— Я сделал это с огромным удовольствием. Хотел бы я, чтобы все семьи моих пациентов были столь же мужественны. Я позвоню, как только ваша жена будет готова вернуться домой. А пока все врачи, наблюдающие синьору Костанцо, с радостью ответят на любые ваши вопросы. До свидания, синьор Костанцо, и всего хорошего.
— До свидания, и большое спасибо.
Вернув телефон на его законное место, Дарио печально побрел к окну. Прямо напротив его кабинета раскинулся красивый сад. Там под навесом сидела и напевала колыбельную своему воспитаннику Мариетта Павиа, молодая нянечка, которую он нанял специально для Себастьяна. То, что жена могла забыть мужа, к которому она, мягко говоря, охладела, еще можно понять. Но каким образом воспоминания о первых родах начисто стерлись из сердца и памяти матери?
За его спиной прозвучал интеллигентный властный голос и прервал его размышления.
— Я услышала достаточно, чтобы понять, что ее состояние изменилось.
Дарио повернулся лицом к матери. Ее черные волосы были красиво уложены, льняное платье светло-бежевого цвета идеально облегало точеную фигуру, и только неправильной формы жемчуг на шее и в ушах выделялся на фоне абсолютно правильных линий. Селеста Костанцо в свои шестьдесят пять выглядела на двадцать лет моложе.
— Ты оделась так, будто решила взять штурмом Милан, а не отдохнуть на островах, мама, — заметил Дарио.
— Если я не выхожу в свет, это еще не повод махнуть на себя рукой. И не уходи от темы. Какие новости?
— Мейва вышла из комы, и врачи полагают, что она полностью поправится.
— Значит, она будет жить?
— Хотя бы постарайся изобразить радость, — сказал он сухо. — Она, в конце концов, мать твоего внука.
— Она — полная катастрофа, и я не понимаю, почему ты продолжаешь ее защищать после того, что произошло.
— В этом-то и дело, мама. Мы можем только догадываться, что случилось на самом деле. Из тех двоих, которые знали истину, один мертв, а другая потеряла память.
— Ах вот оно что! Теперь она притворяется, что не помнит, как бросила тебя, прихватив с собой твоего сына? — Селеста презрительно сжала губы. — Как удобно!
— Что за нелепость! Тебе известно, что это не так. Мейва сейчас физически не в состоянии хоть как-то играть на публику, но даже если бы это ей удалось, вряд ли она смогла бы провести опытных врачей.
— То есть ты купился на их диагноз?
— Да, и тебе советую.
— Боюсь, у меня не выйдет, сынок.
— Я советую тебе пересмотреть это решение, если, конечно, ты хочешь, чтобы тебя по-прежнему принимали в этом доме, — сдержанно проговорил Дарио.
Селеста побледнела:
— Что ты себе позволяешь? Я твоя мать!
— А Мейва до сих пор моя жена.
— Надолго ли? Может, до тех пор, пока она снова не решит сбежать от тебя? Или пока ты не найдешь своего сына на другом конце земного шара рядом с чужим мужчиной, которого он будет называть своим отцом? Скажи, Дарио, что заставит тебя прозреть и увидеть, какого сорта эта женщина?
— Эта женщина родила мне сына! — Дарио вышел из себя, готовый выплеснуть на мать весь гнев, который накопился за эти недели. — И будь добра, воздержись от перечисления ее недостатков как жены и матери.
Не сдвинувшись с места, Селеста заявила:
— Я думаю, мне не придется. Она справится с этим сама.
Все старательно отвлекали ее, когда она задавалась вопросом, кто же оплачивает все счета и присылает ей цветы. Все, кроме одного нерадивого помощника, который только и успел неосторожно проронить «он», за что жестоко поплатился. Старшая медсестра наградила его испепеляющим взглядом, который мог бы растопить целый айсберг.
Кто «он»? Мейва хотела было настоять, но, чувствуя, что здесь ей не пойдут навстречу, просто спросила:
— Я хочу знать, куда я поеду после выписки?
— Конечно. — Медсестра говорила с ней тем успокаивающим тоном, которым обычно разговаривают с детьми. — Вы вернетесь туда, где жили раньше, туда, где вас ждут любящие люди.
Где бы это ни было!
За несколько дней до выписки ей сказали, что она отправится на Пантеллерию, где останется до полного выздоровления. Мейва никогда не слышала об этом месте.
— Кто там будет? — поинтересовалась она.
— Дарио Костанцо.
О нем она тоже никогда не слышала.
— Ваш муж, — объяснили ей.
Эта новость отбила у нее всякую охоту расспрашивать дальше.
И вот черный лимузин ожидает ее у входа. Весь персонал столпился вокруг машины, желая ей кучу всевозможных благ.
— Мы будем скучать! — кричат они хором, улыбаясь и махая руками. — Заглядывайте в гости, когда будете поблизости! Но в следующий раз по своей воле!
Все эти дни Мейва ничего не желала так сильно, как освободиться от их круглосуточной опеки. Но вдруг она почувствовала, что боится уезжать. После аварии медперсонал был единственной ее зацепкой, ее настоящим. Целая глава из книги жизни была утеряна. То, что ей предстояло прочитать эту главу заново и познакомиться с мужчиной, за которым она, по всей видимости, была замужем, должно было бы радовать. Но все это, напротив, нагоняло на женщину ужас.
Неверно истолковав тревогу пациентки, молоденькая медсестра, провожавшая Мейву до аэропорта, сочувственно взяла ее за руку:
— Не тревожьтесь, я прослежу, чтобы вы благополучно сели в самолет.
Мейву ужасала мысль, что ей придется смешаться с толпой. Она видела себя в зеркале и поняла, насколько изменилась. Несмотря на превосходное питание в клинике и долгие прогулки по залитым солнцем садам, она оставалась изможденной и бледной. Ее когда-то длинные густые волосы теперь были не больше десяти сантиметров и едва прикрывали неровный шрам над левым ухом. Одежда висела, словно Мейва потеряла около десяти килограммов или страдала от какой-нибудь неизлечимой болезни.
Кто же муж, если ее удостоили путешествия в такой роскоши, ее, девочку из рабочего района на востоке Ванкувера, дочку слесаря и кассирши в супермаркете?
Вспоминая родителей и их любовь к дочери, которая родилась спустя год после того, как они уже отчаялись завести детей, Мейва расплакалась. Если бы они были живы, она поехала бы к ним, в безопасный чистенький одноэтажный домик, спрятавшийся в тени кленовых деревьев. Недалеко от дома располагался парк, где семилетняя Мейва училась ездить на двухколесном велосипеде.
Мама суетилась бы вокруг нее и испекла бы ежевичный пирог, а отец снова сказал бы, как он горд, что ей удалось самостоятельно добиться успеха. Но они умерли: отец угас за считанные недели в шестьдесят восемь, мама — тремя годами позже. А маленький домик продали. И вот Мейва, устроившись в комфортабельном кресле до неприличия роскошного частного лайнера, держит курс туда, где ее ждут сплошные вопросы.
