— Какого черта ты тут делаешь?
Бекки чуть не уронила аппарат и резко повернулась, чтобы увидеть молодую женщину на пороге, раздраженную, угрюмую и подозрительную.
— Прошу прощения, — сказала Бекки, — мисс Биван, я полагаю.
— Ты кто?
— Мисс Винтер. Ребекка Винтер. Ваша учительница.
— Что это ты делаешь с этой штукой? — спросила мисс Биван, хмуро косясь на стереоскоп.
— Я просто люблю стереографии. Знаю, я не должна была трогать, простите.
— Хм-м, — протянула мисс Биван и вошла в комнату. Она оглядела Бекки с ног до головы, а затем уселась в кресло у окна, томно откинувшись, с ленивым и недоверчивым любопытством рассматривая девушку.
Мисс Биван не блистала какой-то необыкновенной красотой, для этого она была слишком худа и угловата, слишком безвкусно наряжена, слишком груба голосом и манерами; однако за всем этим было нечто другое, трудноуловимое — какой-то намек на беззащитность, нежность под панцирем презрения; ее огромные глаза были добрыми, а двигалась она с кошачьей грацией.
— Что это еще за шутки с занятиями?
— Герр Штраус пригласил меня заниматься с вами немецким языком.
— Докажи.
Бекки широко раскрыла глаза от удивления:
— Вы разве не знали?
— Да кто угодно может сюда войти и начать болтать что ему вздумается. Может, ты наемный убийца. Может, у тебя пистолет в сумочке. Откуда мне знать?
— Ах, да нет же! У меня здесь книжки, смотрите. Разве он не сказал, что я приду?
— Может, и сказал.
Мисс Биван потянулась и снова расслабилась. «Не такая уж она и подозрительная, — подумала Бекки. — Просто скучает». Ей было около двадцати, и Бекки начала догадываться, что за отношения связывали мисс Биван с таинственным герром Штраусом. Сент-Джон-Вуд имел репутацию местечка, где богатые джентльмены селили своих содержанок, отдавая в их распоряжение целые дома.
— Что это тебя так смутило? — поинтересовалась мисс Биван.
— Ничего особенного. Я думаю, нам лучше начать заниматься. Вы когда-нибудь учили немецкий?
— Да погоди ты! Что это за парень, который стоял тут у ворот?
— В соломенной шляпе? Детектив. Он дал мне свою карточку.
Бекки протянула ее мисс Биван, хмуро закинувшей бумажку на бамбуковый столик позади себя.
— Детектив, — устало протянула она. — Какая чушь! Уж скорее репортер. Эй, а ты умеешь играть в хальму?
— Да, но…
— Или как насчет вот этой игры? Я получила ее в понедельник и еще ни разу не играла. Забыла, как называется…
Она вскочила и бросилась к шкафу, полному цветных картонных коробок с детскими настольными играми.
— Я играю в них с герром Штраусом по вечерам, — сказала девушка. — Как же она называется?
Она глядела на коробку прищурясь, как делают близорукие люди, стесняющиеся носить очки.
— Она называется «Лудо» или «Парчези», — ответила Бекки. — А разве нам не пора…
— Ты знаешь, как в это играть?
— Ну, мы можем прочитать инструкцию, но не лучше ли мне начать учить вас немецкому? В конце концов, именно за это мне платит герр Штраус.
— Сколько?
— Полкроны за час.
— Отлично! А я плачу в два раза больше, чтобы ты играла со мной в хальму. Начнем.
— Хорошо. Я сыграю с вами бесплатно, но учить немецкому тоже буду. У меня договор с герром Штраусом.
Мисс Биван скривилась и шлепнулась на диван. Затем она окинула Бекки оценивающим взглядом.
— Ты очень честная, да? — спросила она.
— Не знаю. У меня никогда не было поводов говорить неправду. А что?
— Рассказать тебе один секрет?
— Если хотите. Но ведь мы почти не знаем друг друга.
— Я тут вообще никого не знаю, — с горечью ответила мисс Биван. — Только повара, да мальчишку-рассыльного, да горничную, эту хитрую сучку, которой я бы не сказала даже, какое сегодня число, если бы сама его знала. Я тут чуть не спятила — сижу взаперти, как в курятнике. Я ведь даже не умею писать и читать…
— Это и есть ваш секрет?
— Только его часть. Принц должен был нанять тебя учить меня этому вместо немецкого.
— Принц? — удивилась Бекки. — Вы имеете в виду герра Штрауса? Это и есть остаток секрета?
— Часть остатка. Да ты и сама, наверно, догадалась, а?
— Моя мать догадалась. Принц чего, откуда?
— Принц Рудольф Рацкавийский. Держу пари, ты в жизни не слышала о Рацкавии.
От неожиданности у Бекки перехватило дыхание.
— Нет, я слышала. Но почему… то есть… я думала…
— Он в большой опасности. Не понимаю, почему он должен был довериться именно тебе. И зачем я все это тебе говорю? Ты же можешь оказаться социалисткой или даже хуже.
