Ренделл вспомнил об этом разговоре лишь спустя четверо суток, когда пробудился от пьяного сна и сел на своей грязной продавленной кровати. Голова кружилась, в тесной каморке было жарко и душно. Помимо кровати, тут стояли только рукомойник да эльмира - восточная разновидность простенького платяного шкафа. Ренделл полез в карман за сигаретами, но его рука наткнулась на эмалированную коробочку, хранившую смертоносное лезвие. Увидев её, художник мало-помалу вспомнил, какую сделку заключил с китайцем, и осознал, что у него на ладони лежит орудие убийства.
Ренделл выпустил лезвие и встал, опираясь на спинку железной кровати. Бадья с водой стояла в дальнем углу, футах в восьми. Художник занес руку и прицелился, готовясь метнуть кинжал, но в этот миг бадья словно растаяла в тумане, а рука затряслась. Ренделл попытался совладать с дрожью, но не смог и понял, что в своем нынешнем состоянии не сумеет направить страшное лезвие точно в цель. Да какое там направить! Сейчас он не способен даже умыться. Хань-Ли играючи пришибет такого убийцу, и все дела.
Осознав эту горькую истину, Ренделл не на шутку встревожился и поспешно убрал нож в карман. Он покинул мерзкую камору и выполз на улицу. Немилосердное солнце на миг ослепило его; запекшиеся губы горели огнем. Пора приступать к дневному возлиянию. Ренделл решил взяться за это дело всерьез. Бар за углом наверняка набит битком, и там всегда отираются американские туристы, у которых можно выклянчить стопочку.
Ренделл нетвердым шагом двинулся по узкой улочке, проталкиваясь сквозь толпу. Внезапно на пути возник дряхлый нищий с водянистыми глазами и плаксиво запел: "Бакшиш! Бакшиш!" Отпихнув его прочь, художник подошел к двери бара, но внезапно стал как вкопанный: он впервые увидел резные позолоченные часы над входом в заведение. Время. Время уходит. У него осталось чуть больше восьми недель. Ренделл вспомнил, как тряслась его рука, сжимавшая эмалированную рукоятку кинжала. Нет, пожалуй, сейчас лучше обойтись без выпивки. Пора начинать готовиться к встрече с проклятым Хань-Ли.
Ренделл вернулся в свою конуру и мерил её шагами, пока не начало смеркаться. Его мучила жажда - новый настырный враг, которого предстояло одолеть. Художник провел ночь в муках, не сомкнув глаз и со страхом ожидая рассвета, когда желание промочить горло станет непреодолимым. Он знал это по опыту. Но знал и другое: придется оставаться трезвым до тех пор, пока не прекратится дрожь в руках. К тому времени и разум вновь обретет давно утраченную остроту. Надо быть в форме, чтобы прикончить Хань-Ли, не подвергая опасности собственную жизнь и замаскировав убийство под самоубийство.
Ренделл промучился ещё неделю. Горло горело, все тело ломило, но он не пил. И чувствовал, как растет его ненависть к Мей-Вонгу, этому жалкому торговцу чужими дарованиями. В сознании художника китаец превратился в коварного беса, исчадие ада, мерзкое чудовище, обманувшее его, лишившее последних крох достоинства. Когда настал день отплытия, Ренделл поднялся на борт парохода с лицом, перекошенным от боли. С тех пор, как он остановился у дверей бара и повернул назад, он не пил ничего крепче кофе, поэтому немного набрался сил и сумел наняться на судно матросом: ведь заплатить за билет ему было нечем.
Незнакомая и тяжелая работа принесла странное удовлетворение. Она изматывала, и благодаря этому Ренделл, наконец, стал засыпать по ночам. Заводить друзей он не хотел и коротал досуг на койке, с книгой в руках. Несколько раз ему предлагали выпить за знакомство, но лишь однажды Ренделл поколебался секунду-другую, прежде чем отказаться.
Вскоре дни перестали казаться ему черными, зато ночи наполнились тревожными кошмарными сновидениями, которые делались все назойливее по мере того, как Ренделл осваивал искусство обращения со страшным ножом и достигал подлинного совершенства.
Он пытался представить, каков из себя этот Хань-Ли, и всякий раз перед мысленным взором вставал образ старого седобородого китайца, скорее всего, истинного джентльмена, прекрасно воспитанного и образованного. И с каждым днем Ренделл подбиралься все ближе к Гонконгу и к тому мгновению, когда одаренный художник превратится в настоящего наемного убийцу. Вновь обретя здоровье и ясность мысли, Ренделл в душе восставал против этого неизбежного превращения. Как же мог он столь низко пасть? Неужели и впрямь готов лишить человека жизни?
Когда Ренделл ступил на берег Гонконга, его охватил тошнотворный страх. До истечения отпущенного срока оставалось всего три недели. Нет, подумал он, наверняка есть какой-нибудь выход, какой-то способ увильнуть и не выполнить гнусное поручение.
Он без труда узнал, где живет Джон Макдональд, сообщник Мей-Вонга, и отправился в горы. После дневного пешего перехода Ренделл приблизился к роскошному бунгало, где его по-мальчишески радостно приветствовал веселый седовласый англичанин.
- Чертовски приятно видеть новое лицо, - воскликнул Джон Макдональд, энергично тряся руку Ренделла. - Мей-Вонг написал мне, что вы едете. У меня есть для вас шкатулка.
Ренделл пытливо разглядывал радушного хозяина. Ему с трудом верилось, что этот милый человек - участник преступного сговора. Но, похоже, план начинал осуществляться: ведь шкатулка и впрямь здесь.
Макдональд ввел гостя в комнату, подошел к письменному столу и взял с него шкатулку. Ренделл с опаской принял небольшой легкий ящичек.
- Что там? - спросил он. Макдональд покачал головой.
- Понятия не имею. Ее доставили пару дней назад.
Ренделл сунул шкатулку подмышку.
- Но вы хотя бы слышали о Хань-Ли?
- Хань-Ли? Разумеется. Тут о нем каждая собака наслышана.
- И вам известно, что Мей-Вонг прислал меня сюда, чтобы свести счеты с Хань-Ли и привезти жемчужины Ли-Понга?
Макдональд вытаращил глаза.
- Как же вы намереваетесь свести счеты с Хань-Ли? - удивился он. Хань-Ли - злой дух местных крестьян, что-то вроде шайтана у мусульман.
- Весьма меткое определение, - ответил Ренделл. - Полагаю, мы с вами и впрямь можем рассматривать Хань-Ли как носителя зла.
- Да это просто местное суеверие, ему много веков... Постойте, жемчужины Ли-Понга? А вот это звучит более осмысленно. Идемте со мной.
Макдональд вывел художника на широкое заднее крыльцо. Отсюда взору открывалось захватывающее дух зрелище: величавые серые горы, а возле их подножий - три дивных озера. Это было воплощенное композиционное совершенство. Это была сама красота. Такая натура вдохновит на шедевр любого живописца. Ренделл почувствовал, как в душе пробуждается давно и почти безнадежно забытое волнение.
Макдональд усмехнулся.
- Перед вами знаменитые жемчужины Ли-Понга, - объявил он. - Так называются эти три озера. Возможно, вы как-то ухитритесь прикончить злого духа Хань-Ли, но согласитесь, что увезти с собой жемчужины Ли-Понга будет посложнее. Боюсь, Мей-Вонг просто сыграл с вами одну из своих шуток. Друг мой, из вас сделали дурачка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
