Отныне Крылов смеется над отвлеченными, умозрительными, по его мнению, теориями просветителей и прекраснодушными, чувствительными иллюзиями сентименталистов.
Так, в басне «Лягушки, просящие Царя» Крылов подверг сомнению исторический оптимизм просветителей, полагавших, что посредством «головных» теорий можно создать справедливое «разумное» государство.
Однако это не означало, что Крылов принимал существующий порядок. Напротив, он, по свидетельству современников, был убежден в несправедливости существующего режима, заключающего в себе большое зло. В баснях Крылов отразил свое мнение с исчерпывающей полнотой и несомненной очевидностью. Недаром декабристы видели в Крылове своего союзника. Сам же баснописец внимательно приглядывался к оппозиционным кругам и 14 декабря отправился на площадь, чтобы своими глазами наблюдать восстание против царизма. Но, в отличие от декабристов, Крылов полагал, что исторически сложившийся общественный строй изживет себя также исторически, в результате собственного усовершенствования, постепенно освобождаясь от язв и пороков. Крылов не приемлет насильственных мер для устранения несправедливых социальных условий, но никогда не сомневается в пользе движения, науки, просвещения, преобразования вообще. Во имя развития, преобразования, по мысли Крылова, и надобен смех над пустотой, ленью, косностью и догматизмом. Так Крылов становится непримиримым врагом застоя, общественного и нравственного равнодушия.
В басне «Камень и Червяк» изображен камень, скрывающий под внешней скромностью вековую лень. Он обижается на дождик, который шумел «часа два-три», но которого все ждали с нетерпением. Камень недоволен:
Лежу смирнехонько, куда меня ни бросят,А не слыхал себе спасибо никогда.Недаром, право, свет поносят:В нем справедливости не вижу я никак.
Эти слова вызвали суровую отповедь Червяка:
Сей дождик, как его ни кратко было время,Лишенную засýхой сил,Обильно ниву напоил,И земледельца он надежду оживил;А ты на ниве сей пустое только бремя.
В недвижно лежащем камне нет никакого «проку», тогда как дождик принес пользу. Крылов высмеивает бездеятельность, лень, апатию, неспособность к труду.
Не случайно одно из самых употребительных понятий в баснях Крылова – дело. Всем хороши незадачливые музыканты: они «в рот хмельного не берут», «с прекрасным поведеньем» («Музыканты»), но петь не умеют, как не годятся в музыканты и персонажи «Квартета», у которых дело «нейдет на лад». Высмеян и «механики мудрец» («Ларчик»), так и не сумевший открыть незапертый Ларчик. Посрамлена Щука, взявшаяся ловить мышей, то есть не за свое дело («Щука и Кот»); не могут согласовать свои усилия Лебедь, Щука и Рак; «без умолку» трещит Бочка («Две Бочки»), а пользы от нее нет. Крылов потешается над пустопорожней деятельностью. Его персонажи либо не способны к реальному делу, либо не умеют за него приняться. Так выясняется другая крайность, которую он постоянно порицает, – застой, рутина, лень, ведущие к духовной и физической смерти. На одном полюсе оказываются «дерзкие безумцы», «мнимые мудрецы», ложные философы, которые наносят вред своими нежизненными проектами, а на другом – неподвижные, закосневшие Камни и покрытые тиной Пруды. Крылов стоит за постоянное изменение и совершенствование жизни. Он знает, что течение истории неостановимо, что жизнь не может застыть на месте, что главным двигателем ее является «дело», настойчивый, упорный труд.
Для того чтобы оценить результаты социально-исторического развития с нравственной точки зрения, нужна общая мера, общий критерий, достаточно универсальный и приложимый ко всем без исключения жизненным явлениям. Русские баснописцы XVIII века (А. Сумароков, В. Тредиаковский, И. Хемницер и др.) в качестве таких критериев избирали идеи, рождавшиеся в умах просвещенного дворянского сословия, и прилагали их к бытовой повседневности. Они были убеждены, что в «непросвещенной» среде не могли возникнуть разумные понятия о нравственности, а потому их следует туда привнести. Крылов отказался от снисходительного и высокомерного взгляда на обыденную жизнь. Он увидел в ней борьбу противоречивых начал, положительных и отрицательных, добрых и злых. Они неотделимы от деятельности и в той же мере характеризуют ее, как польза или вред. Поэтому меру оценки Крылов находит в трудовой морали народа, которая необязательно открыто явлена в баснях, но всегда подразумевается или присутствует. Трудовой опыт народа становится почвой, на которой произрастают и культура, и наука. На нем держится весь общественный порядок.
В басне «Листы и Корни» Крылов не осуждает Листы за то, что они красивы, пышны и величавы. Корни говорят им: «Красуйтесь в добрый час!» Но баснописец высмеивает спесь, хвастовство и надменность Листов, которые недальновидно и бездумно попирают Корни, то есть тех, кто дает Листам жизнь и возможность «цвести».
А если Корень иссушится, —Не станет дерева, ни вас, —
говорят Корни Листам. Здесь речь уже идет не о сентиментальном сочувствии к смиренным и незаметным труженикам, а о самых основах социального устройства. Процветание государства, по мысли Крылова, обусловлено незаметным трудом смиренных Корней, которые, «роясь в темноте», питают вознесшихся над ними.
Простые, естественные и разумные законы, по Крылову, – норма трудовых и социальных отношений, которая позволяет безошибочно распознать всякие, даже тщательно укрываемые и прячущиеся от глаз искусственность, фальшь, своекорыстие. Именно жизнь народа – простая и безыскусственная – становится для Крылова источником нравственных оценок.
Отделив в нравственном опыте народа случайное от закономерного, верное от неверного, баснописец как бы возвращает народу его собственную мораль, но уже очищенную от всяких случайных примесей, сконцентрированную в ясной, краткой, точной изреченности – в виде афоризмов, пословиц и поговорок. Поскольку нравственная мысль народа выражена в языке, то народный язык стал для Крылова основой, источником «слога» его басен. Но Крылов не имитировал народный язык. Он искусно обработал его и придал ему литературные формы, сохранив живые устные интонации и лукавую насмешливость народного ума. Вернувшиеся в народную среду пословицы и поговорки, созданные Крыловым, были приняты народом как его собственные.
Отказавшись от умозрительных этических принципов классицистов и сентименталистов и не допустив в басни ни отвлеченной риторики, ни сострадательной чувствительности, Крылов прояснил и обобщил национальные этические заповеди, и это стало величайшей его заслугой перед нашей нацией.
Обратившись к народной трудовой морали, которая осуждала напускное, надуманное, искусственное и поддерживала естественное, простое, Крылов неминуемо должен был прийти и пришел к новому пониманию народа. Классицисты и сентименталисты изучали народ со стороны. В их баснях народ не получал «голоса», а «низкая» действительность выглядела экзотикой, не поддающейся убедительному воспроизведению. Словом, воплощение исторически и национально характерного народного типа литературе еще не давалось.
Крылов дал «голос» самому народу. У него народ заговорил о себе. И речь его оказалась полной трезвого смысла, без идеализации, сентиментальности и восторженности и вместе с тем не утратила ни живописного слога, ни меткой образности. Каждое сословие выступило в своей словесной одежде. Баснописец не подделывался под речь крестьянина, купца, ремесленника или дворянина. Они мыслили на своем «языке» и своим языком выражали свойственные им представления о жизни, которые соответствовали их социальному положению, их жизненным интересам.
