- Твоя фамилия Шумов? Ну, значит будут дразнить шумовкой, - зашептал сосед, - вот увидишь.
Учитель взял со стола туго скатанную в трубку глянцевитую бумагу, развернул ее, повесил на школьную доску, и Гриша увидел богато раскрашенную, покрытую лаком картину. Приклеенная сверху и снизу к двум тоненьким рейкам, она висела ровно, без складок.
И чего только не было на ней нарисовано! В правом ее углу белел домик с черепичной крышей, весь увитый плющом; с высокого порога сходила наземь девушка, держа кувшин на плече, - видно задумала идти к реке. Река была тут же, неподалеку; там колыхалась на волнах лодочка под треугольным парусом, а слева возвышалась шоколадного цвета скала; на ней дикая коза пугливо подняла точеную ножку. Краснощекий охотник, с круглой бородой, в зеленых чулках, в шляпе с перышком, шел к скале - хотел убить козу: за плечами у него висела двустволка. Крестьяне в коротких штанах возвращались откуда-то с граблями. Видна была гора, там росло что-то ровными грядками, будто прислонили к горе зеленую гребенку-расческу. Голуби летали в розовом небе; вдали темными зубцами подымался хвойный лес...
Грише вспомнился знакомый бор, могучие, звонкие под ветром сосны, сыпучий песок глухого оврага, сизый большой круг от догоревшего костра... и висящая в классе картина с таким редким обилием старательно нарисованных вещей расплылась перед его глазами.
- А почему ты не пришел на закон божий? - жарко зашептал его сосед. У, будет тебе!
- Разве первым уроком был закон? - ожил Гриша, еще не веря своему счастью: отец толковал, что староверам на этот урок ходить не нужно.
- Ну, а как же! Ох, поп и сердитый: нос крючком, борода торчком.
- Я старовер, мне православный закон не надобен.
Сосед даже навалился плечом на Гришу и раскрыл рот от непритворной зависти:
- Не надо ходить на уроки попа?
Учитель в это время говорил что-то, орудуя длинной палкой-указкой, тыкал ею в зеленую гребенку на горе. Вдруг он, такой спокойный с виду, заорал неистово:
- Будете вы слушать или нет, несносные мальчишки?!
Гришин сосед проворно вскочил, сзади зашипели: "Встань, встань!" - и Гриша тоже поднялся.
Учитель, увидев это, сейчас же успокоился и опять стал показывать на гору. Там, оказывается, рос виноград; это только издали он походил на зеленую расческу.
Но Гриша уже не мог толком слушать... Завезли его в город, кинули одного. Не надо ему ни ясных пуговиц, ни этого училища, где на него кричат и толкают коленками...
Если б он знал в ту минуту, что его еще ждет впереди!
2
После урока, на второй перемене, Никаноркин - так звали Гришиного соседа - закричал на весь класс:
- Братцы, слыхали: это Гришка Шумов, столбовер!
Еще не разобрав, в чем дело, кругом с улюлюканьем запрыгали-заскакали мальчишки - иные были по плечо Грише, такая мелкота, - завизжали радостно:
- Столбовер! Столбовер!
Сзади Гришу больно щелкнули по затылку.
- Постойте, - раздался чей-то голос, - покажем его сначала доктору Мейеру!
- К Мейеру! К Мейеру, к доктору!
Гришу крепко схватили за руки и повели. Он не противился: может, это школьная игра, еще неизвестная ему?
По уже знакомому длинному коридору его привели к раскрытой двери, над которой висела дощечка с черной надписью:
1-й параллельный класс
В первом параллельном классе сидел на задней парте рослый мальчуган с широким лицом, сплошь забрызганным золотистыми веснушками, и лениво жевал бублик.
Гришу подвели к нему. Никаноркин, кланяясь в пояс, сказал:
- Мы привели к вам больного, доктор Мейер.
"Доктор Мейер" встал, сунул недоеденный бублик в парту, вытер ладонью рот и спросил сипло:
- На что жалуетесь?
- Ни на что не жалуюсь, - ответил Гриша.
- Отпирается! - пискнули рядом.
"Доктор Мейер" неожиданно ловким и быстрым движением сгреб Гришу за шею обеими руками, согнул его книзу и дал кулаком по спине.
Удар был силен! Гриша почувствовал, как внутри у него все загудело, отдаваясь звоном в ушах. Он с трудом разогнулся, будто сквозь туман увидел веселые лица и, слепой от ярости, растолкав всех, сжав кулаки, пошел на "доктора Мейера".
Тот, не двигаясь, ждал с радостным удивлением.
Гриша толкнул его изо всех сил, доктор споткнулся об острый угол парты, упал; он, правда, сразу же вскочил, но Гриша Шумов, не помня себя, снова кинулся на него, повалил на пол и схватил за горло. Кругом раздались боевые клики и свист. И вдруг все сразу смолкло. Наступила такая странная тишина, что Гриша опомнился, поднял голову.
