А ваша Юля в грузовик написала.
Я с сомнением поглядела на огромный с зеленой кабиной и желтым кузовом самосвал, ничем не напоминающий горшок, разве только цветом ей понравился. Подошла воспитатель и подтвердила обвинение:
Да. Сняла штаны и села в кузов.
Событие так и осталось неразгаданным: непросто объяснить логику такой выходки…
Организм у нее как индикатор на химические ингредиенты, консерванты, коих полно в современных продуктах. Стоило съесть какую-нибудь гадость – жвачки или чипсы – щеки ее тут же становились пунцовыми. Купила в аптеке крем, чтобы успокоить покрасневшую кожу. На мою посильную помощь она радостно воскликнула:
Ой, мама, какая ты молодец, что мажешь кремом мои ножки!
3 года
А вот каким образом она проявила самостоятельность и даже отвагу для предотвращения повторного крещения.
В два с половиной года ее крестили в Знаменке, воцерковленная подруга уговорила. По-видимому, эта процедура Юле запомнилась и не очень-то понравилась. Поэтому, спустя год, когда мы зашли в Федоровский собор, увидев того же священника, она испуганно заявила ему:
А я не хочу мыться. Я завтра мылась.
А тот ей строго, не соответственно возрасту заявительницы, попенял:
А ты не в баню пришла…
Падкая на сладкое. На что только не идет! Гуляя с ней, зашли в аптеку за гематогеном. Склоняя ее к щедрости, разломила пополам:
– Спрячь половинку в карман, дома Сашу угостишь. Она съела свои дольки и не дает мне руку:
Я занята, мама, – отстраняется, намереваясь развернуть и доесть оставшееся.
И доела. Не хватило выдержки…
Услышав однажды «прелесть моя» в свой адрес, почему-то воспротивилась:
Я не прелесть. Я – хорошая девочка: я слушаюсь.
Видимо, что-то отталкивающее почувствовала в слове, насторожившем ее. А ведь и правда неблагозвучны части слова, особенно «пре», звучащее в окрике «прекрати»…
Я редко баловала ее вкусностями, но, купив крошечную коробку с конфетами, призвала ее поделиться с братом, на что она самокритично призналась:
Я Сашу не угощу «Тик-таком», потому что я жадная…
Однажды поставила меня в тупик. Посмотрев мультфильм о Дюймовочке, подошла с вопросом:
А что было у птички на животике?
Травка, наверное.
Нет. Что у нее на животике?
Коврик или одеяльце, – вспоминаю, как заботливо Дюймовочка выхаживала ласточку.
Ну что же у нее на животике-то? – не отставала она. Я уже с раздражением:
Пух, перышки, наверное, – ломаю голову, что там еще могло быть по Андерсену у ласточки?
Ножки у нее на животике! – показала поджатые к груди ручки…
Укладывала ее вечером спать. Она жалостливо спросила:
Когда мне папа мороженое купит?
Когда деньги получит, тогда и купит, – отвечаю скучным голосом.
Расстроенная, молча отвернулась к стенке и вытягивает из старой обивки дивана нитки.
Попеняла ей:
Не порти его, а то придется вместо мороженого новый диван покупать.
Встрепенулась:
Мне не надо диван покупать, он тяжелый…
Заметила, что она неравнодушна к мухам. Похоже, наследственная неприязнь: мама, бывало, завтракать не станет, пока не выдворит из избы даже случайно залетевшую особь. Так вот, гулявшая во дворе Юля направилась к качелям. Издалека углядев на металлической опоре насекомое, швырнула в его сторону камень и только потом уселась довольная качаться со словами:
Муха села на качельку, и я ее камнем не поймала.
Легко догадаться: она рада и качелям, и тому факту, что прогнала неприятеля, не причинив ему вреда, когда и волки сыты, и овцы целы.
Однажды, найдя засохшую муху, она перевернула ее, а у той отвалилось крыло. Позвала на помощь:
Мама, муха сломалась!
Глядит на меня: нельзя ли что сделать, починить, склеить, чтобы насекомое снова летало, бегало.
Дома на подоконниках много цветов в горшках, особенно фиалок. Иногда из-за переизбытка влаги в земле заводились мелкие мошки. В отличие от меня, она относилась к ним уважительно:
Здесь мушка маленькая под стулом. Ее не надо убивать: она очень приятная и красивая…
Ниже этажом под нами жила одинокая, необщительная пожилая женщина. Звукопроницаемость в наших домах такова, что я нередко слышала ночами ее тихий плач по умершему мужу. Днем же она часто стучала по батарее палкой, таким образом реагируя на малейший детский топот. Юля панически боялась этого стука и вот как успокаивала и меня, и себя:
Мама, не бойся бабушку и муху, они хорошие…Как ни странно, в этом возрасте полюбила тень и впервые осмыслила слово «деревня». Гуляли по улице, солнышко светило, а она словно пряталась от него, топая по лужам. Прошу идти по сухому тротуару, на что она многозначительно возразила:
Я хочу по деревне идти, – показала на затененную часть дороги… А вот как впервые проявила неуважение ко мне. Поругала ее однажды за разбросанные игрушки, а она в ответ нарочито закашляла, заявив:
Я на тебя кашляю, мама, – таким вот образом продемонстрировала мне, что ей понятен негативный смысл глагола «чихать».
