Вспомнились слова старшего патрульного офицера:
— Тот, кого мы привезли, если и бездомный, то, ему точно есть, где приводить себя в порядок. Гладко выбрит. И волосы, будто только-только вымыты.
Окна полицейского отделения поочередно вспыхивали светом. Далеко за бараками взвыла сирена. Заканчивалась вторая смена, а значит через десять минут, тысячи усталых рабочих потянутся по туннелям в свои крошечные квартирки, чтобы забыться глубоким шестичасовым сном.
— Господин инспектор!
Марк оглянулся. Со ступенек ему махал молодой стажёр в сером кителе дежурного и с красной повязкой на рукаве.
— Вас ждут в «дежурке»!
В дежурной части на единственном, покосившемся от времени и множества человеческих задов табурете, сидел худой, морщинистый и очень сутулый человек. Видно, что систематически недоедал и имел проблемы с позвоночником. На пропитом почерневшем лице, под заплывшим правым глазом, красовалась старая, начавшая основательно желтеть большая пухлая гематома. Правая рука покоилась в недавно наложенном белоснежном гипсе, и это была единственная девственно чистая деталь во всём его обличии. Остальное же выглядело крайне неряшливо — старые, бесформенные подвязанные веревкой брюки, растянутый штопанный во многих местах свитер, вылинявшее пальто с засохшей грязью на фалдах и не по размеру детская вязаная шапочка на плешивой голове. Он сидел, уткнувшись в пол, придерживая левой ладонью загипсованную руку.
Марк остановился перед посетителем и, скрестив руки на груди, спросил:
— Ко мне?
Человек поднял глаза:
— А по вчерашней драке к вам?
— Да.
— Господин, э-э…
— Капитан.
Сутулый вскочил и скрипучий табурет громко, пронзительно взвизгнул.
— Господин капитан, — скороговоркой затрещал незнакомец, глотая окончания слов, — я прише… сказать, что не имею никаки… претензий. Никаки… ни к чему… э, ни к кому. Рука, э-э… да что рука, бывало хуже. Не им…
— Так, — перебил Марк, — пройдем в кабинет.
Он махнул дежурному и направился к лестничному пролету. Сутулый последовал за ним.
— Давно из больницы? — не оборачиваясь, спросил Марк.
— Из травмпункта? Сразу, как токо наложили, — сутулый постучал костяшками пальцев по свежему гипсу и брезгливо поморщился, — и под зад коленом. Больница, хе-хе. Все им там провонял. Чистюли…
Они вошли в кабинет.
— Садитесь, — Марк указал на стул, — как звать?
— Меня? Э… зовите Шмайсер. Меня здесь все знают, да и ваши, хе-хе, тоже. Так, хе-хе, по мелочи…
— Ладно, анкетные данные уточнять не буду. Я и так все про тебя знаю. Из рапорта патруля и не только.
Сутулый внимательней присмотрелся к Марку здоровым глазом и ахнул.
— Так это вы! Год назад, в «Толстой Бочке»… вы ещё тогда патрульным служили?
— Да, Шмайсер, сталкивала нас жизнь. Так что ты для меня человек небезызвестный.
Видимо сутулый окончательно вспомнил Марка потому как, развалившись на стуле с видом старого знакомого, непринужденно протянул:
— О-о, вы теперь инспектор! Поздравляю с повышением, господин начальник.
Марк жестко осадил:
— Так! Зачем пришел?
Шмайсер понял, что перешел границу, съёжился и еле слышно пробурчал:
— Я, э… никакого заявления писать не буду. Ничего не было. Ну, хе-хе, дел то на копейку. А крику развели, крику… зря только эта тетка полицию вызвала. Лучше бы, вон… снова что ни день, то беда. А рука…, — он взмахнул загипсованной рукой, — рука заживет как на собаке, не впервой-то.
Поелозив на стуле, сутулый подался вперед и как-то жалобно простонал:
— Не надо ничего, господин начальник, а? Пожалейте.
— В смысле, пожалейте?
— Ну, а это…, — вдруг замялся, понял, что ляпнул лишнее, — бумагу пожалейте, хе-хе. И себя это… в смысле, свое драгоценное время. Вам же ничего с этого дела не обломится, хе-хе… эка, драка. И не драка вовсе, а так — ерунда. Вам с этого никакого проку. И вам меньше хлопот, и мне спокойнее. Тут и без меня работы по горло… с утра до вечера передоз, вешаются, на «колючке» горят. А у меня что? Жизнь как жизнь. Вот Лизка, дура, саданула неделю назад, во драка…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Последнюю фразу он пробурчал чуть слышно и, отвернувшись, грязным пальцем ощупал под глазом желтый «фингал».