Позади стоял красавец начальник и глядел на него не мигая.
Гриша вскочил.
- Фамилия? - мелодичным голосом проговорил начальник. - Кто родители?
Гриша Шумов молчал, весь красный, уши у него горели.
- Извинись, извинись! - зашептали рядом. - Скажи, что больше не будешь...
Но Гриша продолжал молчать.
- Ты что же, глух? - слегка повысив голос, спросил начальник.
- Он, видно, недавно из деревни... старовер, - вполголоса отозвался Никаноркин.
- Из деревни? - будто удивляясь чему-то, поднял брови начальник и, бережно сняв двумя пальцами пушинку с рукава своего мундира, проговорил:
- Отец кто, крестьянин? Что ж ты, голубчик, молчишь! Отец - мужик? Это слово тебе понятней? Мужик... оно и видно. Прямо разбой какой-то: за горло людей хватать! Как зовут, спрашиваю!
- Шумов Григорий, - упавшим голосом ответил Гриша.
- Это тебе даром не пройдет, голубчик, я доложу инспектору. Останешься после занятий, слышишь?
Красавец не спеша ушел, щегольски подрагивая на ходу туго обтянутыми синим сукном полными ляжками.
Ученики молчали, окружив Гришу.
Он спросил шепотом:
- Кто это?
- Надзиратель, - ответил Никаноркин. - Виктор Аполлонович. Не бойся. Эко дело - ну, оставят без обеда...
Он принялся заботливо счищать своим рукавом пыль с Гришиной куртки, а остальные мальчишки - среди них был и "доктор Мейер" - стояли тут же и смотрели добрыми глазами, будто прощались с Гришей навеки.
Все это не сулило ничего хорошего.
Вместе с Никаноркиным Гриша вернулся в свой основной приготовительный класс, сел за парту. Никто ему теперь не мешал. Даже Никаноркин сидел молча.
Гриша задумался, уставившись взглядом в черное поле парты, изрезанное ножом вдоль и поперек. Надо бежать отсюда, пока не поздно. Еще тепло, можно идти полями, лесами... Грибы еще не перевелись, он будет их печь на углях, а хлеба дадут в любой деревне. И тут вспомнился ему Ян, с которым он даже не успел толком попрощаться... Вот кто ему нужен был сейчас!
Парта была вся покрыта затейливо вырезанными вензелями, изображениями стрел и сабель; видно, надо всем этим потрудилось не одно поколение школяров. Среди рисунков выделялась крупная надпись: "Сто человек ринулось на него". Все это немного развлекло Гришу, он даже пожалел, что такие незаурядные, на его взгляд, рисунки были кем-то безжалостно залиты чернилами - видно, нарочно.
Сидевший рядом Никаноркин ткнул его локтем, на этот раз легонько: в класс входил новый учитель, плечистый, рыжеусый, с солдатским лицом. Начался урок арифметики.
Гриша разглядывал рыжие усы учителя, бархатные петлицы на его воротнике; в петлицах поблескивали шитые серебром звездочки. А говорил учитель про давно известные вещи: сложение, вычитание. И все время глядел на Гришу. Гриша даже забеспокоился, выпрямился, старался сидеть не шелохнувшись. Не помогло: учитель поманил его пальцем:
- А ну-ка, иди сюда, к доске.
Гриша встал, все еще надеясь, что это ошибка, что не его зовут.
- Ну, иди, иди! Что это ты... не то чересчур задумчивый, не то тебя крепко высекли дома.
Гриша нерешительно подошел к доске. И вдруг сразу успокоился. Все на свете стало безразличным. Ну, и пусть беды на него валятся со всех сторон! Все равно - бежать ему отсюда...
- Бери мел, пиши!
Рыжеусый, посмеиваясь, задал Грише задачу. Задачка была легкая, прямо на смех: купили три пуда сена... Гриша уже будто решал такую когда-то раньше.
Учитель удивился: так скоро расправился этот обладатель пылающих, словно надранных, ушей со сложением и вычитанием. Он продиктовал Грише другую задачу, тот и ее решил, не задумываясь, и даже почувствовал при этом что-то вроде стыда, будто обманул невзначай людей.
Ему всегда казались соседними слова: "загадка" и "задача". Они и похожими были, как два брата. Задачу он понимал как загадку, только чуть потрудней - не сразу найдешь ответ. Так, отгадывая зимними вечерами задачи, он прошел дома почти весь учебник Евтушевского.
Математик задал Грише еще несколько задач и наконец отпустил его, проговорив с веселым недоумением:
- Что ж, молодец... Как фамилия-то? Шумов? А отчего у тебя. Шумов, уши такие красные?
- Не знаю.
- Кто тебе их надрал?
- Никто.
- Ну, вот и врешь. Ступай!
Гриша с деревянным, бесчувственным лицом вернулся на свое место.
Никаноркин сразу же зашептал ему в ухо:
- Ох, и везет тебе, малец!
