времени, чтобы заметить, как на комоде разевают пасть богато украшенные часы, похожие на миниатюрного циклопа, как рядом с ними увядает шестипалый подсвечник, как там, в углу, большой мужской зонт — раскрыт. Молодой человек смотрит на голые стены, заглядывает за двери, он думает о намертво запертом на замок сундуке, похожем на музыкальную шкатулку для великанов. Обмерев от страха, он возвращает скрипучую ручку в исходное положение, с комической гримасой на лице, наводящей на мысль, что он только что обменялся рукопожатием с силачом.
Тут он замечает, чуть дальше, еще одну дверь. Сколько у него времени? Он зажмуривается в темноте, здесь лестничный марш заслоняет и ту малую толику дневного света, льющегося сквозь световой люк в крыше. Он начинает нащупывать наугад, влажными пальцами. Когда окончательно берется за ручку, слышен только ее щелчок. Лишенному возможности заглянуть в комнату кажется, что с той стороны дверь подпирает труп, брошенный у порога, у гостя так тяжело на душе, что это можно увидеть на рентгеновском снимке.
Где вы, — спрашивает Девочка и близоруко щурится. Вот он я, здесь. И молодой человек в два прыжка нарисовался перед ней. Вот черт, — отпрянула Девочка, но только нельзя сказать, что ее это рассердило, у кого бы испортилось настроение при такой скорости, кто, положа руку на сердце, не желает себе быстрой кончины? Легко об этом говорить вот так, вчуже, но она давно купила себе участок на Новом кладбище, еще тогда, когда перестали хоронить на Алмашском,[1] а там вся ее родня, хотя, конечно, можно было бы, вы же знаете, как это делается, подмазать, ну, и найдется местечко, а где мои связи, correspondences, сударь, там же, где и прошлогодний снег, где старые поклонники, эх, где им еще быть с их грошовыми пенсиями, — в жидкой грязи, если не в земле сырой, право, не стоит, и не пациент какой-нибудь, ну кто теперь помнит про детские болезни, старые переломы, но попалось мне объявление «продаю участок там-то и там-то», ага, сказала я себе, этот решил не умирать, — и они оба рассмеялись.
А что с тем объявлением, показывает собеседник свернутую газету.
Оставьте это, говорит старушка, успокаивающе прикрыв глаза, а чем вы занимаетесь?
Я пишу.
Что? — изумилась Девочка.
Разные вещи, — замялся он.
В газеты?
И в газеты, — говорит он примирительно, — вот, я думал дать объявление…
Объявление? Какое объявление? Не про встречу же с мужем?
О фрилансерских интеллектуальных услугах, сударыня. Например, кто-то хочет стихотворение для памятника или изысканное поздравление, есть богатые люди, хотят истории своих семей, вот это я могу сделать. Это мое ремесло.
А жизнеописания? Вы, значит, и такие вещи делаете?
Конечно, биография — благодарный жанр. Хотя, конечно, я еще не…
И сколько бы это стоило?
По-разному, — откашлялся молодой человек.
Не дороже жизни?
Нет, нет, — он делает вид, что не замечает иронии, — и жизнь умершего ребенка можно описать на пятистах страницах, как столетнего.
Так от чего зависит, — старая дева становилась нетерпеливой.
От договоренности.
Некоторые вещи стали подразумеваться.
Они сидели за круглым столом в уютной мансардной комнатке и переглядывались, а свет вливался сквозь косые окна. В центре — беленая печная труба, теряющаяся в черепице и всегда похожая на живот, теплый, когда положишь на него руку. С улицы было слышно голубей, надувающихся и ссорившихся над мусором у водосточной трубы. Снаружи была телевизионная антенна и прекрасный вид. На верхушке дымовой трубы — гнездо аиста. Внутри же — кровать с тюремными кружевами, старинный патефон, немного классических гипсовых фигур и ссохшийся мольберт. Наполовину комната — наполовину склад. Скромная, но с избытком деталей, можно сказать, просто каморка, в которой переночует покушающийся, или кто-то, кому все равно, если первое впечатление слишком сильно. На стене репродукции сезанновских «Картежников» вангоговских «Едоков картофеля» и «Нищего» Курбе.
Знаешь, что, — говорит женщина, — и молодой человек с легким отвращением замечает, что она перешла на per tu. — Мы вот как поступим. Ты здесь будешь квартировать бесплатно, если тебе подходит.
Но, — он смущенно отнекивался, — но…
Постой, — прерывает его Девочка, — я буду готовить на себя и на тебя, если ты захочешь это есть. Время от времени ты будешь покупать немного мяса, бутылку вина или горсть-другую семечек подсолнечника, я не возражаю, мы не будем из-за этого торговаться. И ты опишешь жизнь мою и моей семьи. Так, как я тебе буду рассказывать, и как ты сам сочтешь нужным. Когда у тебя не будет другой работы, когда тебе захочется. Договорились?
Нет, — решительно отвечает молодой человек.
В чем дело? Тебе не нравится мой нос? — спрашивает Девочка, подносит к носу пальцы, вдыхает их запах.
Нет… Я работаю только с покойниками.
А теперь ты поработаешь с вполне бодрой покойницей, — рассмеялась Девочка. — Ну, только если тебя оплата не устраивает.
Да нет, нормально…
Ну, и?
Речь об украшении, как, например, сувенир в бутылке, альбом воспоминаний с фабулой. Воспоминания прекрасны, жизнь грязна. Понимаете?
Неужели ты думаешь, что я буду плевать на собственную могилу?
Не думаю, но я работаю, как фотограф в старину, модель просовывает голову в дырку на картоне, все остальное нарисовано — пляж, Париж, военное училище, любая выбранная нами жизнь.
Мне не нужна наемная плакальщица или слащавый некролог. Я тебе покажу, расскажу — ты скомпонуй, придай форму, запакуй.
Сколько бы вы экземпляров напечатали, — он прикидывал, подсчитывал, — для родственников и друзей? Например, пятьдесят, с золотым тиснением? Сто экземпляров в твердой обложке?
Будет достаточно одного.
Не понимаю, — молодой человек поднимает голову от газеты, на полях которой он что-то черкал.
У меня никого не осталось, сынок. Это для меня и для Бога…
Что? Рассказывать? Так сразу?
Женщина вытирает ладони о платье.
Я сейчас не могу, — задохнувшись. У нее сжимается горло от внезапного волнения, во рту пересыхает и, что там еще бывает. Она быстро поднимается, как-то молодо, выходит из комнаты, оставляя гостя сидеть за столом, но вдруг оборачивается, возвращается, протягивает ему руку, они пожимают друг другу руки, договор заключен.
Позже, — говорит Девочка, кивая головой. — Мне надо сосредоточиться.
Взгляд молодого человека скользит по психологическому тесту в раскрытой перед ним газете. «Если бы Вы могли выбирать судьбу, кем бы Вы стали: а) полководцем; б) любовником; в) художником; г) мудрецом».
Машинально обводит кружком букву б.
Двор
Я настолько утомлен, что способен только к простым предложениям, — было написано на лбу квартиранта. Он качался на стуле, чувствуя, что сердце бьется все медленнее. Какой-то тяжелый холод шел со спины, из окошка на крыше, которое, похоже, до
