— Никакой разницы.
— Хорошо, оформляйте на саратовский.
Кассирша занялась своим делом. Показалось, что очередь облегченно вздохнула.
За женщиной в чернильном пальто стоял невысокий мужчина довольно необычного вида: в замшевой куртке с белым меховым воротником, с бахромой на нагрудных и боковых карманах, в голубых джинсах, в сапогах ковбойского фасона с острыми носами, окованными металлическими пластинками, а в руке он держал кожаную широкополую шляпу. Осанка, стать, прямые плечи, все в нем было молодое, и глаза казались молодыми — карие, ясные, и коротко постриженные волосы были густыми, темными, почти черными, с редкими искрами седины, но резкие морщины у глаз и борозды на лбу, казавшиеся незаживающими шрамами, выдавали его возраст — за пятьдесят, а то и больше. На голову ниже мощной женщины, он казался ее пожилым сыном. Может, потому, что было в нем что-то неуловимо мальчишеское, даже, пожалуй, пацанское, непоседливое, нетерпеливое.
Он выглядел человеком, впервые или после долгого перерыва попавшим на вокзал, а то и вообще в человеческое общество. С любопытством иностранца он смотрел на окружающее, на людей, с внимательным интересом слушал их — и что говорила женщина в чернильном пальто, и как отозвался обиженный кавказец, и как реагирует очередь на их диалог. Во взгляде его сквозило удивление: надо же, какие бывают люди, надо же, о каких занятных вещах они толкуют!
Сейчас он подвинулся в сторону и любовался через стекло девушкой-кассиршей — так жадно, будто никогда подобных девушек не видывал. А она и впрямь была хороша: светло-русые волосы до плеч, густые, ровного цвета и ровной плотности, волосок к волоску, красивые серые глаза. Мужчина смотрел на девушку в высшей степени одобрительно и жалел, что нельзя увидеть закрытых маской губ, которые гармонически дополнили бы лиричный славянский образ.
Этот мужчина был Василий Русланович Галатин, преподаватель одной из саратовских музыкальных школ. Также он подрабатывал в ресторанах, на корпоративных и семейных мероприятиях, нередко его приглашали сессионным гитаристом на концерты местных и заезжих рок-групп, он и сам являлся бывшим рок-музыкантом. Впрочем, рок-музыканты бывшими не бывают, как и русские офицеры, о чем давным-давно сказал в прекрасном фильме «12» Никита Сергеевич Михалков, сглотнув патриотический ком в горле и с трудом удержав в глазах честно выступившую гражданственную слезу.
Галатин послушно принял режим самоизоляции, а не так давно, когда умер один из педагогов, здоровый пятидесятилетний мужчина, он в приступе боязливой осторожности две недели просидел безвылазно дома со стариком-отцом. Но устыдился, вышел, нарочито прогулялся по центральным улицам, и ему показалось, что за эти две недели что-то изменилось в городе и людях. Или изменился он сам.
Пошел снег, Галатин свернул в магазин, это оказался магазин с ковбойским отделом: джинсы, куртки, шляпы, сумки, сапоги, ремни и все прочее. Этот стиль всегда нравился Галатину. Не потому, что он очень уж любил Америку или фильмы-вестерны, хотя смотрел их с интересом. В этой одежде — что-то приключенческое, авантюрное, чего Галатину всю жизнь слегка хотелось и чего он сознательно избегал, будучи человеком умеренным. И одеваться предпочитал просто — серые или темно-синие костюмы, одноцветные рубашки и однотонные галстуки.
В центре отдела стоял манекен в зимнем наряде. Галатин оценил добротность куртки, сапог, лихость вида манекена. И обратил внимание, что молоденькая симпатичная продавщица улыбается, глядя на него.
— Вы так на него похожи! — объяснила она свою улыбку. — Только лицо другое, а фигура — один в один!
— Так давайте его разденем и примерим, — вдруг сказал Галатин.
— Прямо с него снимем?
— Прямо с него.
И все Галатину пришлось впору, и он очень себе понравился.
— Вы даже не представляете, как вам идёт! — искренне радовалась девушка.
— Вижу. Но смешновато как-то, нет? Будут смотреть как на клоуна.
