за все это время и был крайне разрушительным, его списали на взрыв бытового газа.
