— Гаврила Семёнович, честное слово, из дома не вынесу, вот честное пионерское! Не верите? Я вас никогда не обманывал!
Гаврила Семёнович серьёзно посмотрел на него.
— Верю тебе, Витя. Но не могу. Что твои родители скажут?
— Родители согласятся, я знаю! — обрадовался Витя, загораясь надеждой, — Вот увидите, что согласятся. Вот увидите!
Гаврила Семёнович несколько минут подумал. Потом сказал:
— Ну хорошо. Давай с тобой договоримся так: если ты обещаешь мне шпагу из дома не выносить, не баловаться и, самое главное, сегодня же принести от родителей расписку, что они разрешают, тогда я дарю её тебе.
— Ура! — завопил Витя, размахивая ножнами, но тут же спохватился: — Что вы, Гаврила Семёнович, такую драгоценную вещь… Нет, я заплачу, я накоплю…
— Дарю тебе, Витя, в знак нашей дружбы, — повторил Гаврила Семёнович. — Только, смотри, никогда не забывай надпись: «Береги честь», — и он похлопал Витю по плечу.
— Спасибо! Спасибо! Вот это подарочек! — бормотал Витя.
Он засунул шпагу в штанину и, придерживая её, забыв про всё на свете, даже не попрощавшись с Гаврилой Семёновичем и не взглянув на обиженную таким невниманием собачонку, выбежал из комнаты.
Глава вторая
С художником Гаврилой Семёновичем Поповым и его женой Марьей Ивановной Витя познакомился так.
Однажды после школы — дело было ещё зимой — Витя с Шуркой Кривошиповым катались на лыжах. У реки собралось много мальчишек: сбили из снега трамплин и съезжали с горы вниз.
Витя только приготовился показать высший класс, воткнул палки в снег и вдруг услышал отчаянный крик.
По заснеженной реке бежала девочка, махала руками и звала:
— Пуделька, назад! Назад, Пуделька!
Перед ней скакала, волоча поводок, рыжая мохнатая собачонка. Она мчалась к полынье у моста, где ребятам было строго-настрого запрещено кататься. Над полыньей кружились вороны и курился пар: в этом месте завод спускал в реку горячую воду с отработанным мазутом.
Собачонка домчалась до ворон и, не удержавшись, с размаху полетела в полынью. Девочка завизжала что было сил.
Тогда Витя, не раздумывая, скатился с берега, развернулся и понёсся к мосту.
Собачонка хотела вылезти из полыньи, но подтаявший лёд обламывался под её лапами.
Витя крикнул:
— Кривошип, на помощь!
Шурка прыгал на одной ноге, надевая лыжу, мальчишки посыпались с берега.
Но Витя опередил всех. Сбросил лыжи, лёг на них животом и пополз к полынье.
Собачонка, увидев его, взвизгнула. На глазах у неё появились слёзы. Девочка замерла в ужасе.
Витя дополз на лыжах до края полыньи, протянул руки и через минуту вытащил дрожащую, чёрную от мазута Пудельку. От неё валил пар.
Что же было дальше?
Девочка так растерялась, так жалобно всхлипывала, повторяя: «Ой, что ж теперь делать! Пуделька замёрзнет…», — что Вите волей-неволей пришлось нести за ней мокрую собачонку.
Шурка Кривошип кричал:
— Да пустите сё, ногами скорей добежит! Витька, а лыжи?
Но Витя, забыв про лыжи, молча тащил свою ношу к дому, на который показывала девочка.
Она всю дорогу твердила:
— Ой, что ж теперь делать! Что теперь будет…
— Ничего не будет, — отрезал Витя. — Надо только её отмыть.
Что он сам был весь в мазуте, Витя сгоряча и не заметил.
Однако, когда им открыла дверь сердитая старуха и с торжеством закричала: «Так я и знала! Марья Ивановна, полюбуйтесь, что ваши дети с несчастной собакой сделали!» — Витя оробел тоже.
В переднюю выбежала нарядная темноволосая женщина и всплеснула руками.
— Что случилось. Милочка? Что случилось? — ахнула она.
— Ой… вот он… вытащил! — всхлипнула Милочка, — За воронами погналась…
— Кто погнался? Мальчик, расскажи всё по порядку! Пуделька, бедная, вся в грязи!..
— Это мазут, — Витя опустил на пол чумазую Пудельку, — Надо керосином, а то не отойдёт.
— Керосином? — испуганно переспросила Марья Ивановна. — Батюшки мои, да где же это вы её искупали? А если содой? Мальчик, помоги, пожалуйста, принести корыто…
И все засуетились вокруг Пудельки.
Она тихонько скулила и смотрела на Витю благодарными глазами. Милочка — тоже.
Витя, скинув куртку, скрёб и мыл Пудельку, наплескал целую лужу воды… А Милочка подтирала пол и всё спрашивала:
— Она не простудится? Она не умрёт?
