Драконы – прошлое, будущее – за Белым Конем.
Так думал Гарольд.
Так верила страна.
Родичи убитых оплакали их, вытерли слезы и снова занялись повседневными заботами, считая, что уж теперь-то драконов опасаться нечего.
Мудрые люди были правы.
Король Гарольд не ошибся.
Драконы с севера не пришли, а Белый Конь нес на себе будущее.
…Три недели спустя на западные границы нагрянула рать, верхом на белых конях и под знаком Красного Дракона. Старое знамя скатилось под копыта боевых коней вместе с телом короля Гарольда. Победитель, далекий потомок тех, кого называли хозяевами драконов, расправился с его наследниками и короновался сам.
Драконов не было. О них, как и об их хозяевах, еще долго вспоминали как о страшном и прекрасном сне – радуясь, что это был сон и ничего более. Что единственным драконом, который что-то значил, остался знак нового короля.
Вильгельма-Бастарда, Завоевателя.
О былых днях сложили много красивых легенд и преданий, закованные в сталь всадники Вильгельма и его собратьев-королей то и дело отправлялись на поиски драконов и прекрасных дев, и обычно достигали своей цели… о чем после очень сожалели, ибо на поверку дева-то и оказывалась настоящим драконом…
С прежними хозяевами драконов все, конечно же, было не так. Рыцари восхищались ими, отправляясь в походы – а после возвращения, глядя на своих драконов, просто преклонялись перед могущественными предками.
И вздыхали, сожалея, что век драконов кончился и более не вернется… сожалея и втайне гордясь, ибо только в век без драконов рыцари могли найти достойного соперника, победа над которым возвышала.
Дракон умирал.
Каменные копья вспороли брюхо и перебили хребет, осколки костей торчали из раны. Разорванное крыло трепетало на ветру. В правой глазнице мутнело хрустальное око, левая была пуста. Широко разинутая пасть обнажала обломки клыков – острые, блестящие, никчемные. Хвост неуклюже торчал вверх и вбок, пластины серо-серебряной чешуи отваливались, когда ветер шевелил тяжкое тело.
Свинцовая громада моря бесновалась внизу, гребни волн то и дело срывались и взлетали вверх, чтобы обрушиться на острые скалы. Ветер играл клочками пены, солеными и хрупкими, как недавно играл с раненым и беспомощным драконом. Здесь все было в его власти.
Люди, которые были хозяевами дракона, а ныне стали его наследниками, смотрели вверх, в черную бездну, которую никогда более не увидят как равные, отныне им суждено было видеть черноту со стороны дна и не иначе.
Умирающий дракон не слушал их споров.
Не слушал он и музыку сражения, древнюю как чернота наверху или ветер сбоку, не обращал он внимания и на шипение огня и на сладкий запах сожженной плоти.
А потом победители, похоронив побежденных в море, отрезали дракону крылья, выломали клыки, кости и хребет, содрали пластины чешуй и все, что можно было пустить в дело. Из костей и чешуи они сделали себе дома, способные устоять даже против всемогущего ветра, а крылья…
А крылья, сшитые из обрывков старых драконьих крыл, приспособили для себя.
И грозное небо, синее и черное, приняло в себя – нет, не новых драконов, которых больше не было, но крылатых людей. Которые хотели жить – и могли жить без драконов, сожалея о былых временах и рассказывая сказки о полетах сквозь бездну тьмы и звезд… сожалея – и гордясь своей способностью побеждать ветер, гордясь тем, что их крылья могли то, чего не сумел когда-то дракон.
Их век, век без драконов, был суров, однако другой жизни люди не помнили, а в сказки верили как обычно верят сказкам – только когда их рассказывает тот, кто умеет рассказывать, и только пока длится рассказ. Век людей оказался веком без драконов – ну что ж, значит, так случилось, и незачем сожалеть об этом слишком сильно.
Ведь только в век без драконов люди могли летать на собственных крыльях…
Конец(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
