Команда, которая поддерживала его в президентской гонке, разрабатывала его имидж очень скрупулезно. Джордан должен напоминать Кеннеди — быть молодым, энергичным, иметь идеалы и эффектную жену. И никакого компромата. Никаких Мэрилин Монро, слышишь? — сказал кто-то из его команды. И никаких Ли Харви Освальдов, ввернул Рик. Для Джордана же та минута, когда почти тридцать лет назад Кеннеди пожал ему руку — за три месяца до того, как Джона убили, — была священной, и теперь он чувствовал, что призван выполнить миссию, не осуществленную Кеннеди, — но по-своему, в духе своего поколения.
И теперь все может рухнуть. Если бы ему только дали шанс, он бы смог. Он понимал проблемы, которые мучают людей. Да он сам испытал все это на себе, черт подери! Бедность, безработица, алкоголизм, расизм, коррупция — все это с детства было у него перед глазами. Это и заставляло его ставить перед собой все более дерзкие цели на пути к вершине. Его бы воля, он бы высказался по этому поводу этим наглым борзописцам, которые пытались изобразить из него тепличного мальчика, не знающего что почем в этой жизни. Но он им еще покажет! Проигравшие в президентской гонке остаются ни с чем. Никаких утешительных призов. Стивенсон, Голдуотер, Дукакис и прочие, бывшие без пяти минут президентами, — чего они могли добиться, не заполучив реальной власти? Итак, Джордан Хоуп, сорок второй президент Соединенных Штатов, из Индиан Блаффс, штат Иллинойс. Из деревянной лачуги — в Белый дом. Вот чего он хотел, вот что он жаждал заполучить.
Джордан не был уверен, что он способен справиться в одиночку с возникшей проблемой. Необходимо посоветоваться с кем-нибудь, но с кем? Джинни была далеко. Шелби, конечно, всегда без колебаний был готов помочь «старине Джордану», но как только дело касалось женщин, у него появлялись повадки мартовского кота. Кроме того, такая новость его наверняка ошеломит. Джордан провел рукой по волосам и тряхнул головой, будто стряхивая воду. Для роли посредника тут, пожалуй, лучше всего годится Рик. В Оксфорде о его вечеринках ходили легенды. Он кружил в политических кругах с ловкостью акулы, умело прикидываясь при этом беззаботным дельфином. Рик умел гениально налаживать нужные отношения. Но все же что-то заставляло Джордана усомниться в своем выборе…
Раздался телефонный звонок. «Пять минут», — пропел женский голос.
Черт. В трубке слышался шум бурной деятельности его офиса — телефонные разговоры, факсы, голоса, перекрывающие друг друга. «Кто следит за графиком?», «В Милуоки хотят знать, подтверждаем ли мы встречу во вторник?», «Я отказался от встречи с Джоном Карсоном и посещения джаза, хорошо?», «Подождите пару секунд, Нью-Гемпшир!» У него потрясающая команда, он так их всех любил. Он не мог их подвести.
Пять минут. На какое-то мгновение он даже забыл, в каком он сейчас городе… Голова на протяжении нескольких месяцев была забита текстами речей. В Детройте он говорил об импорте автомобилей из Японии и о законах, позволяющих иметь личное оружие. Во Флориде — о проблемах нелегальной иммиграции и пенсиях. В Кентукки — о Боге и лошадях. А чем ему ублажить Даллас? До сих пор он угадывал самую нужную тему. Его вела Божья десница. Когда он раскрывал рот, слова лились сами, просто святой Илия, да и только.
Должно быть, Анни пришлось употребить все свое хитроумие, чтобы дозвониться до него. Это было совсем непросто — даже для его матери. Всеми его связями с внешним миром распоряжалась его команда — они вскрывали и сортировали письма, заносили в компьютер данные с факсов и каждый телефонный номер людей, которые рвались с ним побеседовать. А также вылавливали разного рода чудиков — между прочим, набралось уже более ста человек, желающих его укокошить. Да, его ребятки делали большую работу — заключали сделки, получали деньги от различных фондов, вели учет того, что сделано из обещанного.
Пора, Джордан. Время.
Да, время. Всего пять минут побыть одному — это была роскошь, которую он очень редко мог себе позволить. Интересно, как он собирается вырваться на несколько часов из этой круговерти? Как это будет — снова увидеть Анни?
«Нет ничего страшнее самого страха» — смысл этой мантры Джордан постиг еще в школе и не раз убеждался в ее истинности. И он повторил ее еще раз, надевая черный тщательно выглаженный костюм, который был выбран для предстоящей речи. Тут вам не Калифорния, где можно обойтись джинсами и вельветовой курточкой. Он подарил своему отражению ослепительную улыбку, и в голове автоматически всплыли фразы, которые предстояло произнести. Изменения. Новые надежды. Экономика. Дефицит. Может, пару шуток, если к этому будет расположена аудитория. Даллас — это нефть, аэрокосмическая промышленность, банковское дело. А еще Даллас — это Кеннеди.
Но пока в голове всплывали нужные фразы, он вспомнил и другой город. Оксфорд летом 1970 года. Лунный свет, чарующий ритм гитар ансамбля «Дорз», и Анни, чья кожа была теплой и шелковистой под его ладонями.
Анни. Конечно, это был ее голос, сильный, как у актрисы, и оттого такие мягкие согласные. Как всегда, она сразу перешла к делу. Странно, но наряду с чувством безысходности и отчаяния ее слова разбудили в нем ощущение гордости. Да-да, гордости.
«Джордан, у меня есть сын. Он думает, что ты — его отец, и он едет в Нью-Йорк тебя разыскать».
Оксфорд, Англия — двумя неделями раньше
1
Представь себе это
Том облокотился на широкий каменный подоконник и перевесился за окно. На улице был туман, и еще промозгло, остро пахло гарью — жгли листья. Наконец-то он здесь. Он все-таки сюда приехал. На мгновение Том замер, слушая звон множества колоколов где-то вдали. Скоро он научится отличать звучный голос колокола на надвратной башне Сэра Кристофера Врена, той, что на входе в колледж — в его колледж. Колокол звонил каждые четверть часа для всего населения центрального Оксфорда — от преподавателей, отшельнически погрузившихся в изучение книг в одном из уголков колледжа, до туристов, прогуливающихся по улицам и глазеющих на витрины магазинчиков. Звон колоколов, приятно будоража, вызывал в голове Тома целую вереницу образов — средневековых монахов, Джуда Обскуре и Себастьяна Флайта с его игрушечным медвежонком. Том бросил последний взгляд на картину, которую мог видеть каждый студент Оксфорда из своей комнаты, — каменные башни, поблескивающие на солнце крыши, серое небо — и закрыл окно. Затем стал оглядывать свою новую комнату, которой предстояло на этот год стать его домом.
Его отец искоса глянул на пятнистый — якобы персидский — ковер и на видавшие виды кожаные кресла с изодранными подлокотниками. Том надеялся, что отец не заметит, что на одном из ящиков стола кто-то вырезал ругательство. Отцу здесь не нравилось. Наверное, ему больше по вкусу современный, более удобный корпус. Тома же совсем не привлекали эти квадратные формы. В Англию он ехал не только ради хорошо работающего душа. Зато в старом здании была особая аура истории, наполненная отголосками кипучей юности прежних школяров, слабое эхо страны Ивлина Во.
