Конечно, сначала Робин немного похныкал, тоскуя по другой женщине, которую до той поры звал матерью, что ж, не без этого, но вскоре этот образ исчез, улетучился из его памяти. А благоухающая дама была такой прелестной…
«Меня зовут Антония, – сообщила она ему, – я королева Южной Умбрии, этот господин – принц-консорт, мой супруг и твой отец. Я твоя мать, ангел мой. Настоящая мать. А ты – мой маленький принц, я так долго тебя искала!»
Произнеся эти слова, дама разрыдалась и крепко прижала Робина к груди. Она была красива, с изящной прической, и вся сияла от обилия драгоценностей. Упомянутый господин держался в некотором отдалении, смущенно улыбаясь, а его губы дрожали от волнения. Это был высокий, довольно худой мужчина с седыми усами, напоминающий главного героя мультфильма «Волшебник Мандрагоры», правда, сильно постаревшего.
Да, с тех пор минуло немало лет, и теперь Робин больше не был уверен в том, что произошедшая тогда трогательная сцена ему не пригрезилась.
С момента его появления во дворце прекрасная дама – Антония, матушка – окружила его вниманием, лаской и любовью.
«Ты маленький принц, – все время повторяла она, – настоящий принц. Когда вырастешь, мы отправимся на родину, и ты отвоюешь у варваров наше королевство. Ты выгонишь большевиков, народ только этого и ждет. Я к тому времени состарюсь, и ты сменишь меня на престоле. Как я буду горда! Корона должна великолепно смотреться на твоей золотистой головке».
И сразу же, с первых дней пребывания Робина в этом раю она стала рассказывать ему о том, что произошло с Умбрией. Во время уроков истории, обычно проводившихся в большой библиотеке дворца, Робин никогда не скучал. Там находилась огромная карта, по которой они передвигали оловянных солдатиков, всадников и крошечные медные пушки. Стены украшали портреты его предков: Отон-Белая-Борода в парадной форме императорских драгун, Вольмар III, преследующий волка со сворой немецких догов, Андрейс Грозный, единственный, кто выжил при осаде Ковальчика, изображенный на фоне разрушенной врагами бастиды: он стоит во весь рост посреди павших соратников со знаменем в руке… Все оттенки коричневого, битум [2], золото и пурпур, трещины на живописном слое картин завораживали мальчика. Полотна казались ему огромными окнами, за которыми зияла пропасть вечности и откуда прославленные предшественники оценивающе смотрели на него, задавая себе главный вопрос: будет ли он достоин их?
«Ну конечно, мой дорогой, – подбадривала его Антония. – В твоих жилах течет та же кровь. Тебе нечего бояться. Придет время, и ты поймешь, что не менее храбр, чем все эти славные воины».
Робин закрыл шкаф, полный уже ненужных мундиров, и приблизился к окну, из которого открывался чудесный вид на небольшую изумрудно-зеленую долину с озером, островками деревьев и пощипывающими траву пони. «Два гектара» – вспомнились ему слова Антонии. Два гектара свободы, обнесенные стеной, над которой натянута сетка из колючей проволоки. Необходимо было защитить себя от «внешнего мира» (так матушка называла все, что находилось за пределами их маленького царства), от врагов – большевиков, этих сквернословящих орд, грубых и завистливых нищих, неспособных воспринимать прекрасное.
«Там сплошной кошмар, – ответила Антония в тот день, когда Робин стал ее расспрашивать о том, что находилось за стенами дворца. – Пошлость, возведенная в систему, ненависть, глупость. Люди, живущие там, с утра до вечера пичкают себя наркотиками, которые доводят их до безумия и заставляют истреблять друг друга. Или же зачинают уродов, которые впоследствии произведут на свет таких же точно чудовищ. Их интеллект постепенно вырождается, и вскоре они опустятся до уровня пещерного человека. Каждый живет в постоянном страхе за свою жизнь. Нам повезло, здесь мы в безопасности, но это не может продолжаться вечно. Рано или поздно мы должны вернуться в наше милое королевство, где все дышит гармонией и красотой. Соединенные Штаты – преддверие ада, в этой стране невозможно продержаться долго: рано или поздно обязательно станешь жертвой ее варварства».
Робин покачал головой. Ему никогда не хотелось увидеть то, что находилось за стенами. Все, что он мог пожелать, ему доставляли сюда, домой. Родители его любили, целыми днями он играл со своими друзьями-пажами и даже с маленькими дворцовыми служками. Они ему нравились, хотя из-за их выговора он часто не мог разобрать, что они хотят сказать. Но этот легкий дефект делал их еще забавнее, интереснее. Робин постепенно привык их воспринимать как диковинных животных, достаточно сообразительных, чтобы усвоить кое-что, не более. Комнатные зверьки, с обезоруживающей наивностью стремящиеся во всем ему угодить.