Выглядел Шмайсер подавленным, скрюченным и весьма напуганным. Марк смотрел, как он неуверенно ерзает на стуле и недоумевал. С чего подзаборный жулик сам прибежал в отделение с просьбой не давать делу хода.
«Ну, не желает писать заявление и ладно, — размышлял Марк, пытаясь понять мотивы. — Неужели бич вспомнил о гражданском долге? Как же. Так нет, сам пришел в отделение. Другой раз не выпросишь. А тут… Сидит. Правда дерганный, и просит непонятно что».
— Ну, Шмайсер, твоё право, — сказал вслух.
— Ага.
— Раз не хочешь предъявлять законные претензии этому…, — Марк стрельнул глазом в протокол, — …Эрику Губеру. Заставить не имею права.
— Губер, — задумчиво повторил Шмайсер.
— Ты, кстати, его знаешь?
— Его никто не знает.
— Точно? — инспектор твердо посмотрел сутулому в единственный рабочий глаз.
— Точно, господин начальник, как есть точно. А когда его выпустят?
Марк удивлённо свел брови.
— Ладно, — заерзал Шмайсер, — разрешите идти?
— А кто был с тобой?
— В смысле? — бомж напрягся.
— Те двое, кто они?
— Никого со мной не было.
— А свидетели другое говорят.
— Какие свидетели, — фальцетом заголосил Шмайсер, — чего свидетели? Не было ничего, говорю же, не было. Никаких «разборок», никакого «базара». Я этого Губера знать не знаю и претензий к нему не имею! Хотите, пишите в свои бумажки, хотите, нет.
«А фамилию все же запомнил», — отметил про себя Марк.
— Не было со мной никого, — не унимался Шмайсер, — все сам, в смысле случайно. Э… я фуфло не гоню! И руку я сам сломал, поскользнулся и сломал. И что теперь, на человека, мне совсем незнакомого «телегу» писать? На честного человека! И мне совсем, заметьте, совсем не знакомого. Нет, я не такой, господи… инспектор. Меня уважают э… люди, ну эти… те, которые…
Его горячий монолог прервала трель телефонного звонка. Шмайсер замолчал, разгорячено вдыхая носом. Марк, с интересом наблюдавший за спектаклем, поднял телефонную трубку.
— Да, это я. Нет, лучше завтра. Да, завтра в девять.
Он положил трубку на рычаг и внимательно посмотрел на притихшего Шмайсера.
— В общем, — отдышавшись, спокойно простонал тот устало поднимаясь, — я всё, зачем пришел, э… разрешите идти, а?
— Свободен.
Когда дверь за сутулым закрылась, инспектор понял — вопросов стало ещё больше. Так ничем закончился этот длинный день.
* * *
Ночь Марк провел в комнате отдыха, и после беспокойного сна холодная свежесть мартовского утра шла ему на пользу. Сейчас он и дежурный сержант курили у входа, пытаясь согреться в слабых лучах утреннего солнца.
— Сегодня вечером будет ровно сорок восемь часов. Сегодня надо решать, — сказал Марк, глубоко затягиваясь первой утренней сигаретой. — А я не готов.
Сержант удивленно мотнул головой, и Марк понял его немой вопрос.
— Вчера допросить не смог. Ну, о чем бы я с ним говорил? Кодекс Мегаполиса не нарушен, а друг с другом эти внесистемные могут делать всё что угодно. Да и сейчас мне в голову ничего путного не приходит. Но допросить надо.
Какое-то время они курили молча, глядя как полицейские электрокары, блестя бронёй и начищенными пулемётными стволами, разъезжаются на пристанционное патрулирование. Вдруг Марк прыснул со смеху:
— Ну и почерк у тебя!
Он вспомнил вчерашний протокол.
— Уж, какой есть, — сержант обиженно покраснел.
— Тренируй! Работа у нас такая — бумажная. Много писать надо.
— Да уж, бумажная, — вздохнул сержант.
— По сути, допрос этого Губера тоже нужен «для бумажки», — уже серьезно продолжил Марк. — Формальность, но надо. Нет учётной карточки — фильтрация. Но таких в нашем районе половина — работать не хотят и социалки нет. Всех не отфильтруешь и не выселишь. Карантинные Зоны переполнены. На восстанавливающегося не похож. На нём хоть паши. Я уж молчу об отсутствии чипа. Может беглый? Но тогда была бы ориентировка. Вот так, есть бумажка — нет проблем, нет бумажки — есть проблемы.