в воздухе. И нет в том абсолютно ничего плохого: вовремя попавшаяся на пути сырная лавка с местной рикоттой действительно может стать находкой для истинного гурмана, как бы случайно встретившаяся беседка с небольшим вокальным ансамблем наготове воистину усладит тонкий слух меломана… Все это понятно и адекватно условиям сурового быта.
И все же безлюдные хвойные леса мне показались ближе.
Ярко-бирюзовые и изумрудные светлые, малахитовые и темно-зеленые, серые, словно нарисованные карандашом, и практически черные смоляные ветви высоких корабельных сосен окружают здесь путника, плотно переплетаясь над головой. Под ногами хрустят опавшие иголки и мох. То тут, то там из-под пушистых юбочек маленьких елок и из травы выглядывают мухоморы, маслята, белые грибы. Далеко на горизонте иногда просматривается синяя гладь Ладожского озера. Часто по дороге встречаются небольшие озера с темной непрозрачной водой. И вокруг царит полная тишина: ни крика птицы, ни шороха лесного зверя. Вновь создается впечатление, будто бы окружающая природа наблюдает за тобой, изучает тебя так же, как ты сейчас изучаешь ее…
Иногда в лесах Валаама встречаются «островки цивилизации». Моя дорога выводила меня и к скитам монахов, где на крыльце всегда приветливо сидели пушистые коты и нисколько не смущались появлению внезапного гостя, и к коровьей ферме, где монахи производят себе и на продажу молоко и сыр, и к небольшому форелевому хозяйству, и к сувенирным лавкам, где торгуют иконами и всевозможными камнями.
И можно было бы бродить по окрестностям еще, наверное, очень долго, совершая новые удивительные открытия, но у причала уже ждал теплоход, куда я и отправилась на небольшом катерке, который с легкостью петлял по узким водным дорожкам до открытой воды. Меня ждали новые земли и новые приключения.
И все-таки, прощаясь с суровым Валаамом, больше всего я поражалась вот чему: за целый солнечный день вода в Ладожском озере и внутренних водоемах острова так и не стала хотя бы на сантиметр прозрачней.
Черные воды Карелии умеют надежно хранить свои сокровенные тайны.
Молчаливые озера
Всю ночь мы шли по Ладожскому озеру и реке Свирь в сторону города Лодейное Поле, от причала которого мой путь лежал к Свято-Троицкому Александро-Свирскому монастырю.
Он расположен в сельской местности — деревне Старая Слобода, неподалеку от Рощинского озера и представляет собой большой монастырский комплекс, основанный святым Александром Свирским в конце 15 века в малолюдном тогда (да и сейчас) Олонецком крае, среди поселений языческих народов. В 1918 году монастырь был разграблен, в Советское время там располагались отделения исправительно-трудовых лагерей, детский и инвалидные дома, а вплоть до 2009 года помещения комплекса использовали в качестве психиатрической больницы. Сейчас постепенно началось восстановление Храма. Однако некоторые корпуса и части зданий до сих пор не освободили от решеток и не перестроили под церковные нужды из-за нехватки средств.
Сегодня здесь проводятся службы, а по дороге в Храм стоят ряды торговых палаток, предлагающих мед и глинтвейн, иконы и религиозные книги, вязаные игрушки, свечи, пластиковые бутылки для того, чтобы желающему туристу было, куда набрать воды из местного Святого источника. Кстати сказать, здесь продают очень много кружева. Однако узор местных мастериц сильно отличается, например, от легкого вологодского ажура. Он более плотный, тяжелый, а рисунок простой и не витиеватый.
Я отошла подальше от торговых рядов, на самый берег Рощинского озера. Фиолетовую гладь его не нарушали порывы ветра. Лилово-стальные тучи низко повисли над водой и словно бы вовсе никуда не двигались. На дальнем берегу просматривалась одинокая низенькая часовня. За моей спиной, из-за стен Храма, было чуть различимо тихое церковное пение. А дальше беззвучно шелестели высокие травы, упираясь в стены грубого бело-зеленого здания с, кажется, уже навсегда зарешеченными окнами.
Чудилась во всем этом месте какая-то неуловимая и неумолимая печаль, заточенная среди молчаливых и грустных озер. Но одновременно с этим, под звуки пения тихой молитвы, рождалась надежда.
Красные долины болот
Остаток этого и весь следующий день наш теплоход держал свой путь по реке Свирь, шел по краешку Онежского озера, а также долинам болот рек Вытегра и Ковжа.
Здесь уже совсем изменился пейзаж за окном. Черные и гладкие, словно шелк, карельские озера с мириадами серебристых звездных дорожек по ночам остались далеко позади. Наш теплоход осторожно пробирался по красным от обилия железа в воде узким ковжинским излучинам.
Порой берега оказывались так близко, что мне не составляло труда и без моего походного бинокля рассматривать номера домов и машин, стоящих у воды. Местные жители занимались своими привычными повседневными делами: мужчины возились с какой-то заржавелой техникой или лениво выпивали, греясь у разведенных здесь же костров; женщины развешивали давно бесцветное и бесформенное белье во дворах и гоняли коз и кур, так не вовремя подвернувшихся под ноги; дети с нескрываемым восторгом и радостными криками бежали по берегу, изо всех сил стараясь как можно дольше не отставать от нашего сияющего на солнце, огромного теплохода, на котором было целых несколько блестящих этажей, один поверх другого, он умел так громко гудеть, а на самой его верхушке загорали в закатном свете красивые тети в ярких купальниках и стройные мужчины задумчиво читали газеты или курили.
А вокруг на многие километры простирались темно-зеленые долины болот, с коварными топями да редкими травянистыми островками. По красным берегам реки Ковжи стояли полуразрушенные, забытые Богом деревни, коих так же стоит и так же полуразрушается бесчисленное множество по всей нашей огромной и необъятной…
И в каждой из них дети так же бегут за любым невиданным чудом: дорогим автомобилем или сияющим теплоходом. Для них это — словно бы существо из другого мира, где все блестит и сияет, где женщины всегда стройны и красивы, а мужчины — богаты и успешны. И если задуматься, шанс попасть в этот чуждый
