«За мной?» – изумилась Оля. Хотела спросить: «Как это – за мной? Почему? А куда мы поедем? А зачем вы хотите взять меня?», но не успела. Сергей вдруг замер на месте, прислушиваясь. Коротко махнул на них рукой, чтоб замолчали. Оля насторожилась тоже, но ничего не услышала. Может, только скрипнула ветка персикового дерева в саду.
Саша вскочила на ноги – отреагировала так быстро, как будто привыкла жить в постоянной опасности.
– Оленька, подожди в другой комнате пока, – сказала она мягко и вроде бы спокойно.
Но по ее лицу, которое вдруг перестало быть фарфорово-нежным, а стало напряженным, испуганным, Оля поняла, что происходит что-то нехорошее.
– Что случилось?.. Почему?.. – начала она.
Саша оттеснила ее к дверному проему, ведущему в коридор. А дальше все произошло так быстро, что Оля и осмыслить ничего не успела. Сергей шагнул к двери, взялся за ручку. И в тот же момент дверь распахнулась, сбив его с ног. Он опрокинулся навзничь. Оля испугалась еще – ударится головой же, вон ножка стола как близко. А ввалившийся в дверь детина – огромный, кругломордый, с маленькими, смешными на таком блинообразном лице усиками – уже навис над ним, наставив пистолет. До этого Оля оружие видела только в кино, но сейчас почему-то сразу поняла, что пистолет не игрушечный и все это не шутка, не розыгрыш. Что к ним в дом ворвались настоящие бандиты.
За кругломордым вошел следом еще один, высокий, с изъеденным оспинами лицом. Сергей попытался незаметным движением скользнуть ладонью под пиджак, но длинный увидел, навалился сверху, выкрутил ему руку и носком ботинка отпихнул под шкаф вывалившийся из пальцев пистолет.
– Беги! – шепнула Саша и вытолкнула Олю в коридор.
Девочка хотела схватить ее за руку, утянуть за собой. Ведь здесь происходило что-то страшное. А Саша была такая мягкая, такая нежная, ей не место было в этом ужасе. Но сделать ничего уже не успела, потому что навстречу ей по коридору топал третий – тот самый вертлявый, в кепке, которого она видела днем.
«Наверное, влез через окно в маме-Людиной комнате», – поняла Оля.
Колени у нее ослабели, ноги подкосились. Вертлявый все приближался, Оля очень отчетливо видела поблескивающий черным металлом пистолет у него в руках. Она на секунду зажмурилась, думая, что сейчас прогремит выстрел. Подумала мимолетно: интересно, больно это? Но вертлявый лишь зыркнул на нее глазами, выплюнул:
– Брысь, малявка!
И шагнул в комнату.
Оля осела на пол, привалившись к стене. Ноги ее не держали, по спине, неприятно щекоча, ползла капелька пота. Все как будто замедлилось вокруг, голоса стали гулкими, движения плавными и тяжелыми, словно дом незаметно для нее затопило водой.
Вертлявый схватил Сашу за волосы, толкнул к дверному проему, возле которого сидела на полу Оля. И хотя те первые двое, усатый и длинный, что-то громко орали, Оля расслышала, как вертлявый прохрипел Саше:
– Вали отсюда! Ну? Что встала?
Он с силой пихнул ее в спину. Саша отлетела в сторону, ударилась о дверной косяк. Она была совсем близко, и Оля уже протянула к ней руки. Но Саша, натужно кашляя, выпрямилась и бросилась обратно в комнату. Метнулась к окну, заорала, задыхаясь:
– Помогите! Помогите!
И тогда вертлявый снова схватил ее, ударил рукоятью пистолета в висок и сомкнул ладони на ее шее. Оля видела, как мотнулись по полу ее волосы, как начало наливаться багровым лицо. Возле двери громыхнул выстрел. Коротко, хрипло вскрикнул Сергей. Тело его дернулось, но не обмякло. Он из последних сил, не поднимаясь с пола, рывком добрался до вертлявого, попытался оттолкнуть его, вызволить Сашу. Лицо у него было голубоватое, покрытое каплями пота, по дощатому полу за ним тянулся багряный след.
– Куда собрался, Фараон? – фыркнул усатый, отволок Сергея в сторону и приставил дуло к его виску.
Дальше Оля ничего не видела. Откуда ни возьмись, появилась мама Люда. Ползком, на четвереньках добралась до нее, зажала пахнущей кухней рукой рот и втолкнула Олю в чулан – крохотную комнатушку у туалета, где у них хранились ведра и тряпки.