«Конечно, они пришли оттуда, – говорила Антония, – но мы их приручили. Глядя на них, ты можешь создать представление о туземцах, которые кишмя кишат по ту сторону стен. Самураи нашли подходящее словечко для этих существ, они называли их hinin – нелюди».
Нет, Робин не испытывал никакого интереса к внешнему миру. Он прожил в нем худшую часть своей жизни и не собирался приобретать новый опыт.
Колючая проволока изгороди, мерцающая на свету. Грязь, всюду грязь, запах навоза. Мрачный лес… Старик с лицом, поросшим седой щетиной, жесткой, как колючки. Живой кактус с непонятной речью.
Эти обрывки воспоминаний по-прежнему причиняли боль, и Робин ни за что на свете не хотел бы туда вернуться. Он гордился тем, что принадлежит к избранным, живет в настоящем раю, сказочном оазисе, не затронутом всеобщим разложением. Сам дворец, его золото и мрамор казались ему невыразимо прекрасными. И пажи, и слуги не раз повторяли, что ему дано редкое счастье жить среди такой роскоши.
На берегу озера возвышался уменьшенный по сравнению с реальными размерами замок-крепость, построенный специально для Робина. Гигантская игрушка, где он проводил все дни, когда был маленьким. От тех незабываемых мгновений восторга у Робина сохранилось настолько живое и яркое впечатление, что к горлу подступили слезы. Стоило мальчику закрыть глаза, как он видел себя в доспехах средневекового рыцаря на обходной галерее миниатюрного замка, отдающего приказ пажам подготовиться к обороне и отбросить противника подальше. На стене были установлены пушки с пружинным механизмом, позволяющим обрушивать тряпичные ядра на головы осаждающих.
«Это не просто забава, – объясняла ему матушка. – Так ты лучше осознаешь свой долг, свое предназначение. В игре ты научишься сталкиваться с обстоятельствами, которые станут реальностью, когда мы отправимся отвоевывать наше дорогое королевство. Не буду от тебя скрывать: схватка будет смертельной. И ты должен серьезно подготовиться. Не вздумай щадить своих маленьких приятелей, они – плебеи и не оценят твоих благородных порывов».
Она была права. Очень скоро Робин в этом убедился. Когда он ударял кого-нибудь из пажей своим деревянным мечом, ребенок не упрекал его, даже если в глазах были слезы, напротив, старался улыбнуться: «Все хорошо, ваше величество, вы должны упражняться; быть побитым вами – большое счастье».
По дворцу бегало множество таких мальчишек – темнокожих, с черными блестящими волосами, и все они состояли на службе у Робина. Самым старшим из них едва исполнилось десять лет. И говорили они с одинаковым акцентом, общаясь между собой на языке, которого Робин не понимал и называл обезьяньим бормотанием. Из таких приветливых, услужливых ребятишек и состояла свита Робина. К его огромному удовольствию, они никогда не отказывались поиграть с ним, не оспаривали его приказаний.
Правда, было кое-что смущавшее Робби… В глазах самого взрослого пажа по имени Пако порой вспыхивали дерзкие огоньки, что вызывало раздражение у наследного принца. Пако был приставлен к конюшне и ухаживал за пони. В его неизменной вежливости, граничащей с раболепием, постоянной улыбке и подчеркнутой почтительности было что-то чрезмерное, искусственное, отдающее издевкой. Робин его не любил и никогда не щадил во время поединков на деревянных мечах. Пожалуй, это была единственная фальшивая нота в гармонии дворцовой жизни. «Подумаешь, он полностью в моих руках», – рассуждал Робин и не собирался жаловаться на наглеца, твердо решив разделаться с ним в один прекрасный день без посторонней помощи.
Шли годы, словно длился чарующий сон, в котором все время меняются картины волшебных видений. Зимой снег превращал парк в хрустальный ларец, где каждый звук обретал неожиданную новизну.
«Здесь снег белый, – говорила Антония, крепко прижимая Робина к своей шубке, подбитой горностаем, – а там, за стенами, падает черный снег, настолько он загрязнен всякими вредными выбросами. Страшное зрелище, да к тому же он отвратительно пахнет».
От этих слов Робина пробирала дрожь. Черный снег? Возможно ли такое? Из кустов выбегали лани и козочки похрустеть кормом в расставленных вокруг озера кормушках. Зверьки не пугались, когда Робин приближался, чтобы их погладить.
