Приятели в своей деревне не занимались худым промыслом.
Года три назад жена Волкодава попробовала было всыпать ему во щи мышьяку. Да мало всыпала, а сама со страху сбежала в город, где и пропала, – тоже гулящая была баба. Возили тогда Волкодава в тележке, потому что ноги отнялись было у него от мышьяка. В праздник возил Волкодава по соседним селам друг его, Андрей. А то и целая тройка набиралась: Николай-печник, всесветный пьяница, темный опустившийся шантрет, высокий Андрей в корню да Федор Керов, маленький, с ноготок, мужик, которому только бы отчаянная компания была да побольше шума.
Соберутся в праздник и айда на заработок. Несутся по деревне: хохот, смех, припрыгивают пристяжки, а Михеев, как заправский коренник, высоко, высоко держит свою рысью голову. Подкатят, где побольше народа, и начнет Волкодав:
– Эй вы, люди добрые! Може, и пригожусь… Жена, злодейка лютая, смотрите, что со мной сделала. Вот этим самым порошком (Волкодав вынимал тряпку с порошком). Я ль ей в чем волю не давал?! Хоть роту солдат веди с собой в баню. Эй вы, кони мои добрые, верно ли я говорю?
– Верно.
– Ох, ляд ее бери, – визжал Федор, – да мне бы попалась такая баба, господи, что б я с ней сделал… А он, вот видишь, вовсе простой…
– О дурак, – перебивал его Волкодав, – знал бы я, что удумала она, проклятая… А с чего же ушла она?..
Коренник Михеев, чувствуя, что не время когти свои показывать, поправлял своего хозяина и говорил:
– Рубаха-человек, одно слово… от жены своей страданье принимает… Чего говорить? Подайте, добрые люди…..
И хотя все хорошо знали, что за рубаха был Волкодав, и знали, что пропьет он со своими лошадьми все, что дадут ему, а все-таки давали, потому что как-никак, а лучше в миру жить с Волкодавом, да и пострадал человек действительно от проклятой бабы.
Получив деньги или хлеб, тройка, как и ждали, направлялась к кабаку, а Волкодав не то пел, не то выкрикивал: «Эх, пропадай ты, жизнь молодецкая!» А затем, обрываясь, орал:
– Вали, вали-и!!
И тройка, и бежавшие за тележкой зрители весело подхватывали:
– Вали, вали!
На обратном пути пьяные кони иногда вываливали хозяина, и много времени проходило, пока опять восстанавливался порядок.
– Постой, – говорил Андрей, – надо все толком.
– Правильно, Андрюшка, – поощрял Волкодав, следя внимательно за действиями друга.
Андрей, сделав дело, вздыхал и снова впрягался в свои оглобли.
– Не робь, не робь, Андрюшка, – ободрял его Волкодав, – погоди, пожалеет господь, оправлюсь: станем снова людьми с тобой.
Андрюшка понимал, что значит: «станем людьми», – и говорил, посматривая вдаль и щурясь:
– Только бы дал господь здоровье…
Иногда под вечер заходил Андрей к больному другу и развлекал его.
– Эх, знаю я, за что муку терплю, – вздыхал Волкодав.
– За что?
Волкодав мрачно обрывался.
– А что, по-твоему, Аленка ведьма? – вдруг опять спрашивал он.
– А пес ее знает, – отвечал равнодушно Андрей, – кому ведьма, а кому и малина…
– Дьявол баба… Ты как считаешь, грех православному с ней якшаться?
– Нам то что, брат, грехи-то считать? Сочтут и без нас.
– Ну, грех греху рознь…
– Все грех… Линия уж наша такая.
– Так-то так, тамо-то как будет…
– Что ж там? опять мы…
– Отчаянная ты, Андрюшка, душа…
– Ну, так чего? Там-то кто жив будет, тут бы поцарствовать. Я вот как-то угодил в церковь… Ну, с непривычки обробел, купил это свечку и тычу ее в притвор к образу, что ль, а старушка глядит: «Ты что, бает, черту свечку ставишь?» Гляжу и вправду – черт такой намалеван, а я прямо перед ним и налепил свечу.
