Кусты пошли гуще — скоро опушка и поле, которое теперь простреливается из пулемета.
«Что задумал младший лейтенант Русских? — подумал Федор. — Надеется, что в темноте немцы не приметят? Это шестерых-то? Да с «языком»! Не слепые, не глухие, чай. Что-то задумал младший лейтенант. Не понадеется он только на темноту…»
Заросли оборвались внезапно, Стал виден луг — ничейная земля. Даже в темноте он был седым от обильной росы. Левее, над низиной, пологом стлался туман. Впереди, на востоке, чуть приметно потеплело небо. Звезды светились не так ярко.
Справа, на взгорке, виднелся темный язык леса. Где-то там притаилось пулеметное гнездо врага.
Вдруг ударила очередь. Громко, гулко. Даже уши заложило. Синие вспышки выстрелов замелькали на самом кончике лесного утюга, вдвинувшегося в луг. Яркие полосы трассирующих пуль веером раскрывались от дальнего края, стали приближаться.
«Не по нам, — догадался Федор. — Для собственной бодрости палит».
Разведчики залегли. Огненные полосы с присвистом ударили по кустам, затрещали, зашумели, падая, перебитые ветви.
Длиннющая очередь, наконец, оборвалась.
— Чего там? — спросил Русских.
— Ранило, видать, гада.
— Жив?
— В руку, — ответил Иван. — Да не стони, своя же пуля, фашистская, не должно быть больно.
— Разговоры… Перевяжите. Пилотку его мне передайте. — Младший лейтенант тронул Федора за плечо: — Со мной! — и остальным: — Ждите. В случае чего — рывком через луг.
«Так, — понял Федор, — мы должны уничтожить пулемет. Иначе не пройти». Он двигался за Русских так же неслышно, как и тот. Однако Федор не понимал, каким образом младший лейтенант решил уничтожить огневую точку. Стрелять явно нельзя — переполошишь весь вражеский передний край. Ног потом не унесешь. Подобраться тихо — и ножами. Это если спят. Сейчас такая тишина, что ровное дыхание на десять шагов слышно. А они дышат отнюдь не ровно. Да и не спят фашисты. Минут десять назад у землянки переговаривались. Похоже, тот, что патроны носил, вернулся. Не спящим же отдал подносчик боезапас!
До пулемета оставалось метров тридцать. В гнезде, судя по говору, было четверо. Один приказывал. Чуть приглушенные землей голоса слышались так отчетливо, будто разговаривали над ухом.
Приказ Русских был тише шелеста:
— Оставайся. Ко мне, если стрельба… Ясно?
Сглотнув слюну, Федор кивнул, хотя совсем было неясно, что же задумал младший лейтенант. А тот исчез в кустах, нахлобучив пилотку фашиста.
«Неужели он пойдет прямо в окоп? — Федор даже поежился от этакой мысли. — Как? Как пойдет-то? Неладное что-то… Надо ждать… Если стрельба — только тогда на помощь!»
Четвертый немец — видно, подносчик — налегке вышел из окопа, юркнул в кусты.
«Если Русских пойдет по траншее, то вот-вот напорется на фрица!» Федор вытащил из-за пазухи пистолет, взял в левую руку, потом потрогал висевшую на поясе последнюю гранату, нащупал ножны, взял финку в зубы, отстегнул лимонку. Он был готов к броску.
А кругом стояла предрассветная тишь. Даже ветер затаил дыхание.
Говорит, говорит без конца немец в окопе, настырно, что-то втолковывает. С ящиком патронов на плече вышел из кустов еще один подносчик. Дышал тяжело. Спустился в траншею.
«Где же Русских?!» — Федор до хруста сжал зубы. Нельзя, слишком громко. По забывчивости шевельнул губами. Порезался о нож. Теплая струйка крови скользнула по подбородку. И слюны во рту полно.
Немец в окопе замолчал.
«Да где же Русских?» — Федору показалось, что он больше не выдержит напряжения, ринется вперед, кинет гранату…
— Ы-ых! — услышал Федор. Услышал удар.
«Там же трое! — Федор сделал шаг вперед, остановился. — Приказ — ко мне, если стрельба… Ясно?»
В окопе еще удар. Стоп.
Кто-то выскочил на бруствер. Но его тут же сдернули вниз, лязг. Сдавленный голос. Глухая возня, короткая, яростная. Еще удар.
Федор сделал еще шаг вперед, откинул ветку.
Из траншеи, таща за собой пулемет, выбежал Русских, махнул рукой — мол, за мной — и побежал, почти не скрываясь, по полю. Федор выскочил из кустов, тоже махнул рукой — к своим, мол, — быстро побежал, косясь через плечо: поняли ли разведчики, что им надо делать?
Поняли, бегут, тоже спешат к своим траншеям. Так же, лишь пригнувшись, почти не скрываясь. Скатились в окоп.
Дома!
Кто-то хлопнул Федора по плечу:
— Ну, братва!
Его тискали, подталкивали шутливо и радостно кулаками под бока.
Потом они отправились на командный пункт. Все это? — после броска через луг — будто в тумане. Ноги отяжелели и едва волочатся.
Дошли вроде. Дошли…
Младший лейтенант Русских доложил начальнику полковой разведки капитану Терехину о выполнении задания. Официальная часть недолга. Но затягивается.
Капитан на чем свет разносит младшего лейтенанта: почему тот один полез в пулеметное гнездо?!
Федор подумал устало:
«А как могло быть иначе? Никак не могло быть иначе. Иначе, пойди они вдвоем, немцы сразу догадались бы — дело неладно. Близко не подпустили бы…»
Тягучие от усталости мысли Федора вдруг отлетают.
Вражеский передний край взбесился. Автоматы, пулеметы пошли в ход. Мины рвутся. Заухали артиллерийские разрывы. Опомнились! Поздно, совсем поздно.
Вот под этот-то аккомпанемент и продолжал Терехин распекать младшего лейтенанта. Только заметил Федор, что стоит капитану отвести глаза от Русских, как искрится в них настоящая радость и гордость. Федор достаточно пригляделся за год к капитану: не со зла Терехин ругается. Просто надо, для порядка, чтоб не слишком рисковали разведчики головой.
Но все это словно сквозь туман. Слишком много душевных и физических сил отняли последние часы пребывания на той стороне, за линией фронта. Знакомое и каждый раз заново переживаемое состояние душевной разрядки.
Когда вернулись в свою землянку, Федор даже поесть толком не мог, так хотелось спать.
* * *
— Пчела километров за пять от улья уходит, — негромко, будто для себя, говорил Кузьма Королев. Фуражка его блестит лакированным козырьком, как будто ее только сняли с витрины универмага. — Но ни разу я не видел, чтоб заблудилась. Вовремя, как по расписанию, возвращается в улей.
Они с Федором лежали на траве неподалеку от землянки. Перед ними по цветку клевера ползала пчела. Крылышки ее поблескивали на солнце. Вдруг исчезли, превратившись в два гудящих облачка. Пчела медленно, осторожно, будто разведчик на лесной тропе, взлетела, прицеливаясь к другому цветку.