Ну и кашляй, – обиделась я и отошла от нее.
Через минуту уже подбежала, ластится как ни в чем не бывало.
Радовало, что растет нежная, незлопамятная, отходчивая…
Впервые услышав предостережение о переедании, поела и подходит, выпятив живот, с плачем:
У меня живот надулся, он лопнет!
Не лопнет. Завтра утром проснешься, и его не будет, – заверила ее.
Утром гладит себя по животу довольная, что его не постигла участь надувного шарика…
По натуре она, как и я, жаворонок, а брат – настоящая сова-полуночник. Проснувшись рано в выходной, слышу, как она включила телевизор в комнате брата. Тот еще спал, и я предупредила:
Юля, не надо шуметь.
А я его угомоню, – показала на телевизор и убавила звук почти до упора: мне совершенно ничего не слышно, а она все улавливала, удивляя поразительно тонким слухом.
В тот период в детский сад пришла новая воспитательница – милая, добрая девушка и, видимо, понравилась всем ребятишкам. В первый же выходной рано утром Юля попросила:
Отведи меня в детский сад, я хочу с Натальей Юрьевной вдвоем пожить, пока все дети дома спят…
Подозреваю, что она рано догадалась о разнице активной и пассивной форм глаголов. Чтобы уйти от ответственности за проступки, про упавшие не без ее помощи вещи извещала: «Уронились».
И все тут. Как накажешь разбитую вазу? Сама «уронилась» – сама разбилась…
Росла без бабушек: моя мама умерла за два месяца до ее рождения, а мама мужа трагически погибла в автокатастрофе.
Однажды, когда укладывала ее спать, она неожиданно спросила:
А где мои бабушки?
В земле, – правдиво ответила ей.
А кто их закопал?
Дяди закопали.
Плохие дяди! – в сердцах воскликнула она, махнув кулачком. На другой день опять пристала с тем же вопросом:
Где мои бабушки?
На небе твои бабушки, – вздохнула я, не в силах представить небесное царство.
А если дождик пойдет, он же их замочит! – воскликнула испуганно. – Или их небо укроет от дождика и они не замочатся? – засомневалась тут же.
Бабушки тогда в осадок выпадут, – воспользовавшись моим замешательством, опередил с ответом слышавший наш диалог сын.
Да-да, конечно, небо укроет их, – поторопилась я утешить ее и предотвратить дальнейшие вопросы…
По-видимому, узнала кое-что о микробах и озабоченно спросила:
Мама, а микробы что боятся?
Горячую воду, мыло, – догадалась я о пользе вопроса.
А бабу Ягу они боятся? – вытаращила глаза.
Представив далекую от гигиены бабку в ступе, я уверенно выдала версию:
Бабу Ягу микробы не боятся, они дружат с ней. Наверное, вся избушка заполнена ими.
Замолчала, осмысливая мой ответ…
Увидев меня в новом платье, с новой прической, впервые выдала комплимент:
Мне очень любится тебя в таком платьице и с таким хвостиком!..
А вот как отозвалось в ней печатное слово Корнея Ивановича Чуковского. Летом ходили с ней на речку Кузьминку. Обратно возвращались по тропинке через волнистое бирюзовое ржаное поле. Юля семенила впереди меня. Вдруг резко остановилась, схватила комок засохшей глины и запустила в бегущего по тропинке паука. Я возмутилась:
За что его обижаешь? Что он тебе сделал плохого?
А зачем он бедную Цокотуху в уголок уволок, хотел убить?…
А вот как переиначила Чуковского ползающая по лесенкам трехлетняя девочка, ровесница Юли:
Муха-муха Цокотуха, позолоченная попа…
4 года
Сын увлекался конструированием: из использованных перфокарт моделировал и склеивал различные марки вертолетов, машин. Даже смастерил автобус с крохотным движком от батарейки, с пластмассовыми самодельными сиденьями. В этом автобусе сверкали прозрачные целлофановые окна, светилась крохотная лампочка от фонарика, а самое главное – он урчал как настоящий и шустро ездил по квартире.
Конечно, четырехлетней Юле не терпелось поиграть. Брат, как создатель, позволял только созерцать чудо, в руки не давал, потому что раскурочит в миг, как фотоальбомы, от которых мало что осталось: с таким пристрастием она рассматривала фотографии. Не выдержав тягостного ожидания, когда начнутся очередные испытания, подошла ко мне, ябедничая:
