Я никого к себе не приглашаю.
Правда, оборотни могут попытаться войти и без разрешения, особенно через окно. Пусть попробуют, если не жалко шкуры — в окнах у меня не стекло, а тяжелый хрусталь, его льют с изрядной долей серебра. Окна большие, но мелкоячеистые, похожие на витражи в ажурной оплетке опять таки не из свинца. А какие еще окна могут быть в доме серебряных дел мастера?
Небо за ними уже не сине-черное, а светло-серое, скоро рассвет. В настенном зеркале мельком вижу свое отражение, свет одинокой свечи на столе придает коже оттенок полированной бронзы, глаза кажутся черными провалами. Красиво и страшновато, но я привыкла. Спать не хочется. Я аритмик, очень полезное качество. Сплю тогда, когда захочу, независимо от времени суток. Обычно пары часов хватает, а иногда могу не спать и по несколько дней кряду — тоже особенность нашей семьи. Правда, как и все наши, если уж засыпаю, то вырубаюсь при этом намертво, можно хоть на части резать — не замечу. Но хотя бы сама могу выбрать время — а это в нашем мире огромное преимущество, когда ты сам можешь выбрать место и время быть беззащитным.
Пожалуй, поработаю над королевским заказом, раз уж не спится.
Спускаюсь в мастерскую, захватив со столика корзинку со свежей клубникой. Каждый вечер мне присылают такие из дворцовой теплицы. Сегодня клубника, вчера были персики. Интересно, какие они на вкус? Запах приятный.
Последнего человека в королевстве берегут и лелеют. Фрукты вот каждый день, королевское покровительство и официальное разрешение убивать — раз в неделю по одному любого вида и рода, узаконенная лицензия. Дань моей человеческой природе. Могу и двоих-троих прикончить — ничего не сделают. За десяток, пожалуй, Король пальчиком погрозит — но не особо сурово. Подданных у него много, а серебряных дел мастер один. Вернее, одна. И другого пока не предвидится — Резня, она ведь не только в нашем королевстве была, теперь такие как я — на тройной вес серебра, да не простого, а лунного, высшей пробы.
Дверь в подвал тяжелая, одной рукой не открыть даже мне, приходится поставить корзинку на пол. Тщательно задвигаю тяжелую плиту обратно, хотя страх горожан охраняет меня не хуже тяжелой каменной двери. С рыжей кошкой Памелой, дочерью Элизабет, мы до Резни в один класс ходили, но она для местных до сих пор «девочка», я же — «мэм» или «Госпожа».
Слева от двери — особое зеркало, золотое, заговоренное. Пламя вечного факела над ним слегка подрагивает, через пару дней стоило бы обновить заклинание. Раздеваюсь, избавляюсь от неприятно липнущей к коже пленки. Я никогда не ношу это тут, а с недавних пор — и не только по привычке. Смотрю на свое отражение, и вижу то, чего не увидели ни оборотни, ни Антуан — затравленный взгляд насмерть перепуганной девчонки. А может быть, я все придумала и ничего невозможно там разглядеть. Просто завтра мне стукнет семнадцать, и как раз полнолуние, удобнее не придумаешь. Надо решаться. Противно и страшно, но — надо. Я уже не ребенок.
Мне еще и десяти не было, когда горожане стали считать меня взрослой и обходить Дом у Старого кладбища дальней дорогой, а на двенадцатилетие Король сделал роскошный подарок — указ о признании Ференциаты из Личей полноправным Мастером Серебряных дел. Необычное явление для нашего рода, где обучались — играя, за официальным признанием не гнались и могли оставаться детьми, давно уже обзаведясь своими собственными. Впрочем, если ты последняя из этого самого рода, и все твои родичи перебиты у тебя на глазах монстрами высшей расы — это как-то не слишком способствует затяжному взрослению. Зато не остается никаких сомнений в том, кем именно надо быть, чтобы выжить.
Самым сильным и абсолютно свободным. Вольным. Независящим от времени суток и фазы луны. Почти всемогущим. Способным зайти туда, куда его ни разу не приглашали. Не боящимся прямых солнечных лучей. Отражающимся во всех зеркалах, даже в самых простых, стеклянных, а не только в тех, что из заговоренного золота. Способным держать голой рукой серебряную цепочку. И даже осиновый кол в сердце, одинаково смертельный для любого из нас, не может убить до конца, ведь не случайно же их прозвали «живущими вечно».
Быть человеком — это свобода.
Полная и безграничная.
Можно идти жарким днем по пыльным улицам города — и ощущать эту свободу каждой клеточкой тела. И знать, что во всем королевстве нет ни одного существа, которое бы не испытывало страха и зависти при одной только мысли о подобной свободе… даже у Короля в глазах иногда проскальзывает смешанная с восхищением тень. Человечность — не важно, врожденная или благоприобретенная, ставит тебя на ступеньку над прочими.
Вечные, мать их.
Высшая раса.
Если я кого и не люблю больше, чем оборотней — так это именно их, высших и вечноживущих.
Хотя, конечно же, человеком в нашем мире быть удобно, с этим никто не поспорит.
Даже если на самом деле ты вовсе не человек.
Перед работой решаю заглянуть в особую комнату. Час, конечно, неурочный, но не тащить же клубнику в мастерскую! Повод надуманный, знаю. Последнее время я слишком часто выдумываю разные поводы…
У особой комнаты хитрая дверь, если закрыть плотно — ни один оборотень не вынюхает. Её устроил еще мой отец, любил он такие захоронки на разные случаи жизни, с двумя-тремя потайными выходами и системой маскировки. Жаль только, что убивать нас тогда пришли вовсе не оборотни, а те, кого он всю жизнь считал не более чем курьезом природы, забавным тупиком эволюции.
Ты был не прав, отец…
Тогда меня спасла маска — мы часто играли в людей, мы вообще очень много играли тогда… Второй раз она спасла меня уже после Ответной Резни, когда наши добрые соседи решили помочь бедной сиротке осознать свое новое положение — ну, а заодно и прибрать к более достойным рукам оставшееся без взрослых хозяев имение. Подбадривая друг друга и похохатывая, они вышибли дверь, а потом кто-то из оборотней пригласил остальных… ненавижу оборотней.
Ох, с каким же воем они бежали потом из моего дома, давясь в узком проеме дверей и отпихивая друг друга! Я тогда убила троих из отцовского револьвера, но куда больше их напугало мое лицо и серебряный кинжал, который я держала голой рукой. После той ночи меня зовут Тварью-с-холма за глаза и Госпожой в лицо. Пусть. Зато не называют ребенком и бедной сироткой.
Королю я потом сказала, что меня поцеловала мама, перед самой смертью. Он поверил — иногда такое срабатывало. Да только вот мама моя не была человеком, это все слухи, которых мы, правда, не опровергали. Это и есть главная тайна нашего рода. Можно привыкнуть ко всему — даже к серебру. Если начинать по чуть-чуть, постепенно увеличивая дозу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
