Деревня приняла Эрику, пожимая плечами и перешептываясь. Если Герте угодно взвалить на себя эту ношу и кормить в голодные месяцы лишний рот, заботиться о неизвестно чьем приплоде — это ее дело. Слишком многие были обязаны Герте жизнью или здоровьем, чтобы поднимать этот вопрос.
Со временем, однако, Герте все труднее стало объяснять некоторые вещи. Например, почему ее воспитанница росла так быстро, выказывая разум и силу, которых не было у деревенских детишек ее возраста. Правда, хотя Герта внимательно следила за девочкой, особенно в полнолуние, никаких признаков оборотня она в ней не замечала.
Эрика рано начала ходить и с тех пор стала тенью Герты. Говорила она редко и только отвечая на прямые вопросы, но, когда Герта садилась вечерами у камина с теплым травяным настоем в кружке, вытягивая ноги к огню, она всегда чувствовала, как маленькая ручонка гладит ее руку, потом щеку, и тогда она брала ребенка на колени и прижимала к себе. Возможно, из-за того, что она так долго жила сама по себе, Герта чувствовала потребность выговориться, поэтому сначала она начала рассказывать Эрике о своем собственном детстве, затем истории о старых временах. Однако никогда не упоминала об Оборотнях, не рассказывала связанных с ними легенд. Вместо этого она повторяла названия трав и растений, секреты своего мастерства, даже такие, какие ребенок, которого она держала на коленях, еще не мог понять. И все же Эрика, казалось, находила в речах Герты радость, ибо, когда знахарка укладывала ее в кровать, она просила рассказывать еще.
Когда пришла весна, Эрика стала беспокойной, она топала ножками к двери дома и дергала задвижку, выразительно поглядывая на Герту. Поначалу знахарка не хотела выпускать ее. Тому были две причины: кровь Оборотней, текшая в ее жилах, о чем Герта упорно старалась забыть, и тот факт, что девочка настолько опередила в развитии своих ровесников, что деревенские женщины несомненно начнут судачить об этом.
Но мало-помалу она сдалась и разрешила Эрике выходить в сад, за которым нужен был тщательный уход, и даже ходить, держась одной рукой за юбку Герты, на мельницу за мешком муки, а порой тихо стоять, сунув пальчик в рот, пока знахарка обменивалась новостями с соседками.
Если Эрика не стремилась свести дружбу с другими деревенскими детьми, то они так и выслеживали ее. Конечно, для старших она была малышкой, но были и другие, робко предлагавшие ей цветочек или майское яблочко. Постепенно ее приняли: ничто не указывало на то, что она — чужак. Эрика могла обогнать даже Эвисона, считавшегося самым быстроногим. Шли годы, и Герта тоже понемногу забыла свои опасения и перестала ждать того, что могло случиться.
Хотя деревенские жители приняли девочку, они не переставали обсуждать ее быстрый рост, как разумом, так и телом. Эрика стала второй парой рук для Герты, научившись толочь, развешивать для просушки корешки, отмерять капли из глиняных бутылочек на полках. Именно она сумела до прихода Герты остановить опасное кровотечение, когда Карл промахнулся топором по полену. А Леза клялась, что Эрика лишь коснулась безобразной бородавки, вспухавшей у нее на подбородке, и та съежилась и исчезла. Герту еще больше зауважали за то, что она воспитала такую хорошую ученицу.
Однажды летом, когда погода достигла пика жары и каждый, потея и отгоняя мух, искал полуденной тени, Эрика узнала очередной детский секрет. Ибо давно поняла, что есть вещи, о которых не стоит болтать.
Эту тайну знали в основном лишь мальчишки, пока Эрика не увязалась за ними. Видя, что она следит за ними, им почему-то не захотелось отсылать ее прочь.
Среди старинных легенд, которыми Герта поделилась с ней, была одна, касающаяся самой их деревни. Жила одна могущественная дама, каких прежде здесь не бывало, и приехала она с мастеровыми и построила каменный дом, который и теперь стоит недалеко от деревни. Перед ним был выкопан пруд по приказу дамы, и был найден источник, чтобы наполнить его, который не иссяк до сих пор. А потом построила над прудом, ближе к дому, каменный экран, уходивший нижней своей частью в воду.
Как только это было сделано, она отпустила рабочих, предложив землю тем, кто пожелал остаться. Позже пришли другие, странные с виду, в причудливых одеждах. И они тоже работали, поскольку звон их молотков был слышен целыми днями, а порой и ночами, в полнолуние.
То, что они мастерили, было, наконец, окончено, и они быстро разъехались в течение одного дня, до заката. Жители деревни отправились посмотреть на дом. Знатной дамы больше никто не видел, и люди решили, что она уехала вместе с мастеровыми.
Как бы то ни было, через некоторое время мальчишки стали пробовать купаться в пруду, ничего плохого не происходило, и пруд стал местом отдыха в летнюю жару. Но никто не осмеливался проникнуть за экран и разузнать, что за ним скрывалось.
Эрика, казалось, умела плавать от рождения, хотя другие девочки лишь визжали и брызгались, и очень немногие могли, неловко барахтаясь, держаться на воде.
Жизнь шла своим чередом тихо да гладко, один день растворялся в другом, и так продолжалось, пока не появился прасол. Он пришел во время праздника урожая, когда был сжат последний сноп, и посередине улицы был накрыт большой стол, куда каждая хозяйка поставила блюдо или поднос с угощением, приготовленным по своему лучшему строжайше охраняемому рецепту. Односельчане как раз собрались смаковать эти деликатесы, как вдруг прибежал Эвисон и сказал, что с юга по дороге приближается незнакомец.
Такое случалось, может быть, два или три раза в год. Странники приносили с собой новости, которые служили не только поводом для нескончаемых пересудов, но и источником знаний о мире. А когда такой визит приходился на День урожая, то это означало двойное событие, приводившее юное поколение деревни в состояние экстаза.
Он шел медленно, этот прасол, держа одну руку на раме для поклажи, укрепленной на спине мула, словно ему требовалась опора, а лицом был красен, словно полевой мак.
Йохан, кузнец, поспешил ему навстречу с полной кружкой Урожайного варева в руках. Странник молча кивнул ему и выпил содержимое кружки так быстро, словно несколько дней скитался в пустыне. Оторвавшись от кружки, он провел пыльной рукой по мокрому подбородку.
— Вот достойная встреча. — Его голос звучал надтреснуто, словно горло запорошило дорожной пылью. — Я Игороф, торговец. Пусть все ваши дни будут солнечными, а урожай обильным, добрые люди.
— Позволь позаботиться о твоем муле, торговец. — Йохан уже положил ему руку на плечо, увлекая к столу. — Добро пожаловать, Игороф. — Он усадил гостя на край ближней скамьи, вокруг него тут же столпились женщины, предлагая то одно блюдо, то другое на выбор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
