Наступил вечер. Все в доме затихло, ибо печальные приготовления к похоронам сэра Ричарда были завершены, и сам он проводил под родной крышей последнюю ночь. Эстер сидела у постели своей госпожи. Тишину нарушала только колыбельная, которую в детской, смежной с хозяйской спальней, пела маленькой сиротке нянюшка. Леди Тревлин спала; внезапно она отдернула полог и резко спросила:
– Где его положили?
– В главной зале, миледи, – отвечала Эстер.
Лихорадочный румянец вспыхнул на щеках госпожи, а глаза недобро сверкнули. Встревожило горничную и нехарактерное для леди Тревлин холодное самообладание.
– Помоги мне, я должна его видеть.
– Даже не думайте, миледи, это убьет вас… – начала Эстер.
Алиса Тревлин не слушала. Бледность ее лица была почти потусторонней – и горничная повиновалась. Закутав исхудавшую хозяйку в теплый плащ, Эстер чуть ли не на руках снесла ее по лестнице и оставила на пороге залы.
– Я войду одна. Ничего не бойся, жди меня здесь, – велела госпожа и закрыла за собою дверь.
Она вышла менее чем через пять минут; ни следа скорби не было в ее застывшем лице.
– Теперь проводи меня в спальню и принеси шкатулку с драгоценностями, – сказала леди Тревлин, почти упавши на руки верной горничной и испуская вздох, от которого у Эстер, воскликнувшей было «Слава богу!», содрогнулось сердце.
Уже находясь в постели и держа шкатулку, леди Тревлин сняла с шеи медальон, извлекла из золотой оправы миниатюру на слоновой кости – овальный портрет сэра Ричарда, с которым никогда не расставалась, спрятала портрет в шкатулку, а пустой медальон снова надела на шею, после чего велела горничной передать драгоценности семейному нотариусу по фамилии Уотсон, дабы он хранил их до совершеннолетия ее дочери.
– Господь с вами, миледи, вы еще сами их не раз наденете! Грех вам, молоденькой, всю жизнь скорбеть по супругу, даже и такому благородному, как хозяин, да упокоится он с миром. Утешьтесь, миледи, взбодритесь – если не ради себя, так хоть ради вашей деточки.
– Нет, я эти вещи никогда не стану носить, – отвечала леди Тревлин и задернула полог, как бы отметая всякую надежду.
Сэр Ричард был погребен. О причинах его внезапной смерти гадали в округе еще девять дней, а потом сплетники переключились на собственные дела и заботы о хлебе насущном, ибо единственная особа, которая могла бы пролить свет на загадочные обстоятельства, находилась в состоянии, не допускавшем даже туманных отсылок к трагическому дню. Целый год опасались за рассудок леди Тревлин. Продолжительная лихорадка ослабила ее душевно и телесно, надежды на выздоровление почти не было, и леди Тревлин проводила свои дни ко всему безучастная, вызывая всеобщую жалость. Казалось, она забыла все, в том числе и потрясение, что дало толчок ее недугу. Не оживлялась леди Тревлин даже при виде дочери.
Месяц шел за месяцем, понемногу восстанавливалось только хрупкое тело леди Тревлин, а на разум течение времени, похоже, не влияло. Никто так и не выяснил, что за человек приходил к сэру Ричарду, какую цель имел и почему больше не появлялся. Осталось тайной и содержание письма сэра Ричарда, ибо леди Тревлин его уничтожила, а говорить о нем отказывалась. Доктора констатировали, что сэр Ричард скончался от сердечной болезни, хотя, если бы не потрясение, мог бы прожить еще много лет. Родственников у сэра Ричарда было мало, и никто из них не начал расследования. Друзья скоро позабыли молодую вдову, и над Лиллиан, наследницей рода Тревлинов, с первых дней тяготела тень зловещей тайны.
Глава II
Пол
– Идем, дитя, уже выпала роса, нам пора домой.
– Нет, мама еще прогуливается, значит, мне можно сбегать к речке.
И Лиллиан, своенравная и на диво обаятельная, исчезла среди высоких папоротников, где косули устраивали себе лежбища и прятались кролики. Горничная неохотно последовала за девочкой. Двенадцать лет назад она приняла на руки свою маленькую госпожу и с тех пор ничуть не изменилась. Зато Лиллиан, едва подросла, стала буквально веревки вить из преданной горничной.
Эстер сделала всего пару шагов, когда Лиллиан выскочила из зарослей и бросилась к ней, крича:
– Скорее, Эстер! Там мертвец! Я боюсь!
