…
Атмосферный фронт прочертил линию ровно посередине неба. Полнеба – темная ночь, только звезды сияют на небосклоне, полнеба – грозовые тучи. Примерно над точкой куспида проходит четкая граница, из-за разницы атмосферного давления грозовые облака клубятся и бьются, но не могут пробиться сквозь этот фронт. Тучи над головой и ясное звездное небо спереди. Так бывает очень редко.
На летном поле, наэлектризованном озоном молний, стоит новый «Фалькон» синего, сапфирного, цвета. Два турбореактивных двигателя окрашены в черный. Крылья изменяемой геометрии сложены в правильную трапецию. Это экспериментальная машина, шестого поколения. К высокому человеку у самолета подходит другой, темнокожий коротко подстриженный мужчина. Он выглядел на сорок пять, хотя был на треть старше. Человеку у самолета нет и тридцати. Когда он приближается к нему, молодой встает по стойке «смирно» и отдает честь.
– Вольно, Бен, – молодой принял стойку «вольно», – оставь это.
– Полковник Макферсон, сэр, мы полетим в такую погоду? – Бен показывает зажатым в руке гермошлемом белого цвета в сторону грозового фронта.
– Мы полетим в такую погоду, Бен. Больше такого шанса не представится, штаб настаивает.
– Разница давлений?
– Разница давлений.
Бен понимающе смотрит на полковника. Если фюзеляж выдержит переход из зоны высокого давления в зону низкого на той скорости, на которой они хотят пройти через фронт, то сплав, из которого изготовлен материал самолета, можно будет использовать для проекта «Вэкил».
– Штаб дает указание, – оба смотрят на диспетчерскую вышку, сияющую, как маяк в ночи, – садиться в машину.
Бен видит, как полковник Макферсон не моргая смотрит на вышку. По выражению Макферсона было понятно, что по рации передают что-то в гарнитуру в ухе у полковника, слов Бену не разобрать. Бен садится в самолет. На поле никого нет, дежурный комендант приказал оставить взлетно-посадочную полосу, поле пусто. Только две фигуры, как тени, в синей ночи. Только системы зажигания «Фалькона» загораются синим цветом.
– Полковник, разрешите личный вопрос?
– Валяй, Бен, сегодня можно.
– Где вы потеряли глаз?
Полковник в упор смотрит на Бена:
– Как ты?.. Мой нейроимплант, его не отличить от человеческого глаза.
– Я вижу это, сэр. Не бойтесь, это незаметно.
– В Турции, сынок.
– Но вам было тогда около двадцати лет?
– Двадцать один. Мой первый боевой вылет. Осколки шли волной в несколько километров. Я слишком поздно развернул машину. Сегодня ты должен выполнить именно этот маневр.
– Разумеется, сэр.
– Бен, можно и я задам тебе вопрос? Кто твой отец?
– Я… Я не знал его…
– Извини.
Две фигуры садятся в самолет.
Две фигуры в кабине машиниста поезда стоят неподвижно. Они смотрят вперед, в ветровое стекло паровоза, который движется на скорости 130 миль в час по пустыням штата Канзас. Весь состав – только паровоз и телеметрический вагон. В пустыне ночью холодно, но от паровоза идет жар, он несется стрелой сквозь ночную мглу. В округе никого нет, но машинист Эндрю Ласуэлл дает на всякий случай гудок после каждых десяти двухмильных столбов. Марта смотрит вдаль.
Иногда она отводит взгляд на приборную панель, чтобы убедиться, что поезд не сбавляет тягу. В кабине оборудованы два стола, на одном из них разложены химические формулы и выведены реакции горения, на другом – чертежи всего отрезка. Поезд должен проехать не менее 125 миль в час на протяжении 98 процентов пути и не менее 130 миль в час – 90 процентов. Это жизненно необходимо, иначе исследования присадок из стронция-90 для угольного топлива будут закрыты, а вместе с ними и перечеркнуты два года исследований. В телеметрическом вагоне установлено автоматическое оборудование, которое фиксирует преодоление определенных точек на пути. Но выдержать должен не только локомотив, но и рельсы. Эндрю Ласуэлл смотрит вдаль, и Марта знает, о чем он думает: впереди мост Вашингтона. Его пока не видно, но он должен появиться через 20 миль на горизонте.
– Этот мост построен в начале XIX века, он вообще планировался для конок.
– Я знаю. – Марта не отводит взгляда.
– Если мы не снизим скорость хотя бы на треть, мы ударим по нему, как молотом по наковальне. В тот момент, когда колеса пройдут температурные швы в начале моста, у него вылетят все заклепки.
