А это значит, что К. – виновен, следовательно, он стал причиной чего-то, что в Замке не должно было происходить, было не предусмотрено Замком. А значит, в отличие от остальных игроков, вечно возвращающихся на те же позиции, К. – не возвращается, т. к. он задает ход перепричинения. И поэтому, даже когда К. и Пепи оказываются брошенными, почти в равносильном положении, они воспринимают это по-разному. К – никого не обвиняет, он идет.
К. никогда не видел Замок, но идет в него. Он строит свое представление о Замке и о подступах к нему, исходя из того, что ему рассказывают люди, с которыми он вступает в контакт, еще больше углубляя и запутывая лабиринт. Чем больше он узнает, тем больше теряется, потому что он множит перспективы, между которыми отсутствует связь. А тайный порядок вещей так и не проявляет себя. Он множит положения и со-положения тела.
В «Приглашении на казнь» каждый герой почти мизантропически подбирает круг общения: новоприбывший Пьер легко находит общий язык с начальством через издевательство над их подчиненными и заключенными. Тюремщик Родион постоянно приносит мух и бабочек пауку, которого подкармливает. Это можно сравнить с тем, как своевременно попадают в тюрьму люди, и проводником их является тупое, неведающее и несправедливое обвинение. Цинциннат был не приговорен к смертной казни, а приглашен на свою казнь. Однажды Родион принес пауку большую черную ночную бабочку, но она вырвалась из его рук, не хотела подчиняться такой имитации судьбы. Каждый раз, когда Родион приносит какую-нибудь пищу своему пауку, Цинциннат соблазняется надеждой, в которой разочаровывается, стоит только ему ухватиться покрепче за нее. Механизм обретения и отталкивания обманчивости надежды прекращается после слов Родиона, обращенных к пауку: «будет с тебя… нет у меня ничего». Порядок, в который Родион встраивает Цинцинната, разрушается. Главная добыча паука, ночная бабочка, не дается ему и вырывается из рук тюремщика. Та же преступная незаполненность, что и у К., «прозрачность» Цинцината служит причиной его заключения в тюрьму. Цинциннат – свободное место, не занятое значениями, которые вменяет ему мир. Форма существования Цинцинната – быть не пойманным в символическую паутину, сохранять «свободу» от символического порядка.
Цинциннат имеет дело только с книгами, которые редко приносит ему библиотекарь и с собственными рукописями. Большее общение ему противно и не нужно, да никто и не принял бы его. И этим он кардинально отличается от К., который пытается выяснить, как приблизиться к Замку через рассказы других. Цинциннат же обрывает все разговоры о жизни в тюрьме, будь то рассказы Пьера-палача о себе, разговор с Родригом Ивановичем, или предложения Марфиньки, навещавшей его. По мере сгущения вокруг Цинцинната неприятия окружающими, нарастает пустота в нем самом. К. оказывается засыпан чужими представлениями о замке (проекциями замка), тогда как Цинциннат после каждого круга бесед, в которые пытаются втянуть его обитатели тюрьмы, возвращается в точку: «белый чистый лис бумаги, и выделяющийся на этой белизне очиненный карандаш длинный, как жизнь любого человека, кроме Цинцинната». Почему же «кроме Цинцинната»? Означает ли это, что Набоков намекает нам, что, в отличии от жизни любого человека, которая истачивается как карандаш, есть что-то такое в Цинциннате, что не кончится со смертью? Карандаш стирается, чтобы превратиться в точку. Точку трансформации. Здесь угадывается присутствие некой иерархии, противоположной иерархии тюремной: заключенные – Родион – Пьер – Директор тюрьмы. (Родион имеет возможность говорить как с заключенными, так и с директором тюрьмы и Пьером, но все же остается неуслышанным и не понятым никем. Последние двое живут непотребной и беззаботной жизнью, признавая равными себе только друг друга).
У комментаторов творчества Набокова сложилась устойчивая привычка считать карандаш символом жизни или надежды. Например, Г. Барабтарло отмечает, что карандаш Цинцинната, хорошо заточенный Родионом в начале произведения, укорачивается по мере остатка времени его жизни, пока, наконец, главный герой не обнаружит перед самой казнью, что от карандаша остался лишь огрызок, который уже трудно удержать в руках, как и появляющуюся и тут же ускользающую, стоит только Цинциннату крепко ухватиться за нее, надежду на спасение.4 Это воззрение мы бы поставили под сомнение, по выше приведенным аргументам.
Каждый герой жаждет свободы по-разному. Но Свобода Цинцинната – это не свобода К. Цинциннат был обвинен в том, что он «преступно прозрачен», ему не хватает затемненности, присущей остальным людям. К. нужна ясность, которая облегчит его путь. Но ясности он не достигнет, так как не понимает объяснений людей из Деревни. Напротив, пространство, окружающее его, «не выводимо на световую поверхность, его тональность серая, уходящая в резкие тени, подземная» (Подорога). Он пытается продвигаться в мире, где все заняты делом, пусть даже бесполезным. Это сообщество, беспрерывно производящее себя как работу, будь то кружение по кругу Фриды, прыжки Пепи, бесполезная «полезность» назначенных К. помощников. Все эти взаимодействия, в которых все больше увязает К., задумавший достичь Замка, создают чистую имманентность жизни, без пустот и разрывов, что равносильно смерти. Сплошное присутствие липнет – это не блаженство, а бесплодие, не глоток воздуха, а удушье. Заполненность не дает дышать. Когда действие не имеет перед собой достаточной пустоты для его свершения, достаточно будущего, оно неизбежно рушится. Иная траектория Цинцинната. Она противоположна траектории К., превозносящей «есть» над «нет», присутствие и полноту участия над неопределенностью и уклончивостью. Цинциннат не поддерживает разговоров, не вступает в контакт, он угрюм и суров. Он – пустота, через которую происходит актуализация чего-то иного, вершится действие.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Подорога В. Франц Кафка. Конструкция сновидения//Подорога В. Выражение и смысл. М.: Ad Marginem, 1995. С. 397
2
Керн Г. Лабиринты мира. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 9
3
Там же. С. 20
4
Барабтарло Г. Очерк особенностей устройства двигателя в «Приглашении на казнь»//В. В. Набоков: Pro et contra. СПб.: Русский Христианский Гуманитарный Институт, 1997