– Ну?
– Ну, так чего ж? ничего не поделаешь, – пусть и черту будет… куда попадешь, не видно отсюда.
Наступало молчание.
– Вставал бы уж вот на ноги ты… И лошадки же добился Сурков…
– О-о?! Варламей?
– Он.
– Надо в воскресенье в Гнездино ехать, – поглядеть… А то сам бы ты…
– Нет, – быстро отвечал Андрей.
– Что? Огарок дам…
Андрей мотал головой.
– А вот этого хочешь? – вынимал Волкодав из-под рубахи привязанный на тесемке какой-то амулет. – С этим, братец мой, никакая пуля не тронет.
– Нет, не хочу.
– Эх, ноги бы оправились… шевелить-то могу…
Волкодав шевелил ногами, и оба внимательно смотрели на эти громадные ноги.
– Только бы на ноги встать… Вот они настоящие кормильцы где…
– Да-а, – вздыхал Андрей, – не поможет ли господь…
– Вот что, братец мой, пошлет господь здоровье – в ту ж минуту в Киев: зарок дал. Перво все старые грехи очищу, а там, что будет.
– Что больно далеко? Есть и поближе не хуже того святые места.
– Нет, уж так положил, так и будет.
Действительно, как только оправился Волкодав, так и исполнил зарок. Напрасно приставал к нему Андрей.
– Ну, хоть у Суркова сведем, – заодно уж и помолишься.
– Нет, так надумал, так и будет.
Через месяц уже вернулся с богомолья Волкодав. И обрадовался Андрей и глазам не верит: люди по полугоду ходят.
– Что больно скоро? – радостно приветствовал друга Андрей.
– А что мне там делать? Отговелся и домой.
– Да ты что, на крыльях летал?
– На машине.
– А деньги где взял?
Волкодав презрительно сплюнул.
– С деньгами всякий дурак проедет.
– А ты как?
– А так… пришел на машину, гляжу, где билеты продают, толпятся люди; стал и я: – сколько до Киева? – двадцать семь рублей. А у меня семь всего и туда и назад – не хватит. Отошел и стою. Гляжу, кучка людей в стороне, билетов не берут. «Едете же?» – спрашиваю. Нехотя так: «Едем». Мне сейчас и запало в голову: штука тут какая-нибудь. Стал я возле них и стою. Они туда-сюда, на площадку, а я все за ними. Тут уж к отходу дело. Кондуктор к ним: головой этак махнул, забрали они свои торбы, а я чем хуже? Поодиночке и впустили нас в вагон… Гляжу, каждый ему рублевку сует. Думаю, подешевле попробую: вынул гривенник… «Это что?» – Дяденька, нет больше. «Нет, так и не поедешь». Врешь, думаю, пустишь, потому что все оглядываешься…
– Ну?
– Пустил… Этак за гривенник верст триста сразу и подвинулось дело. Там опять новое, опять, глядишь, верст пятьсот… другой не примет, до другого дня ждешь… До Киева за рубль двадцать копеек и приехал таким-то манером.
– И назад?
– Назад рубля два вышло… И везде, братец мой, одно заведенье: на площадке, где машина уходит, почитай везде так в одном месте эти безбилетные и стоят. Станешь сзади и ждешь…
– И ничего?
– Ничего.
– Хорошо?
– Хо-орошо. Сидишь себе барином с господами… в окно глядишь: ни кнута, ни корму не надо, пошел… Только вот как левизор, ну тут уж гонять начнут из вагона в вагон, а то и так, что на станции какой высадят: нельзя никак дальше… И дошлый народ эти кондуктора, – все одно, как вот в прятки: тот с завязанными глазами ловит их, а они вокруг него шныряют.
Прошла неделя – другая, и все пошло своим чередом. И у Суркова лошадь приятели свели и с Аленкой у Волкодава по-старому наладилось. Только сильней стал пить Волкодав и как-то расстраиваться умом. Отрезвев, он говорил мрачно своему другу:
Конец ознакомительного фрагмента.