— А что плохого в социалистах? — поразилась Бекки.
— Терпеть их не могу., Я консерватор. И всегда им была.
— Но у вас же нет права голоса!
— Ха! Вовсе не нужно права голоса, чтобы доказать свою верность. Если люди голосуют за социализм, значит, они совершенно не знают, что для них является благом. Нам нужны короли, королевы и принцы. И консерваторы. И принцессы. Даже если они не умеют читать ни черта…
Бекки была уверена, что ослышалась.
— Погодите минутку. Вы сказали принцесса?
— Ну да. Мы ж с ним женаты. Я принцесса. Бекки уставилась на девушку во все глаза. Мисс Биван хихикнула:
— Ладно, сейчас докажу.
Она соскочила с дивана и выдвинула ящик бюро. Из этого ящика она достала бумагу, которая, как убедилась Бекки, являлась свидетельством о браке. Бракосочетание состоялось в католической церкви Святого Патрика на Хиксон-стрит, в Манчестере, между мисс Аделаидой Биван и его королевским высочеством принцем Рудольфом Евгением Вильгельмом Августом Иосифом фон унд цу Эштен унд Риттерсталь. Свидетелями были некто мистер Альберт Саггз и мисс Эмили Туайт. Принц подписался как Рудольф, а его невеста просто поставила крестик.
— Я не перепутала? Это, случайно, не счет из прачечной?
Она через силу рассмеялась. Бекки протянула ей бумагу обратно, тем временем прикидывая, не нужно ли ей сделать реверанс.
— Я сражена, — сказала она.
— Еще бы! А я просто оглоушена. Не знаю, что и делать.
— Но как так случилось?
— Принц настоял. Он такой милый, такой любезный. Если бы ты перевидала и пережила все то, что я перевидала в жизни, ты тоже не смогла бы сказать «нет», когда тебе предлагают кое-что получше. Хотя и надо было. Я знаю, что надо было отказаться.
— Но почему в Манчестере?
— Подальше от любопытных глаз. Естественно, это должна была быть католическая церковь, но он не хотел, чтобы об этом узнали и помешали нам. Так что венчаться в Лондоне мы не могли, это ясно. И мы приперлись в эту убогую, маленькую церковь позади какой-то фабрики. Свидетелей мы просто поймали на улице, они, по-моему, вообще ничего не поняли. Священник еле на ногах стоял, от него так и несло спиртным. Он вытирал нос рукавом и думал, что мы не замечаем. Как бы там ни было, все сделано по закону. Я могу называть тебя Бекки? И ради бога, не говори мне «ваше высочество». Просто «Аделаида» — будет в самый раз.
— Но кто-нибудь еще знает об этом? Как насчет королевской семьи, придворных и прочего народа? Что они скажут, когда все выплывет наружу?
Мисс Биван махнула рукой и упала на диван.
— А черт его знает! — сказала она.
Бекки вытаращила глаза. Чем больше она думала обо всем этом, тем больше удивлялась. Свадьба принца — вопрос международной политики. В него вовлечены монархи, государственные деятели, дипломаты; устраиваются консультации с послами, составляются договоры, обдумываются все династические и политические последствия. О чем он думал, этот принц, когда повез эту неотесанную вульгарную девчонку в Манчестер и тайно женился на ней? А может, он такой же наивный, какой была Бекки, когда дымила в кустах вместе со своим мясолюбивым другом. И кроме того…
— Вы подумали, я никогда не слышала о Рацкавии, — неуверенно начала она. — Совсем наоборот — я там родилась. Я рацкавийская подданная.
Мисс Биван ошеломленно посмотрела на нее и внезапно впала в бешенство.
— Ты шпионка! — воскликнула она и, вскочив, яростно топнула ногой по полированному паркету. — Ты явилась, чтобы сунуть свой проклятый нос куда не надо? Кто тебе платит, а? Немцы? Русские? Будь у меня пистолет, я бы пристрелила тебя на месте, шваль, мерзкая притворщица! Нахалка! Кто тебе позволил прийти сюда и притворяться тихоней? А сама в это время…
— Заткни хлебало! — коротко рявкнула Бекки.
Она сама не знала, где слышала эту фразу, никогда раньше не произносила ее вслух, но тут это сработало. Мисс Биван моргнула и осеклась. А Бекки продолжала:
— Кто вам позволил так со мной разговаривать? Я рацкавийка, но я понятия не имела о принце, и никакая я не шпионка. Неужто вы думаете, что я могу предать моего собственного монарха — теперь, когда я что-то о нем знаю?
— Тогда что ты делаешь в этой стране?
— Мы в изгнании.
— Почему?
— Это вас не касается.
— Нет, касается. Потому что я, черт возьми, принцесса, скажешь, нет? Я имею право знать, кто собирается меня учить. А ну давай садись! И нечего на меня так сердито смотреть. Ладно, я не думаю, что ты шпионка, — шпионку не так-то легко вогнать в краску.
