— Ну, спасибо, славяне, запируем!
В несколько минут бывалый студент расправился с провизией, нагрел на электроплитке огромный гвоздь, завил кок и, почистив одеялом ботинки, ушел в парк на танцы.
Мы с Антоном остались в комнате вдвоем.
— Антон, — спросил я, — а какое оно — Куликово поле?
— Обыкновенное. Только чувствуешь что-то такое. Жаркий день, а вдруг станет морозно. Понимаешь?
Я вспомнил, как отец взял меня на Чудское озеро и показал место великой битвы. Сидя в лодке, я долго смотрел в воду, словно на дне можно было увидеть древние щиты и мечи.
— Слушай, — оживился Антон, — айда в нашу деревню. В субботу махнем, к понедельнику вернемся. Может, и до вторника отпустят — только попроситься надо. Едешь, а?
— О чем разговор, это же здорово!
— Вот-вот… А оберег старикам покажем…
Общежитие размещалось в старинном доме с узкими окнами и низкими сводами. Вечером я читал книгу о Куликовской битве, и порой мне казалось, что вот-вот окажусь в неведомом давнем времени…
Но жизнь шла своим чередом.
На курсе и в общежитии мы с Антоном оказались моложе всех, оба выросли в деревне, оба писали стихи, и это нас крепко сдружило.
С виду Антон казался неловким и слишком уж добродушным, но, когда в воскресенье затеяли на спортплощадке футбольную игру, я не узнал товарища: Антон шел напролом, крушил, падал, вставал, рвался вперед, не чувствуя боли и усталости.
Все, кто приехал из деревни, робко держали себя на переходах, но Антона не пугали машины, он даже успел спасти нерасторопную женщину, которую чуть не сбил грузовик.
Кое-кто из студентов, поверив в свою взрослость, уже пил пиво, курил, Антон же все свободные деньги тратил на мороженое.
— И конфеты люблю, — признался Антон. — Понимаешь, у меня пять сестер и ни одного брата. Раньше даже говорил: «Я пошла. Я подумала…».
Антон первым понял мою боль и обиду. Но он позавидовал мне: — А я даже не целовал ни одну. Пусть бы бросила, разлюбила.
Вздохнув, добавил:
— Это я, наверное, из-за сестер так к девушкам отношусь — нерешительно.
«Видящий» шар лежал на подоконнике. Вечерело. От зари шар стал розоватым, а когда она погасла, туманно заголубел.
Случайно я положил рядом магнит, обычный магнит-подкову.
И вдруг я увидел родные места. По холму шли воины в кольчугах, на воде покачивались белые точеные струги. Словно наяву я увидел лица воинов, тяжелые мечи и брусничные щиты…
Рядом со мной был мой товарищ, удивительно похожий на Антона. На нас были надеты кольчуги и шлемы, на бедре товарища висел меч, у меня оттягивал пояс тяжелый боевой топор.
— На Мамая идем! — товарищ улыбнулся, показав белые, как озерная пена, зубы.
Меня мучило горе: девушку, которую я любил, просватали купцу-немчину, и купец увез ее в неведомый заморский город.
Мать пела по вечерам о белокосых пленницах, которых увозили в полон вражеские струги. А скольких русских девушек увели в полон ненавистные татаро-монголы, сколько лет стонала от их разбоя полоненная земля! Лишь каменные крепости Пскова и Новгорода не решилось взять дикое войско степи.
Все, что я видел, происходило там, где я родился и вырос.
Я узнал реку, узнал желтую песчаную косу, валуны на берегу, темную тучу бора. В разрыве леса, на покатом берегу стояла деревянная крепость. Стены крепости были невысоки, за стенами теснились тесовые крыши, белой елкой поднималась каменная церквушка.
Под берегом стояла толпа народа. Лица людей казались знакомыми, но говорили люди так, как говорят на Псковщине древние старики, и одеты все вокруг были по-старинному. Женские и мужские одежды из беленого полотна, лишь священник весь в черном, вороном среди белых куропаток…
Громко зазвонил колокол, и по реке покатились серебряные шары чистого звона.
Меня обнимала мать, в глазах у нее были слезы. Плакали и причитали женщины, сурово молчали мужчины.
Старая женщина протянула товарищу оберег — тот самый, я узнал сразу…
— Возьми… В битве, не в храме освящен. Помог ратнику на льду, поможет и тебе в чистом поле!
Воины медленно двинулись к стругу. Женщины хватали их за полы, становились на колени, ничком падали на песок.
В струге я оказался рядом с товарищем. Воины молчали, гудел льняной парус. Ослепила вода, поплыл мимо зеленый берег…
— Пойдем по рекам, — сказал товарищ. — Рыбьим путем…
Открыв глаза, я увидел, что ночь на исходе. Тускло, словно луна, на подоконнике светился «видящий» шар.
Я задумался, все еще переживая сон. Видимо, все так и было. Псковичи горячо откликнулись на призыв московского князя Дмитрия, вызвались помочь ему в битве с татарами. Без сомнения, псковичи приплыли, а не пришли к месту битвы. Могли они двигаться и путем птиц — пешком и на лошадях. Но путь этот был тяжел: мешали чащобы, болота, реки. Коням и всадникам нужен отдых, а под парусами можно идти днем и ночью. Осадка же древних стругов была такова, что они могли пройти даже по ручью, а на волоках струги легко передвигались по кладинам.
Видение древней Псковской земли так ошеломило меня, что ни о чем другом я уже не мог думать.
И снова увидел я узкую незнакомую реку. Ветра не было, плыли, отталкиваясь копьями. Мой товарищ с рогатиной шел вброд впереди головного струга, мерил глубину, показывая, где плыть.
Река петляла, справа и слева теснились холмы, но еловых грив на холмах не было — лишь березовые рощи и дубравы.
Незнакомые травы шумели по берегам, не по-северному щедро светило солнце.
Вдруг товарищ что-то заметил в кустах, бросился к берегу, вскинул рогатину, ударил в густую листву. На берег выскочил татарский лазутчик, пронзительно засвистел, подзывая коня.
Со стругов начали прыгать воины, кто-то вырвал лук, пустил стрелу, но конь уже мчался к лазутчику. Правая рука татарина была ранена, болталась словно плеть-камча. Не останавливая коня, лазутчик на скаку прыгнул ему на спину, повис и так и умчался за рощу.
Лицо друга стало темным от ярости. Вместе со мной он ходил на медведя, без промаха сажал зверя на рогатину. Медведь силен, страшен, но порой он медлит, а в татарском же разведчике было что-то рысье. В деревнях чудского поозерья медведей не боялись, но рысей береглись и самые отчаянные охотники.
— Рысь, оборотень, — только и сказал товарищ.
С трудом я открыл глаза. Хрусталь «видящего» шара казался раскаленным, по комнате разливалось сияние… «Может быть, шар сконцентрировал биополе предков, — подумал я, — и теперь его действие передалось мне?».
На родину Антона мы приехали поздней ночью. Поезд пришел на станцию засветло, но на большак долго не было попутной машины, мы продрогли на ветру, истомились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
