Вира, она злобно сощурилась и пообещала, что дома в ванной захлебнутся, и никто концов не найдёт.
Надин, она родителям пожаловалась, и те что-то там сделали.
А Аполка только нахмурилась, и вопросы отпали, у неё сплошь некроманты в родне, это она отчего-то водница.
И всё, остальные страдали и терпели. Тая тоже страдала и терпела, и надеялась, что случится чудо, и от неё отстанут. Но чуда не случалось.
В академии эти двое цепляли её только языком, руками не трогали. Больше всего она боялась, что подкараулят где-то по дороге домой или из дома на учёбу, и два последних месяца, с Нового года, ездила в академию и из академии на такси. Отец одобрял — целее будешь, говорил, и мама тоже. Но оставалась сама академия, и что делать тут — Тая не понимала. Закоулков в старых корпусах много, истории о том, как девчонки звали на помощь, а их никто не слышал, время от времени рассказывали.
Она… она даже не понимала, как дать отпор. Чем припугнуть, какие слова для того найти. Чьим именем пригрозить. Потому что отец не пойдёт разбираться, что там с ней случилось, и кто на самом деле виноват, он очень редко появляется в столице и ему не до того. Витя никогда не попадал ни в какие истории, его всегда ставили в пример всем детям друзей. Тая тоже хорошо училась и достойно себя вела, и её тоже ставили в пример. Если родители не смогут больше ставить её в пример, потому что она попала в историю, то очень огорчатся. Они тут же приедут домой, конечно же, и всё решат. Но им будет за неё стыдно. Мама не будет с ней разговаривать дня три, а то и неделю. Папа станет хмуриться и молчать за ужином. А Тая вроде и ничего не сделала, чтобы так случилось, но всё равно окажется виноватой.
И выхода не было.
И сейчас она совершенно стеклянными глазами смотрела на то, как Макс, просто Макс, Макс Плетнёв, с которым она за полтора года учёбы и десяти слов не сказала, с лёгкостью закручивает воздушные потоки и сметает обоих, и Захарова, и Петрова, вниз по лестнице. Они не могут удержаться на ногах и падают, и считают ступеньки своими… задницами, да, задницами, и тем, что там у них ещё есть. Они вопят о том, что никого и пальцем не трогали, а Макс ухмыляется и говорит, что тоже пальцем не тронул никого, ни одного из них. И вообще, они сами упали и на ногах не удержались. Наверное, много выпили, потому что трезвыми такое не говорят. Какое? А вот то, что он слышал, нормальные люди так с девушками не общаются. И нет, он не боится, потому что прав, а их давно нужно было с лестницы спустить.
Вопли затихли внизу, Тая выдохнула — неужели всё? И они сейчас не вернутся качать права и брать реванш?
— Спасибо, — прошептала она едва слышно, потому что губы почти не шевелились.
Макс смотрел на неё, хмурился, делал какие-то движения пальцами, сути которых она не понимала.
— Да не за что, это ж, ну, какими дебилами-то надо быть, чтобы вот так! А ты чего их ни в какую помойку до сих пор не замела, как не воздушница, честное слово!
Вот это «как не воздушница» оказалось последней каплей. Тая поняла, что никак не может достойно ответить, когда слёзы уже хлынули и ручьями текли по лицу.
4. Как утешить девушку
4. Как утешить девушку
Макс офигел.
Нет, не так. Очень-очень офигел.
Потому что, ну, эти дебилы, они бессмертные, что ли? Наехать на дочь посла — ну да, Тайкин отец посол, точнее, был послом на Полуночных островах, сейчас там, вроде, кто-то другой, а он уехал представителем в Организацию Всемирного прогресса, что ли. Он приходил осенью к ним на спецкурс по работе с информацией и рассказывал, потому что международные отношения — вполне так специализация для магов-воздушников, просто нужно добрать до выпуска нужные спецкурсы.
Опять же, одно дело — наезжать на парней, те хоть ответить могут. А на девчонок на хрена, особенно вот на таких, кто любимая дочка могущественного папы, и вообще в жизни с такими делами не сталкивается? Она ж цветочек-подснежник, эта Тайка. Волосы светлые, глаза серые, сама бледненькая, тоненькая. Красивая.
