Вот, скажем, книги — хороший пример. Если Роло нашел их у меня под кроватью, это совсем не значит, что именно я их туда и положил. Это мог сделать кто угодно. И вообще, какое он имеет право рыться у меня под кроватью?
— Понимаешь, у меня там кое-что спрятано, ну, секретное, — пытался я ему втолковать, следя, чтобы между нами все время был стол.
— В основном мое! — проревел он, перепрыгивая столешницу. Но я тоже шустрый. И сумел держаться от него на нужной дистанции, пока мама не пришла и не наладила мирный процесс.
— Генри, — сказала она, когда Роло наконец вышел из комнаты, гулко топая. — Почему ты все время берешь вещи брата? Может быть, ты мне хочешь этим что-то сказать? Я должна что-то понять, да?
— Нет, — ответил я. — Честно.
Хорошо, что я успел это сказать, прежде чем ушел наверх заглянуть в старую тетрадку для черновиков. Вот только что это была правда. А через несколько минут все совершенно изменится.
Через несколько минут я прочитаю запись на последней странице черновика. Знамение. Красными буквами, неровными, мелкими, но четкими, кто-то написал:
Будущее уже свершилось!
Теркон!
2. Разговор с капитаном
Я пишу, согнувшись в три погибели в крошечном шкафу под лестницей в заброшенном доме, где даже сесть не на что, кроме скатанного в рулон ковра. Тетрадь я положил на пустую картонную коробку, которая все время шатается, а сидеть на рулоне мне низко. И даже словечком не с кем перемолвиться, кроме паука размером с Филиппон. Пауков я не люблю, но этот ничего, вполне.
Он так давно умер, что превратился практически в ископаемое.
Я, как и многие мои предшественники, сижу здесь потому, что хочу спрятаться. Сейчас меня ищет куча народу, и мне бы хотелось, чтобы те, с пистолетами, меня не нашли.
В дверце я оставил щелочку, чтобы было хоть капельку светло. Надеюсь, что если сюда придут, я успею закрыться. А потом буду сидеть очень тихо и постараюсь не чихать.
Я не первый Повелитель Мичора. Это я знаю, потому что некоторые из них нацарапали на дверце этого шкафа свои имена — имена и еще всякое разное…
Иеремия Стьюк Пощады
Стивен Т. 17 лет один
Ханна Беи, мать Розы — с любовью
Зтут Кслнг Ме Кса
Трекор Парват За что?
Стивен Т. 33 года накоиец-то дома
Стивен Т. расписался дважды. Значит, он не сидел здесь всю жизнь, а сбежал, но через шестнадцать лет вернулся. Жалко, что он еще чего-нибудь не написал, особенно как ему это удалось — конечно не возвращение, а побег.
На полу лежит ржавый гвоздь. Подпишусь-ка тоже…
Генри Гоббс, 10 лет —
Повелитель Мичора 3553–7109
Вот что я написал. Времени ушла уйма, зато я приписал свой телефон, так что если побываете здесь после меня, можете позвонить, когда вернетесь домой.
Мичор мне никакой не дом. И не станет домом, сколько бы я тут ни пробыл.
Наверное, вы считаете, что я должен был кому-то рассказать, как только получил первое послание.
А что я должен был рассказать? Я тогда даже не знал, что такое этот «теркон». Город? Существо? Планета? А может, «привет» по-инопланетянски? Так что какой был бы прок, если бы я кому-то рассказал?
У меня было время подумать о первой фразе в послании: будущее уже свершилось… Тогда я ничего не понял, но сейчас, кажется, понимаю. Это значит, что есть вещи, которые невозможно предотвратить. И они все равно произойдут — хорошие или плохие, неважно. Если ты о них знаешь, Зто не значит, что ты можешь что-то изменить.
Правда, знать о них все равно полезно. Если бы я знал, что исчезну, то был бы со всеми гораздо добрее, и тогда все заметили бы, что я пропал, и стали бы меня искать. И еще я сделал бы себе бутербродов в дорогу. А так у меня только две шоколадки и жвачка. Поэтому я не уверен, что Тарг был прав.