– Глупости, дитя. Наверняка вы наткнулись на спящего лесничего или бродягу, которому совершенно нечего делать в здешнем лесу. Держите крепче меня за руку и пойдемте поглядим, кого вы нашли.
Несколько успокоившись, Лиллиан взяла Эстер за руку и повлекла к старому дубу – одному из тех, что росли поодаль от тропы. Там, полускрытый папоротниками, лежал юноша лет шестнадцати – стройный, смуглый, кудрявый брюнет. Брови у него были темные, ресницы густые, рот упрямый, а сила и гордость, которыми дышал весь его облик, делали взрослее мальчишеское лицо и облагораживали бедность – ибо юноша был беден, о чем говорили и пыльное, заношенное платье, и стоптанные башмаки, и жалкий узелок, подложенный под голову. Юноша спал крепким сном – так спят люди, уставшие до крайности, – и не шелохнулся, когда Эстер раздвинула папоротники и вгляделась в его лицо.
– Он живехонек, дитя мое, просто спит. Небось, целый день шагал, вот и умаялся, бедненький.
– Жив! Вот хорошо! Пусть проснется! Он красивый, правда, Эстер? Только взгляни на его руки! А волосы? Вьются даже еще сильнее, чем у меня! Разбуди его, Эстер! – распорядилась маленькая леди, поскольку любопытство вытеснило страх из ее сердца.
– Тише, он шевельнулся! Хотела бы я знать, как он сюда проник, а главное – зачем, – прошептала Эстер.
– Вот я его и спрошу, – заявила Лиллиан.
И прежде, чем Эстер успела остановить ее, девочка наклонила лист папоротника и прошлась его кончиком по смуглому чернобровому лицу, весело смеясь. Юноша проснулся от ее смеха, но продолжал лежать неподвижно, глядя в прелестное личико и словно продолжая грезить.
– Bella cara[1], – произнес он мелодичным голосом.
Девочка отпрянула – настолько выразительны были огромные яркие глаза юноши. Тогда он пробудился окончательно, вскочил на ноги и окинул Эстер быстрым пытливым взглядом. Нечто в его лице и повадках заставило горничную заговорить с куда меньшей суровостью, нежели она намеревалась:
– Ты явился к кому-то из обитателей Холла?
– Да. Дома ли леди Тревлин? – в свою очередь спросил юноша.
Он стоял перед Эстер, сжимая шапку в руке, и улыбка уже не играла на его губах.
– Леди Тревлин дома, но тебе следует обратиться к Парксу, если только твое дело не является срочным и важным. Мы не докучаем миледи всякими пустяками.
– У меня письмо к леди Тревлин от полковника Дейвентри. А поскольку это отнюдь не пустяк, я бы предпочел передать его лично.
Эстер несколько опешила, зато Лиллиан воскликнула:
– Мама где-то здесь, идем скорее!
И она первая побежала по дорожке, периодически оглядываясь и маня за собой юношу.
Он шел за Лиллиан, сохраняя достоинство, замыкала процессию Эстер, и ничто во внешности и походке юноши не ускользало от зоркого женского взгляда.
Леди Тревлин, бледная красавица, слабая телом и печальная духом, сидела на скамье с книгой, но не читала, а витала мыслями где-то в иных мирах. При появлении дочери она без улыбки и слов протянула руку ей навстречу.
– Мамочка, здесь… здесь… один человек. Он хочет тебя видеть, – выпалила Лиллиан, впервые растерявшись – как отрекомендовать незнакомца? – ибо его высокий рост и серьезный вид возымели на нее свое действие.
– У меня письмо для вас от полковника Дейвентри, миледи, – с поклоном произнес юноша, протягивая конверт.
Взглянув на посланника вскользь, леди Тревлин взяла письмо и прочла:
«Дражайший друг!
Податель сего, Пол Джекс, служил у меня несколько месяцев и показал себя отлично. Я привез его из Парижа, но по рождению он англичанин и, хотя не имеет в Англии друзей, предпочел бы остаться здесь после того, как мы с женою уедем. Отъезд наш назначен через неделю. При нашей последней встрече вы упомянули, что вашему садовнику нужен помощник; так вот Пол искусен в садоводстве, хотя у моей жены, по ее желанию, он работал пажом. Надеюсь, что вы дадите этому юноше крышу над головой, за тем и посылаю его к вам. Он честный, расторопный и во всех отношениях достойный молодой человек. Испытайте его – вы меня этим обяжете.