Наконец собаку завернули в чистую, сухую тряпку, и Витя решил, что ему пора уходить.
Но в это время в переднюю вышел мужчина с мохнатыми бровями. Это и был Гаврила Семёнович. Он сказал:
— Что за шум, а драки нету? Ну, герои, выкладывайте по порядку, как всё произошло!
Милочка, волнуясь, показывая на Витю, стала объяснять, но Витя перебил её:
— Она у вас, наверно, охотничья? Я знаю, у которых уши длинные, те охотничьи… Увидела ворон и как побежит!
— Ты прав, но не совсем, — ответил Гаврила Семёнович. — Длинные уши бывают и у собак других пород. Эта порода, верно, охотничья, по уткам, называется спаниэль.
— А почему её зовут Пуделька?
— Гм, да так уж прозвали…
А Пуделька лежала на подстилке, закутанная, поблескивала глазом и изредка в знак признательности стучала по полу хвостом.
— Милочка, теперь умойтесь оба, — сказала Марья Ивановна, — и зови мальчика пить чай. Пойдёмте к нам в комнату!
Витя посмотрел на девочку, покраснел и быстро сказал:
— Спасибо, что вы, я уже давно напился! Мне домой надо…
— Тогда пойдём, выбери себе, какую хочешь, почитать книжку. Прочитаешь и принесёшь обратно! — предложил Гаврила Семёнович.
На это Витя, конечно, согласился.
Его повели в тесно уставленную мебелью большую комнату с высокими окнами. Глаза у Вити разбежались: в шкафах, на полках стояло и лежало столько книг, что комната была похожа на библиотеку.
Гаврила Семёнович открыл шкаф и коротко сказал:
— Выбирай!
…В тот вечер Вите здорово попало от матери за перепачканную мазутом куртку. Но он ничуть не обиделся. Знакомство с Гаврилой Семёновичем. Марьей Ивановной и Милочкой стоило этого.
К тому же принесённая книга оказалась такой интересной, что Витя просидел над ней весь вечер и даже не успел приготовить уроки на завтра.
* * *
У Гаврилы Семёновича и Марьи Ивановны своих детей не было.
Наверно, поэтому они очень любили всех чужих детей — и больших и маленьких, — и к ним постоянно ходило столько ребят, что соседи ворчали и были недовольны.
Больше всех всегда ворчала старая пенсионерка Калерия Геннадиевна.
— Ходят и ходят… — говорила она. — Будто на постоялый двор. Только грязь носят.
Тогда Марья Ивановна собирала во дворе ребят и внушала им: ходить не больше чем по два человека, звонить один раз, а еще лучше стучать в окно, ноги вытирать и в коридоре не топать. Ребята, конечно, обещали, но тут же забывали — такой уж это народ!
Девочка Милочка жила в том же доме, что и Поповы.
Она была у Марьи Ивановны вроде секретаря и очень гордилась этим. Вела запись, кто какую взял книжку, следила, чтобы не трепали и возвращали во-время, и еще устанавливала очередь на желающих гулять с Пуделькой. А таких было очень много, потому что Пуделька отличалась весёлым и ласковым характером и позволяла делать с собой что угодно: тискать, тянуть за уши и даже садиться верхом.
После случая на реке Витя очень скоро стал одним из частых посетителей в доме Поповых.
Почему ему сразу так понравилось у Гаврилы Семёновича и Марьи Ивановны. Витя и сам как следует не понимал.
Нельзя сказать, чтобы Витя отличался дома или в школе особенной вежливостью или дисциплиной. У Поповых же он говорил «спасибо» и «извините» так часто, что даже Калерия Геннадиевна удивлялась.
С книжками Витя был аккуратен и точен, как часы, и Гаврила Семёнович вскоре стал давать ему самые интересные и любимые свои книги и журналы, а Марья Ивановна отпускала его гулять с Пуделькой хоть на целый вечер. Милочка тоже не могла нарадоваться: после первого же замечания Витя стал возвращать книги обёрнутыми в газету и даже с подписанными, правда, ужасными каракулями, названиями.
И странное дело! Стоило только Вите придти к Гавриле Семёновичу сменить новую книжку, как у Милочки сразу же находилось какое-нибудь важное дело к Марье Ивановне, и она тоже поскорее спускалась со второго этажа в квартиру Поповых. Как она узнавала, что Витя пришёл, оставалось тайной.
Глупые мальчишки во дворе, конечно, заметили всё и прозвали Милочку «невестой». Милочка обижалась и плакала, а Витя делал вид, что не обращает на это никакого внимания.
Глава третья
Витя выбежал от Гаврилы Семёновича в превосходном настроении.
«Вот это подарочек! Вот это да! — про себя твердил он, — А родители согласятся. Ещё бы не согласиться!..»
