говорю я.
Сам тогда верил, что дело не хитрое, распутаем быстро. Приехали криминалисты, искали следы, взяли пальчики у всего персонала, от уборщиц до бухгалтерии. Изъяли мы все записи. У них камера прямо в помещении с холодильниками, две в коридоре, три на выходе, муха не пролетит. Заодно сами опросили всех, кто в тот день и накануне работал и был в морге.
Весь день потом смотрели кино. Глаза болеть начали, хоть тресни — никто не входил и не выходил. Вот время по протоколу как бабку привезли, вот время как санитар её в холодильник кладёт. Вот закрывает. И потом шестнадцать часов там никто не появляется! Ни у холодильника, ни в коридоре! Несколько раз пересмотрели.
Криминалисты говорят, пальчиков чужих нет. Только пальчики того санитара, который бабку привозил. Я помчался в морг опять. Проверил сам ящик, где труп лежал: сама бы она не выбралась, испариться не могла. Подумал, что трупа не было и всё это шутка — нет, вот документы все, адрес, контакты родственников указаны.
Отправился на её квартиру, думал, родня там уже, наверное, новоселье празднует. В таких делах привык, что за квартиру любимые внучки-племянники со стариками расправляются. Приехал — дом старая кирпичная пятиэтажка, в квартире никого нет, никто не отвечает, в окнах света нет. Пошёл соседей опрашивать. И тут интересное началось. Бабка эта почти никуда не выходила, с соседями не общалась, её по имени никто не знал, но все говорят, что с самого первого дня в доме жила. Только вот почти никто не знал, что она умерла несколько дней назад. А как узнавали, чуть не каждая вторая хозяйка крестилась и говорила: «Слава Богу!». Одна женщина заявила: «Эта бабка ведьма была! Её весь дом ненавидел и боялся! Из-за неё у всех по несчастью, проклятый дом! Вы спросите, у нас в каждой квартире кто-то умирал или мучился! Вы спросите! Это она всё делала!»
Я-то тогда думал, что просто сумасшедшая попалась. Но в одной квартире мне повезло, там женщина другая была, она, как узнала, зачем я, попросила войти, чаю налила, говорит: «Я вам о ней сейчас расскажу. Мне соседка когда-то лет пять назад рассказала, я всё боялась кому-то ещё сказать. Но теперь, раз этой… — тут она как-то странно замолчала и перекрестилась, — больше нет, то и сказать можно. Мне баба Тома рассказывала. Эта женщина тут очень давно жила и всех знала. Я у неё как раз про ту самую старуху спрашивала, сама всегда её боялась. Баба Тома мне сначала говорить не хотела. Но как-то я её уговорила, уж и не помню, чем её так умастила, но она рассказала. В нашем доме давали квартиры колхозникам, уж и не помню, за что. Но все были из одного села. И баба Тома была. Говорила, что в том селе жила вместе с бабкой этой ещё до войны. В войну в селе стояли немцы, и жили они по домам у всех в деревне. А та бабка была девочкой подростком, миленькой, фигуристой. И к ней всё немцы приставали. И вот однажды баба Тома, а она тогда совсем малая была, видела, как эта девчушка идёт по дороге через село простоволосая, в одной сорочке, вся в крови. Подходит к двери дома, стучится, её прогоняют. Она к другому бредёт, а её и там прогоняют. И так она полсела прошла, и баба Тома на это всё смотрела, пока её мать не схватила за руку и не заперла в доме. Потом люди говорили, что её немец изнасиловал. У неё родители строгие были, в тайне очень в Бога верили, и дочку, покрытую позором, выгнали из дома. И никто её не принял в селе, все боялись. А чего боялись, и сами не знали. Ушла та девочка куда-то, думали сначала, что сгинула. Потом и немцы из села ушли. А через два дня сказали, что вся та немецкая группа была уничтожена, никто не выжил. Все радовались, а потом красная армия шла, и все опять радовались. А потом баба Тома видела, как та девочка в деревню вернулась, да не одна, а с какой-то женщиной. Она помнит, видела, как девочка ту тётку по селу водила и пальцем на дома показывала. Той тётки почему-то все испугались. Все кричали очень. Одна баба даже с коромыслом на них бросилась, но посреди дороги почему-то застыла, ноги у неё отнялись, не вставала потом. А ещё через неделю приехали из НКВД и пол деревни увезли. Старухи плакали, что всех расстреляли. А скоро и дома начали гореть, сами собой. Половина пустые стояли, и сами вспыхивали. Поджигателей хотели поймать, да никого не поймали. Ещё баба Тома вспоминала, что её тогда мать после прихода страшной тётки неделю водой из церкви умывала, и все боялись очень.
После войны, говорила она, всё забылось, все в колхозе работали. Из села мало старожилов осталось, куда-то все пропали. Случайно она ту девочку встретила через много лет, она в тот же колхоз зверотехником пошла. Неказистая, вроде, с годами стала, а все мужики в неё влюблены были. Она ими как куклами вертела. Долго ни один не задерживался, как-то быстро они начинали пить, стареть, высыхать.
А потом им и по квартире дали. И как въехали в доме сразу странное началось, — тут женщина прервала свой рассказ, и тяжело вздохнула. — Я и сама мужа схоронила. А баба Тома рассказывала про ту старуху, что она, дескать, от той тётки в войну научилась чёрной магии, и теперь всех изводит. Я у неё ещё спросить хотела, только тут баба Тома кашлять начала и задыхаться. Так кашляла, что скорая приехала. Её потом дети увезли в другой дом, а баба Тома совсем почти не говорила после».
— Вы знаете, это больше на пионерскую страшилку похоже, — не верил я ей. — У гражданки Величкиной были недоброжелатели? С родными были драки?
— Да вы что! Её все ненавидели, все боялись, но никто и близко подойти не смел. У неё один племянник был. И то, скорее родня мужа, он редко приезжал, а после неё выходил сам не свой.
— А другие родственники? — говорю.
— Никого не было. Все, кто был — все померли.
Странное дело получалось. В рассказ про чёрную магию я тогда не верил. Да и мало ли сумасшедших старух жило на свете. А совпадения — всего лишь совпадения, к делу не пришьёшь, требуются факты.
Узнал я адрес её племянника. Поехал к нему. Приезжаю на