– Нет, Эндрю, не вылетят, поверь мне. Держи скорость.
– Вышка, я «Фалькон», набираю высоту… Черт возьми! – Бен взглянул через стекло кокпита вправо. – Вы видели?
На фоне ясного летнего неба из грозовых туч рванула молния. Она белой прожилкой вырисовалась на фоне звезд, будто бы соединив, как в детской рисовалке, самые важные точки.
– Да, Бен, – гроза, – в гермошлеме звучал искаженный дистанцией и частотой голос диспетчера.
– Но тебе ведь к этому не привыкать, – сказал полковник Макферсон сзади Бену почти на ухо.
– Штаб считает, что это хорошо, – опять голос в гермошлеме, – мы проведем испытание нового сплава не только на переход барьерного давления, но и на электролитическое воздействие. Продолжать испытание.
– Есть.
Молча Бен потянул на себя штурвал самолета, светящегося антрацитовым блеском в свете молний. Красный огонь из турбин резко изменил цвет на лиловый, и самолет взмыл в самую гущу облаков.
– Настраиваю приборы на стабилизацию изображения.
Компьютерная голограмма выстроила изображение на приборном визире, и облака пропали, появились очертания местности, все, вплоть до мельчайшей детали. Бен посмотрел вправо и влево – вокруг была непроглядная темень туч. Где-то вдали громыхали молнии. Визир показывал «ясно», как в безоблачную лунную погоду.
– Ну что, навертелся головой? – Голос полковника Макферсона тоже казался искаженным из-за гермошлема. – Приступить к выполнению учебного задания.
– Есть, сэр.
Бен перевел управление на себя и стал набирать скорость.
Огромная аудитория. Кажется, на столе газета. Написано что-то новым готическим шрифтом. Первые две цифры даты – 18. Две последние цифры не видно, их закрыла «Книга лемм» Архимеда, первый перевод на немецкий. Пустая аудитория, весь свет – от двух свечей на столе в самом низу студенческого амфитеатра. Это потоковая аудитория университета. Свет падает на книгу и тетрадь, исписанную размашистым и некрасивым почерком. Для тех, кто разбирается в графологии, очевидно, что это почерк гения. В аудитории, а может, и во всем здании, никого нет, для этого человека нет никого вообще. Он сидит, в потертом пиджаке, круглых очках, смотрит прямо перед собой, губы шевелятся почти беззвучно.
– Метафизическая природа логики напрашивается на единственно верный вывод о непротиворечивости всего возможного и настоящего. Заставляет императивно видеть только единственную истину в истоке возможностей и реализовывать ее в соответствии с правилами постижения окружающего…
Параллельно он записывает что-то в тетрадь; когда он пишет, нелепо сокращая, он молчит, губы его почти не шевелятся. Записав что-то, переворачивает страницу. На следующей странице – расчеты. Он знает, что до него так никто не считал. Если посмотреть в его глаза – вы не увидите в них присутствия, он сейчас с Платоном и Бергсоном обсуждает строение мира.
…только истинное осознание бытия может дать энергию жизни, энергию движения, которое не необходимо, но естественно сопровождает существование каждого атома во вселенной. Эта энергия непознаваема, но ощущаема, как ощущается момент времени. Время, задеваемое сознанием, не изменяет своего хода, оно стремится к продолжению, и в этом – следствие энергетического импульса метафизического характера. Недопустимо избегать осознания этого импульса при продолжении гносеологии, недопустимо…
– Недопустимо снижать скорость, Эндрю, поверь мне.
Впереди возвышался мост – великое строение великой эпохи созидания. Безоблачное небо над головой и поезд, побивший мировой рекорд на коротком участке, но пока отстающий на длинном, рвущийся навстречу обрыву, через который этот мост был проложен.
– Я все рассчитала тысячу раз. Мы разработали новые алгоритмы для исчисления сопротивления материала на таких скоростях. Раньше они применялись только для теоретического исчисления сопротивления в воздухе. Мы переложили их на землю. Мы спустили математику на землю, Эндрю, и все для того, чтобы эти присадки запустили в производство: если у нас получится, вы станете самым знаменитым машинистом в стране, мистер Ласуэлл.
Марта заметила, как рука Ласуэлла тянется к дросселю.
– Не вздумай снижать! – крикнула она и почти накинулась на его руку. Рука Ласуэлла застыла.
– Я и не думал, мисс Иффэ, – и потянул рычаг в сторону от себя.
Скорость поезда росла на спидометре: 130 миль в час, 140 миль, 142, мост неотвратимо приближался с невероятной скоростью навстречу локомотиву, скорость 142 мили в час, 143, скорость 144 мили в час.
