Маргарита молчала, опустив глаза. Когда продолжать играть в молчанку стало просто неприлично, сказала тихо, но уверенно:
– Я должна уехать.
– Мне воспринимать это как отказ? – его голос дрогнул, мощное плечо нервно дернулось.
– Воспринимай как хочешь. Разве ты не понимаешь, что я должна это сделать и ради папы? Ему нужна моя поддержка. Он уже полгода один, без мамы. Я должна, я обязана поддержать его. Другой такой возможности у меня не будет. Что касается нас с тобой… Если нам действительно суждено быть вместе, за год ничего не изменится. А сейчас извини меня – я должна успеть попрощаться с тетушкой и Алисой. Мой самолет завтра утром. – Взглянула на часы и глубоко вздохнула. – У меня на все про все не больше десяти часов.
Выйдя из подъезда, Гарри постоял немного, посмотрел на не по-лондонски ясное голубое небо, грустно улыбнулся и понурой походкой зашагал в сторону Гайд-парка. И прошел-то всего метров сто, а небо уже затянулось тучами, готовыми разорваться, разойтись водяными потоками по весеннему городу.
Сам не заметил, как очутился в парке. Пройдя мимо закусочной Honest Sausage[2], двинулся вдоль цветочной аллеи, пестревшей уже совсем радостно, по-летнему. Под ноги бросались оголодавшие белки и потерявшие всякую совесть голуби. На выходе из аллеи дождь все-таки припустил, загнав бедного Гарри под спасительное дерево и норовя своими косыми струями достать до нежной коричневой замши дорогих ботинок. Морщась от холодных капель, иногда достигавших его лица, он одеревенело взирал на золотого принца Альберта[3], восседавшего на троне и заботливо упрятанного любящей Викторией в ажурную беседку. «Сидит себе в сухости и свысока посматривает на концертный зал своего же имени[4], – говорил Гарри себе. – Вот она, женская любовь – сполна выплескивается тогда, когда милого уже нет рядом. А может, эта неудачливость в любви – идиотская семейная традиция?» Последнее предположение относилось уже не к принцу Альберту, а к себе. Его прапрадед, тоже Гарри, тоже адвокат, имел неосторожность неудачно влюбиться, в результате чего вынужден был навсегда уехать из Лондона и обосноваться за океаном, в Бостоне.
М-да… Гарри не нравилось, что его мысли поплыли в столь пессимистичном направлении. Дождь, слава Богу, быстро истощился, давая надежду, что и упертости Маргариты скоро придет конец. И все же, для полного успокоения нервов, решил что-то съесть. Зашагал в сторону Гайд-парка – там, на берегу озера Серпентайн, лет десять назад была закусочная. Можно было не сомневаться – она будет там же, на том же месте и сейчас, и через сто, и через двести лет. Это так по-британски – блюсти традиции. И так по-русски – не хранить то, что имеешь (это его мысли опять понеслись, сломя голову, к Маргарите).
Узрев ровную гладь озера, самодовольно улыбнулся: закусочная «Лидо» была на месте, никуда не съехала и не удалилась. Правда, добавился фонтан неподалеку: по мраморным желобам, выложенным в форме сердца, неслись водяные струи.
Примостившись у столика, стоявшего прямо у кромки воды, полностью подавил дурные мысли плотным обедом.
«Она ко мне еще вернется, обязательно вернется, – пронеслось в его голове. – Покукует среди свирепых медведей и вернется».
* * *
– Алиса, – тихо произнесла Маргарита. – Алиса!
Никакого ответа. Алиса сладко спала, уютно устроившись на диване в гостиной лондонского дома на Понт-стрит. Только сейчас Маргарита почувствовала горечь предстоящей разлуки с сестрой, которая была ее самым преданным другом последние девять лет – с момента переезда из Москвы в Лондон, в дом тетушки. Взглянув на Алису, с удивлением констатировала положительные перемены. Выходит, ожидание свадьбы женщину украшает. Алиса и раньше притягивала мужские взгляды, как магнит металлическую стружку. Мягкие черты ее русской матери исключительно удачно нарисовались на чуть вытянутом англо-саксонском лице, как у покойного отца – коренного британца.
Спать в такой исключительный момент, когда каждая минута на счету, было непростительно. Забыв на время про свою воспитанность и врожденную деликатность, Маргарита изобразила несколько громких вздохов. Результат ноль. Прошлась по комнате, нарочито притоптывая. Разок даже фыркнула. Опять попусту. Ее всю распирало от невозможности выплеснуть горячую новость. И с кем поделиться, как не с Алисой – душой русской. Пускай только наполовину. Разверстывать сердце перед тетушкой было делом бесперспективным. Хоть и были они с мамой родными сестрами, а жизнь их покатилась по таким разным дорожкам-тропинкам, что бедная тетушка совсем заплутала и полностью позабыла о своих корнях. Одним словом, ей удалось избавиться от всего русского, кроме акцента.
Другое дело – Алиса. Хоть и говорила она по-русски с акцентом, но все русское привечала. Особенно дорогую Маргариту. Через нее-то и впитала пикантность русской души. А вот к Маргарите осознание своей русскости пришло самым неожиданным образом – в библиотеке Оксфордского университета, где в ее руки попали «Заметки о русском» Дмитрия Лихачева. Частная английская школа, три года в Оксфорде развили ее ум и воспитали характер на британский лад, но оставили нетронутой ее душу. Некоторые строки из заметок она знала почти наизусть и, вспоминая их, неизменно ощущала тоску по «воле» – большим пространствам, по которым можно идти и идти, брести, плыть по течению больших рек и на большие расстояния, дышать вольным воздухом, широко вдыхая грудью ветер и чувствуя над головой небо.
Маргарита как раз собиралась рассказать Алисе о своих планах уехать на год в Россию. Попутешествовать, если повезет. Нет, не между двумя парадными столицами, а именно по настоящей России, неспешно передвигаясь на поезде от Москвы до Владивостока, оставаясь на ночлег на самых неприметных станциях, преодолевая расстояния пешком и на попутках, полной грудью вдыхая воздух далекой родины.
Конечно же, если повезет и все сложится.
Маргарита вышла из гостиной и поднялась в детскую – комнату, в которой она поселилась девять лет назад, где в первые месяцы, накрывшись с головой одеялом, она оплакивала расставание с родителями и с тихой, милой жизнью московского дома. «Не может быть, чтобы я когда-нибудь забыла это», – подумала она.
Ее воспоминания прервали голоса в гостиной. Спустившись, она увидела тетушку, Алису, смущенно поправляющую растрепанные волосы, и счастливо улыбающегося американского жениха Ника, который, ко всему прочему, приходился Гарри двоюродным братом. Маргарита нисколько не сомневалась, что о ее непростительном поведении Ник уже проинформирован. Точно, так оно и есть – пусть его приветственный кивок был максимально добродушным, а улыбка искренней и открытой, но глаза поблескивали плохо скрываемой укоризной.