Макс слышал, что оба этих парня-первокурсника, и Захаров, и Петров, то и дело докапываются до других парней — спорят на деньги, ловят на «слабо», подставляют перед преподами почём зря. Правда, преподы обычно ни разу не дураки, и вроде им тоже прилетало. А что там у них с девчонками, Макс не знал, но на всякий случай сделал воздушный слепок всего, что тут было сказано, и законсервировал.
Вроде у них тоже непростые родители, но с Тайкиными не сравнить. У кого-то мясокомбинат, а кто-то адвокат, что ли? Надо поискать, короче, так, на всякий случай. Учатся-то оба на менталке, но с менталкой и у него всё хорошо. Короче, ну их в жопу, потом о них подумаем. Сейчас надо с Тайкой решить. Чего она ревёт-то?
— Тайка, не реви. Всё хорошо.
Чего говорить-то? Макс в душе не ведал, как успокоить ревущую девчонку.
— Всё плохо, совсем плохо, — всхлипывала она, и что-то бормотала о том, как они нажалуются на него и на неё, и преувеличат свои синяки в сто раз, и ей что-то там скажет отец, и ему тоже достанется.
— Да разберёмся! Ну правда, в Академии хватает нормальных людей, кто в курсе и про этих двоих, и вообще.
— Да никто и слушать не станет, — она совершенно не светски хлюпала носом, потом достала платок и дальше хлюпала уже туда.
— Зря ты так думаешь, правда.
— Сколько они уже всем жизнь портят? С сентября, как поступили, да? И что, думаешь, никто не жаловался?
— И что, погладили по головке и отпустили? — не поверил Макс.
Потому что он учится в какой-то другой Академии.
Нет, на него тоже попытались наехать, было дело. Он сначала отмахнулся, потом послал, а потом придавил пару сосудов направленным воздушным потоком. Он умеет делать это виртуозно, не оставляя следов, на занятиях по боёвке его хвалят, и разрешают применить только в совсем крайнем случае и на один удар сердца, не больше.
— Не знаю. Но им поверят, а нам — нет…
Макс совсем не понял, как так получилось, но он обхватил ревущую Тайку, прижал к себе и взялся гладить по голове. Это было непросто, потому что она носила на голове два тугих бублика из волос, там не вдруг погладишь. Но он попытался. Ещё — по плечам, по шее… как же она пахнет-то здорово, наверное, все девчонки из высшего общества так пахнут. Что-то такое с собой делают, чтобы пахнуть.
— Тайка, не реви, вот правда. Не стоят они того, чтобы из-за них реветь.
— Ты не понимаешь…
Нет, он не понимает что у девчонок в голове, вот совсем. Но ясно, что её вот так оставлять нельзя.
— Тебе куда сейчас надо? У тебя есть факультатив? — если и есть, она уже капитально опоздала.
— Нет.
— Тогда пошли гулять. Смотри, какое солнышко на улице!
— Что? Какое… солнышко?
— Самое настоящее! Весна, Тайка-горностайка! Пошли весну смотреть?
Он не понял, почему она снова заревела, ещё горше прежнего.
— Тайка, Таечка, ну что ж ты?
— Я… разучилась оборачиваться. Не могу. Совсем не могу. Меня выгонят, наверное.
Вот тебе заявочки!
— Да ладно, это же, ну, свойство крови. Нельзя разучиться оборачиваться! — во всяком случае, Макс не слышал о таком деле ни разу.
— Выходит, можно… Тебе-то откуда знать, у тебя ж нет в предках Старших!
Макс только усмехнулся про себя. Подумал — может, надо расспросить?
— У меня я сам не знаю теперь, кто есть, — усмехнулся криво.
— То есть? — она подняла голову, и вроде даже слёзы больше не капали.
— Да есть тут одна засада, понимаешь.
— Какая?
— Я готов рассказать, но пошли тогда отсюда, да? Погуляем на улице, а если замёрзнем, пойдём в кафешку греться.
— Ну хорошо, — рассеянно сказала она.
— Иди умойся, что ли? Я тут подожду. Можешь дать мне сумку.
— Спасибо, — она снова хлюпнула носом, достала из сумки ещё одну сумку, только маленькую, но такую же, и пошла с ней в девчоночий туалет за углом.