Это он написал мне в тетрадку про теркон, только пока что мне нельзя вам про это говорить, потому что сам я про Тарга узнал гораздо позже. Если бы у меня была резинка, я бы стер его имя или написал бы вместо него «хххх». Но резинки у меня нет, так что ладно.
В общем, когда я получил послание, то первым делом помчался на посадочную станцию, потому что там последние полгода работает мой друг капитан. Начальник станции — папа Артура, но на самом деле он только огородничает, а капитан помогает ему выращивать овощи. Капитан, пока я его не выручил, был звездолетчиком, и всю жизнь мотался из одного конца галактики в другой. После той истории со мной работать звездолетчиком ему больше нельзя, но он этому только рад. Ему нравится огородничать. Он говорит, что Омикрон ему тоже нравится. Раньше я думал, что это он из вежливости, но теперь, когда я уже не там, я вижу, что вообще-то Омикрон действительно неплохое местечко.
Я хотел поговорить с капитаном, потому что он располагает всякими секретными сведениями — при какой температуре закипает вода на Филиппоне и как не врезаться в метеорит, когда летишь со скоростью миллион Миль в минуту. Если уж кто-то и знает, что такое теркон и что это значит, решил я, то это капитан.
Он оказался там, где всегда бывает в это время: стоял, опершись на вилы папы Артура, и смотрел, как в земле извивается червяк. Наверное, в космосе на червяков не очень-то посмотришь. И начинаешь по ним скучать. Как я по Роло.
Смотреть на червяка капитану было так интересно, что сначала он меня не услышал.
— Теркон? — переспросил он. — Что-что, Генри?
А потом чихнул — так сильно, что нога у него соскочила с вил и примяла молодую морковку. Чихнул он не от насморка, а от удивления.
Только я собрался сказать «Будьте здоровы!», как он зажал мне рот рукой.
— Ш-ш-ш! — прошипел он испуганным голосом. Я тогда не понял, чего он испугался, но теперь прекрасно понимаю. — Сам-знаешь-чего не бывает! Нет такого слова! Кто тебе про него сказал?
Должен сказать, что капитану я никогда не вру. Объяснить, в чем дело, подробно я не могу, это тайна, но когда-то мы оба были инопланетянами. А это очень сплачивает. Вот я и сказал ему правду: что это слово было написано на бумаге. Ну, почти всю правду.
Капитан вытащил из кармана платок и долго разворачивал его и сморкался в самую середину. Потом у него ушло вдвое больше времени на то, чтобы сложив платок и убрать его обратно. Когда люди так поступают, это не обязательно значит, что у них насморк. Иногда они так размышляют. Или и то и другое. Если бы я был повнимательнее, то знал бы точно.
Как следует поразмыслив, капитан сказал:
— Сам-знаешь-что, Генри, это такой минерал. Нам был дан приказ искать этот минерал, куда бы мы ни летели. Я, конечно, ничего не нашел. И никто не находил.
Я, конечно, спросил почему: почему ему приказали искать этот камень и почему никто его не нашел? Капитан снова вытащил платок.
— Понимаешь, это очень редкая порода, — ответил он, проделав с платком все то же самое еще раз. — Такая редкая, что во всей известной вселенной ее нашли лишь на одной-единственной планете. А около пятидесяти лет назад эта планета исчезла.
— Исчезла?
— Во время Первой Галактической, — ответил капитан, внезапно впав в меланхолию, потому что Первая Галактическая — это страшная война, которая разыгралась между Мегой и Филиппоном и захватила всю Галактику. Целые планеты гибли. Второй Галактической пока не было, по крайней мере, я надеюсь, что не было.
Нет, сейчас я про это думать не буду.
— А как она называлась? — спросил я.
— Об этом мы говорить не станем, — сказал капитан. — Продолжать беседу об этой планете или сам-знаешь-о-чем было бы неразумно.
— Почему?
Если бы он мне объяснил, все было бы гораздо лучше, но ему не дали. Именно в этот момент примчался Артур и сообщил, что его маме звонила мама Гонзо и сказала, что Гонзо пропал.