— Да ладно! Завидовать будут, что они себе это не могут позволить, а вы взяли и позволили!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Галатин сомневался, но посмотрел на голый манекен и представил, что все вернёт ему, и стало обидно: что ж я, хуже манекена, что ли?
И купил этот наряд, потратив почти все деньги, что сберегались у него на банковской карте, куда ему перечисляли зарплату и пенсию. Так и вышел на улицу, держа в руках большой пакет с прежней свой одеждой. Сначала было неловко и непривычно, прохожие глазели на него, кто исподтишка, а кто и открыто, с удивлением и усмешками, но Галатин укрепил себя такой мыслью: пусть смеются, зато небольшое развлечение, людям будет что рассказать дома — дескать, встретили ряженого чудака, который будто из кино выскочил. А то ведь все такое обычное и скучное вокруг, что и рассказать не о чем.
Но привык к новому образу удивительно быстро, дня за три-четыре. И как только перестал стесняться себя, заметил, что и окружающие перестали глазеть и удивляться.
При этом ощущение изменившегося мира осталось — вместе с ощущением изменившегося себя.
Женщина в чернильном пальто получила билеты и отошла, Галатин подал в окошко паспорт и сказал:
— На сегодня, на семнадцатый, одно купе, можно верхнее.
Девушка постучала по клавишам, посмотрела в монитор компьютера.
— Какой вагон хотите?
— Да все равно, — любезно сказал Галатин.
— Мне тоже, — ответила девушка. — Шестой, седьмой?
— Ну, пусть седьмой. Любое место, но не рядом с туалетом. Есть посередке?
— Есть. Нижнее, верхнее?
— Нижнее, ладно уж. Раз такой простор.
Девушка взяла паспорт, раскрыла его, глянула на фотографию, на Галатина. Галатин потянул было маску вниз — так требуют в некоторых местах при проверке документов, но девушка сказала:
— Не надо. Вам шестьдесят шесть?
— Совершенно верно. Без шестерки число зверя.
— Чего?
— Шестьсот шестьдесят шесть. Число зверя, Вельзевула, дьявола, Левиафана, сатаны.
Галатину показалось, что он сквозь голубую маску девушки увидел, как та скривилась. На самом деле он понял это по сузившимся ее глазам и чуть сдвинувшимся бровям: Галатин, как и все люди той поры, быстро научился считывать настроение современников только с глаз, без помощи других частей лица.
— Не знаю, какая там у вас сатана, — сказала девушка, — а нам на планерке сказали, что гражданам после шестидесяти пяти билеты продавать не рекомендовано. Зато новая услуга появилась, можно сдать невозвратный билет.
— У меня нет невозвратного билета, — сказал Галатин. — Я, наоборот, хочу купить билет. Что значит — не рекомендовано? Запрещено? Кем? Номер приказа, кто издал?
— Понятия не имею.
— Тогда будьте любезны, оформите билет.
— Не имею права.
— Почему?
— Я же говорю: на планерке сказали…
Галатин не любил быть напористым, но, если требовалось, умел.
— Кто сказал? Конкретно — должность, имя, фамилия?
— Начальница смены.
— У нее есть право запрещать продажу билетов каким-то категориям пассажиров? — ласково допытывался Галатин.
— Она сказала — не рекомендовано, — со скукой ответила девушка.
— Вы уверены, что не рекомендовано и запрещено — синонимы? Мне кажется, это означает, что вы должны действовать, сообразуясь с обстоятельствами. То есть если человек явно болен и немощен, то, возможно, сначала направить его к врачу, а если он вполне свежий, бодрый, как, извините, я, то почему не продать? Очень даже можно продать, никакими законами и указами, насколько я знаю, это не регламентировано, пока, по крайней мере, — втолковывал Галатин девушке, стараясь, чтобы в его голосе не было обидной нравоучительности.
Стоявшая позади Галатина дама в меховой шубе, возможно, норковой или бобровой, или собольей, рассказчик в этом не разбирается, дама солидная, с золотыми украшениями на пальцах и в ушах, такая бизнес-леди несколько устаревшего пошиба, не выдержала и сердито сказала:
— Что вы, ей-богу, придуриваетесь, мужчина? Не знаете, как у нас? Не рекомендовано — значит, запрещено! И не держите других, пожалуйста!
