Мяч бесславно тонет в ртутных глубинах, а физиономия амебы — у нее на сей раз даже физиономия имеется: глазки, как два притушенных бычка, и пасть сковородником — кривится в издевательской ухмылке, наводя на мысль о хорошем кирпиче. И как будто в ответ на эту мысль — о всесилие сна! — в моей правой руке откуда ни возьмись появляется увесистый кирпич. Само собой, возможность пристукнуть амебу хорошим ударом кирпича мне вряд ли светит даже во сне. Но меня это сейчас почти не колышет. Я сейчас, так и быть, готов довольствоваться и малым.
От души замахиваюсь кирпичом, наметив точку меж глаз-окурков… И тут, как всегда в самый душевный момент сна, меня начинают бесцеремонно будить, да еще каким-то варварским способом — тыкая мне в грудь чем-то острым.
Я открыл глаза и сел. При этом что-то уныло звякнуло и тяжело оттянуло вниз мои руки. Я поднял руки, что стоило мне непривычного усилия, и взглянул на свои запястья. Их опоясывали широкие железные браслеты, они же — кандалы. Снабженные, как полагается порядочным кандалам, увесистыми цепями. Такие же побрякушки украшали и мои щиколотки. Мечта нашего дворового металлиста — Гарика Самойлова. Оторвав спросонный взгляд от Сяминой мечты, я осмотрелся и на время позабыл о своих новых металлических прибамбасах.
Я находился в довольно просторном каменном каземате, убого освещенном пламенем двух факелов. Эти хилые источники света торчали из стен по обе стороны от массивной решетки, заменяющей здесь, насколько я понял, входную дверь. Разбужен я был, как тут же выяснилось, острием копья. За тупой конец этого копья держался бугай под два метра ростом, поросший с головы до ног густой рыжей шерстью — ни дать ни взять Максов кот Абрикос в масштабе один к тридцати пяти. Помимо волос, наготу его прикрывало какое-то подобие кожаной набедренной повязки, а непроходимые рыжие дебри на могучей груди были перечеркнуты крест-накрест магистралями двух ремней, необходимых, вероятно, чтобы поддерживать кусок кожи на бедрах.
Этаких волосастых в камере было двое, второй отличался от первого только бурым колером. Еще четверых обитателей каземата бурый вариант Абрикоса выстроил лицом к стене.
Когда я, понукаемый рыжим котообразным, поднялся на ноги, классически гремя цепями, стоящие у стенки узники по команде бурого повернулись, готовясь покинуть помещение…
Глянув на своих сокамерников, я похолодел. Возможно даже — покрылся изморозью. Я-то самонадеянно считал, что человека, побывавшего в холодных объятиях амебы и вышедшего оттуда живым, ничем уже по жизни не пронять. Но это… Эти… Ну, я вам скажу!..
Тот, что стоял ближе всех к решетке, имел огромную птичью голову. С хищно загнутым орлиным клювом. Плечи и торс раза в два шире, чем полагалось при его росте. А ростом он едва доходил мне до груди. Но больше всего в его… хм… лице завораживали глаза. Желтые немигающие очи пернатого хищника. С узкими вертикальными зрачками. Одет он был в нечто бесформенно-пестрое, под складками угадывались очертания вроде бы человеческой фигуры… Хотя — кто его знает.
Следующий… В общем… Это была здоровенная ящерица (или ящер…). При хвосте. Правда, довольно коротком. Стоящая на задних ногах. И обмотанная какими-то цветастыми тряпками. Самыми выразительными в ее неподвижной вытянутой… черт… физиономии тоже были глаза. Огромные, прозрачно-серые, с узкими горизонтальными зрачками. Это пресмыкающееся возвышалось надо мной головы на две и все было слеплено из мышц, перекатывающихся под гладкой светло-коричневой кожей.
Третий был с меня ростом и фигуру имел вполне человеческую. Одетую в сапоги, штаны и куртку из кожи. Только вот голова на его плечах была волчьей… Уши топориком. Холодный взгляд… Такой взгляд, что… Ладно, но комментс.
А последним в ряду стоял здоровенный муравей. Стоял — как все они — на двух ногах. На муравье тоже имелась одежда. И даже довольно стильная. Узорчатые золотые пластины, соединенные между собой узкими ремешками, прикрывали его грудь и… Ну да, черт возьми! Брюшко!
Я обратил внимание на то, что все эти неизвестные современной науке монстры варварски закованы кем-то, наверняка тоже неизвестным современной науке, в кандалы, так же, как и я.
Между тем узники один за другим выходили из каземата, и тычок острием копья в спину дал мне понять, что я теперь один из них и должен идти туда же, куда и они. Я не стал вынуждать стражника повторять приглашение дважды и пристроился в хвост шеренги, в затылок муравью.
Пока мы, гремя вразнобой цепями, поднимались по узкой каменной лестнице, ведущей, очевидно, к выходу из подземелья, я попытался абстрактно прикинуть, где нахожусь.
Самым правдоподобным вариантом из тех, что пришли мне в голову, был, что пребываю я сейчас в какой-нибудь палате номер семь городской психбольницы, с диагнозом буйнопомешанный в сильнейшем приступе бреда. Я решил не ломать больше над этим голову, а воспользоваться случаем и постараться не терять времени даром в этом крутом месте, пока приступ не кончился.
Между тем наша цепочка вытянулась из каземата и, понукаемая все теми же и еще тремя присоединившимися котообразными, продолжила путь коридорами дьявольски старинного, судя по всему, средневекового замка. Хотя — кто его знает…
Тут я обратил внимание на посторонний предмет, болтающийся у меня на шее в виде кулона. Это был… Нуда, похоже, что алмаз. Размером с голубиное яйцо. Я взял его и повертел в пальцах, рассматривая.
Я вообще не специалист по алмазам, но этот… По тяжести и какому-то глубинному завораживающему блеску он вполне мог сойти за настоящий… Если бы не человеческая фигурка, замурованная у него внутри. Смахивающая на насекомое, заснувшее в янтаре. Еще она напоминала… Да нет, этого попросту не могло быть!
Я поднес камень к глазам, всмотрелся, споткнулся о цепь, налетел на идущего впереди муравья и ткнулся головой в среднее звено его корпуса. Муравей, не оборачиваясь, пихнул меня в грудь своим третьим звеном, чем вернул мое тело в вертикальное положение.
Мы как ни в чем не бывало продолжили движение. Я по-прежнему сжимал в руке камень, но никак не решался вновь в него посмотреть. Как-то не хотелось верить в то, что я там увидел. Но я уже знал, что поверить придется, потому что успел очень четко разглядеть синие джинсы, белую маечку, светлые волосы до плеч и даже безмятежное выражение на спящем лице.
Через десяток шагов, подавив волевым усилием эмоции, я все-таки глянул опять в кристалл.
Она не была искусной имитацией или голограммой. Я понял это сразу безошибочным внутренним чутьем. В кристалле была замурована та самая смешная девчонка, так потерянно схватившаяся вчера за щеку, будто это ее, а не Пончика, ударили по фэйсу. Моя спящая красавица, уменьшенная до размеров кузнечика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