– Там бандиты! Надо милицию… – попыталась непослушными губами выговорить Оля.
– Заткнись! – рявкнула шепотом мама Люда.
И тут же в комнате прогрохотали выстрелы: один, второй, третий. В щель потянуло дымом. Что-то тяжело стукнуло, отрывисто каркнул длинный. Но Оля уже ничего не слышала. Ведра, щетки и швабры закружились перед глазами, заплясали в диком страшном танце. А потом наступила темнота.
* * *
– Ольга! Ольга, проснись!
Мягкий бархатный голос вклинился во тьму, развеял ее, будто луч солнца. И она, шипя, неохотно начала расползаться, растворяться, еще не сдаваясь окончательно, но уже уступая место свету. Ольга открыла глаза, увидела над собой удивительно красивое лицо – острые скулы, впалые щеки, тронутые золотистой щетиной, крупные яркие губы – остро вырезанная верхняя припухлая, будто обиженно выпяченная нижняя. И глаза – миндалевидные, смешливые, отливающие всеми цветами морской бездны, окруженные мелкими лучиками-морщинками, сразу выдававшими человека, привыкшего много смеяться и весело щуриться, улыбаясь. Ник…
– Ты в порядке? – встревоженно спросил он и коснулся пальцами ее лба.
Огрубевшие подушечки скользнули по коже, разбудили мурашки, побежавшие вниз по виску к шее.
– Я? – все еще не проснувшись, спросила она. – Со мной все хорошо, да…
– Ты кричала, – не отставал Ник. – Что-то страшное приснилось?
За окном бунгало уже посветлело. Розовый рассвет пробирался в комнату, мягким теплым отсветом ложился на простую мебель – плетеное кресло у окна, на подлокотнике которого покачивался сброшенный вечером оранжевый сарафан Ольги, на забытые вечером на столике стаканы с винными потеками, на прислоненные в углу у двери серфы. Слышно было, как шумит море, наползая на берег и пеной оседая на камнях. Как перекрикиваются самые ранние серферы из их берегового лагеря, поднявшиеся ни свет ни заря, чтобы не упустить утренний ветер.
– Ерунда, не бери в голову, – прошептала Ольга. – Приснилось, что отпуск закончился и мне пора выходить на работу.
Улыбнулась блаженно, чувствуя, как приятно ноют мышцы в уставшем после вчерашнего катания теле, как холодит разгоряченную кожу свежее постельное белье, и, обвив руками шею Ника, потянула его к себе. Он с готовностью поддался, царапнул щетиной щеку, припал горячими губами к шее. Прошептал:
– А ты по утрам еще прекраснее.
– А ты – еще нахальнее, – поддела она, почувствовав, как его настойчивые руки стягивают с нее легкий плед, которым она укрывалась.
– А ты думала, ученый-археолог – это обязательно такой робкий замшелый увалень, который даже не знает, как к девушке подойти? Ошибаешься, дорогая. Ты пока даже не знаешь, на что я способен.
– Боюсь представить, – хмыкнула Ольга и закрыла глаза, отдаваясь этим жадным, но бережным рукам.
Солнце уже забыло о нежной утренней дреме, выкатилось на середину неба и запылало во всю силу. Море, будто соревнуясь с ним в мощи и силе, разыгралось, с глухим рокотом набрасывалось на берег и, обжегшись о камни, отползало обиженно шипя. Вдалеке, на линии горизонта, пестрели рвавшиеся в небо разноцветные кайты. И, прищурившись, можно было различить под ними крохотные фигурки в гидрокостюмах – скользящие по серебрящейся морской поверхности. А еще дальше блестели под солнечными лучами силуэты белых быстроходных яхт.
В баре у самой кромки воды было шумно. На террасе у выкрашенной голубым двери пестрели прислоненные к белоснежной каменной стене серфы уже откатавшихся на сегодня отдыхающих. Под реечным синим навесом на низких диванах расслаблялись, смеялись, пили коктейли и флиртовали туристы, стекавшиеся сюда, на Миконос, со всех концов света. Остров, ставший настоящим символом молодости, беззаботности и красоты, привлекал всех, кто мог позволить себе роскошь отдыхать здесь. Извилистые улочки, змеившиеся между белоснежных каменных домов, изысканные церкви, живописные таверны, бескрайняя синь моря, ласковое солнце, зелень олив и, конечно, атмосфера полного отсутствия проблем, торжества жизни и праздности.
