Л.: Вы все еще полагаете, что возможности фантастики огромны?
С.: Разумеется. Когда я начинал, фантастика была легким хлебом. Очень немногие авторы писали для журналов, и тем приходилось многократно перепечатывать старые рассказы. Мало кому и в голову-то приходило писать фантастику Журналы не обращали внимания ни на стиль, ни на построение рассказа — главное, чтобы была хорошая идея и занимательный сюжет. Если человек мог сложить три осмысленные фразы, он уже годился в фантасты. Так что начинать было легко.
В наши дни начинающему фантасту намного труднее пробиться, чем было мне. Конкуренция огромна. Сейчас все кому не лень пишут фантастику. Если тебе удалось пробиться и напечатать хоть один рассказ — это удача, ты уже писатель. Но, боюсь, многим из тех, кто пробился к известности в двадцатые и тридцатые годы, сейчас это не удалось бы. Слишком велика конкуренция. Рынок тоже расширился — в те времена существовала всего пара журналов — но, несмотря на это, для всех писателей места на рынке не хватает.
Что же до самой научной фантастики, до развития самих идей, то, по-моему, им конца не будет. Иной раз кажется — все, жанр исчерпал себя, и вдруг кто-то приходит, подает совершенно новую мысль и начинает новую эру. Потом идея тиражируется, углубляется и затрепывается.
Л.: По-моему, основная проблема нынешних графоманов в том, что они пытаются писать так, как писали в тридцатые и сороковые годы.
С.: Многие из них начитались антологий рассказов тех лет и пытаются имитировать то, что почитают образцом. Фантаст должен знакомиться с чужими произведениями для того, чтобы не повторять их. Можно подхватить чужой сюжет — но измени его, напиши лучше, в другом стиле, а не переписывай старые рассказы!
Л.: Вы ведь тоже не придумали машину времени, но написали о ней свой рассказ.
С.: Нельзя же запатентовать идею. Не может же Айзек Азимов сказать: «Роботы мои, и никто больше не может о них писать!»
Л.: Вы ведь тоже писали о роботах.
С.: Совершенно верно.
К.: Вы даже упомянули закон, запрещающий роботам причинять вред человеку, предвосхищающий азимовские законы роботехники. Это было в рассказе «Прелесть».
С.: Да, о корабле-роботе, который не мог взлететь и оставить людей на необитаемой планете. В машину была встроена верность экипажу, так что она могла вышвырнуть их, не пускать в корабль, но взлететь без них — нет. Да, помню прекрасно. Но Айзек к тому времени уже огласил свои Три Закона.
К.: У меня все еще вызывают неприязнь роботы, которые их нарушают.
Л.: Как в некоторых фильмах.
С.: Да, ЭАЛ в «2001»[3].
К.: Или Эш в «Чужом»[4].
Л.: Все они нарушают Первый Закон.
С.: А что такого священного в Первом Законе? Это просто чертовски удобная выдумка, и все это поняли.
К.: Действительно удобная. Меня очень утомляют железные злодеи. Для телефильма это еще годится, но для оригинальной работы — злодейство в них просто не может быть запрограммировано.
Л.: Кстати, я заметил, что всякий раз вы даете роботам библейские имена.
С.: Я вообще-то использую библейские имена реже, чем хотел бы, и не только для роботов. Не могу сказать, почему они мне так нравятся. Некоторые из них удивительно правильно звучат: Езекия, Илия, Аза. Чертовски хорошие имена, их в наше время почти не употребляют. Может, поэтому их использую я.
К.: Звучат как имена, которые южные плантаторы давали своим рабам. Если роботы — это слуги… может, это и совпадение, но хорошее.
Л.: В некоторых рассказах вы исследуете и религиозные темы. Например, в рассказе «Все ловушки Земли»[5] робот Ричард Дэниел, награжденный семьей Баррингтонов двумя именами за долгие годы службы…
С.: Шестьсот лет.
Л.: Да, на пятьсот лет больше, чем положено без стирания памяти. Когда последний из Баррингтонов умирает, к Ричарду приходит священник, и робот заявляет, что у него есть душа. Позднее в том же рассказе робот приобретает пара-психические способности — тоже довольно необычно для робота. Фактически вы исследовали возможность превращения робота в человека.
С.: Видите ли, я не рассматриваю роботов как слуг, хотя часто делал их верными товарищами. В моих — наверное, и не только моих — рассказах роботы заменяют людей. Роботу можно придать такую сумму качеств, какой человек обладать не может. В этом смысле робот для меня — суррогат человека. В конце концов, если человек создает машину, подобную себе, разве он не воспроизводит этим себя — ну, возможно, кроме души?
Л.: Во многих рассказах вы обращаетесь с машинами как с продолжениями человеческого тела и даже приписываете им человеческие чувства и качества.
С.: А почему бы и нет?
К.: Вы, кажется, даете имена своим автомобилям?
С.: Всегда. Нынешняя у меня единственная безымянная, наверное, потому, что они сейчас стали все одинаковые. А прежде у меня были Анни и Нелли — почему-то у них у всех женские имена — такие лапочки. Все равно что собаки.
Машины — это инструменты, а любой инструмент, от обломка кремня до самой сложной машины — это продолжение нашего тела.
Л.: В одном вашем рассказе, «Операция "Вонючка"»[6], старый автомобиль Бетси внезапно становится мыслящим существом, способным заботиться о своем хозяине и самостоятельно заводиться и ехать.
С.: Та же машина появляется еще раз в рассказе «Призрак модели "Т"»[7].
Л.: Мне и в голову не приходило связать эти два рассказа. Вы несколько раз пользовались этим приемом: машина, обретающая самосознание.
С.: Когда пишешь рассказ, используешь, что под руку попадется. Если можешь вывести в качестве персонажей роботов или пришельцев или машины — выводи. Писать рассказы только о людях сложнее.
Л.: Многие из описанных вами инопланетян отвратительны на вид, но в каждом из них есть что-то человеческое, будто вы пытались сказать, что во всех нас есть нечто общее.
С.: Когда вы имеете дело с жизнью — неважно, возникла ли она на мелководьях земных морей или в озерах лавы на другой планете — вы имеете дело с единым братством. Жизнь в масштабах Галактики бессмысленна. Как может нечто, осознающее себя и пытающееся установить свои правила игры, выжить в мире, где правят бал законы физики и химии? Да жизнь плевала на эти законы, и в этом состоит суть ее всеобщего братства, к которому равно причастны разумный паук, червь и человек. А с появлением разума эта связь только усиливается, потому что разум сделал человека доминирующей формой жизни в этом мире и, вероятно, делает доминирующими другие формы в других мирах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
