Хендрик поднял голову и увидел, что через люк, который он раньше не заметил, на него смотрит дуло револьвера.
В ужасе он остановился. Бороться казалось бесполезным. При таких условиях он не смог бы даже воспользоваться ножом, да и револьвер был бы бесполезен. Незнакомец, во власти которого оказался Хендрик, укрывался за стеной сбоку от люка. Наблюдая за матросом, он мог просунуть лишь руку с направленным на Хендрика оружием.
— Слушайте меня внимательно! — сказал незнакомец. — Повинуйтесь! Услуга поневоле, которую вы мне окажете, будет вознаграждена. Правда, у вас нет выбора. Следовательно, повиноваться мне нужно не задумываясь. Иначе я пристрелю вас как собаку… Откройте ящик стола… Так. Вы видите шестизарядный револьвер. В нем пять патронов… Возьмите его…
Голландский матрос повиновался почти бессознательно. Обезьянка на его плече дрожала и вскрикивала.
Незнакомец продолжал:
— В глубине комнаты вы видите занавеску. Отдерните ее…
За занавеской Хендрик увидел альков, в котором на кровати, связанная, с кляпом во рту лежала женщина.
— Развяжите этой женщине руки и ноги, — скомандовал незнакомец, — вытащите кляп!
Когда приказание было исполнено, женщина, совсем юная и восхитительно привлекательная, бросилась на колени рядом с люком:
— Харри! Это подлая западня! Вы затащили меня на эту виллу, чтобы убить здесь! Вы говорили, что сняли виллу, что мы проведем в ней первые дни после того, как мы помирились. Я думала, что смогла убедить вас. Я считала, что в конце концов вы поверили. Я никогда не была виновата! Харри! Харри! Я невиновна!
— Я не могу верить вам, — сухо ответил незнакомец.
— Харри! Я невиновна… — повторила женщина сдавленным голосом.
— Это ваши последние слова. Я тщательно фиксирую их. Потом мне будут повторять их… Всю жизнь... — голос незнакомца дрогнул, но тут же снова окреп. — Ибо… я еще люблю вас. Если бы я так не любил, то убил бы вас сам. Но я не могу. Это невозможно. Потому, что я люблю вас. Теперь вы, матрос. Слушайте! Если прежде, чем я сосчитаю до десяти, вы не всадите пулю в голову этой женщине, я уложу вас мертвым к ее ногам… Итак! Раз… два… три…
Незнакомец еще не сосчитал до четырех. Потеряв рассудок от ужаса, Хендрик выстрелил в женщину, которая, по прежнему стоя на коленях, неотрывно смотрела на него. Пуля попала ей в лоб. Следующий выстрел, раздавшийся из люка, поразил матроса в висок. Тело уже оседало вниз, но визжащая обезьянка еще пыталась спрятаться в складках свитера.
На другой день в пригороде Саутгемптона случайные прохожие, услышав странные крики из коттеджа, сообщили в полицию.
Вскоре прибывшими полицейскими двери виллы были взломаны. Внутри были найдены трупы молодой женщины и матроса. Обезьянка, внезапно выскочившая из-под свитера бывшего хозяина, вцепилась в лицо одного из полицейских. Она напугала их настолько, что, несколько сдав позиции, они пристрелили ее прежде, чем снова приблизиться к телам.
Провели следствие. Было ясно, что женщину убил матрос, а потом застрелился сам. Тем не менее обстоятельства происшедшего не были до конца ясны. Конечно, оба трупа были сразу же опознаны, но возник вопрос: в результате стечения каких обстоятельств леди Фингал — жена пэра Англии — оказалась одна в загородном доме с матросом, только накануне прибывшим в Саутгемптон?
Владелец виллы не смог дать проясняющих ситуацию объяснений. Коттедж был снят за восемь дней до трагедии на имя некоего Коллинза из Манчестера, который, кстати сказать, так и не был обнаружен. Этот Коллинз якобы носил очки и длинную рыжую бороду. Впрочем, борода могла быть фальшивой.
Лорд Фингал, близкие друзья которого называли его Харри, прибыл в Саутгемптон из Лондона, как только узнал о случившемся, со всей поспешностью. Несчастный боготворил жену и был неутешен. После этих событий он удалился от светской жизни. Он живет в Кенсингтоне один, не имея рядом с собой никого, кроме одного слуги да попугая, который беспрестанно твердит: «Харри, я невиновна!»
Дешил Хэммет
Мальтийский сокол
(Пер. с англ. Юрия Здоровова)
Глава 1
«Спейд и Арчер»
В лице Сэмюэла Спейда было что-то мефистофелевское: длинный костлявый заостренный подбородок, постоянно поднятые уголки губ, глубокий треугольный вырез ноздрей, брови вразлет над двумя складками, из которых торчал крючковатый нос, да клинышек коротких светло-русых волос между большими залысинами. Обычными, а не раскосыми, как следовало ожидать, были только его желтовато-серые глаза.
Заметив Эффи Перин, он сказал:
— Да, прелесть моя?
На Эффи Перин — загорелой долговязой девице с задорной мальчишеской улыбкой и веселыми карими глазами — было коричневое облегающее платье из тонкой шерстяной ткани. Закрыв за собой дверь, она привалилась к ней спиной и сказала:
— Там к тебе девушка. Ее зовут Уондерли.
— По делу?
— Кажется. Но посмотреть на нее стоит в любом случае: красотка, каких поискать.
— Тащи ее сюда. Немедленно.
Эффи Перин снова распахнула дверь и, держась за ручку, проговорила в соседнее помещение:
— Заходите, пожалуйста, мисс Уондерли.
Раздалось очень тихое «спасибо», настолько тихое, что расслышать его позволила только отменная дикция говорившей, и в дверях появилась молодая женщина. Она шла медленно, осторожно и смотрела на Спейда застенчивыми и одновременно пытливыми ярко-синими глазами.
Ее гибкая и стройная фигура была совершенно лишена ломаных линий: прямая спина, высокая грудь, длинные ноги, изящные руки. Одета она была во все голубое, оттенки выбирались, естественно, под цвет глаз. Из-под голубой шляпы вились локоны темно-рыжих волос, робкая улыбка ярко-алых губ обнажала белоснежные зубы.
Спейд, склонив голову, поднялся и короткопалой лапищей указал на дубовое кресло рядом со столом. Хозяин кабинета был ростом не меньше шести футов. Могучие покатые плечи придавали его фигуре почти коническую форму на таком медведе плохо сидел даже хорошо отутюженный пиджак.
Мисс Уондерли снова прошелестела: «Спасибо» — и присела на кончик деревянного сиденья.
Спейд опустился в свое вращающееся кресло и, повернувшись к ней, вежливо улыбнулся.
Из-за закрытой двери доносился привычный треск пишущей машинки Эффи Перин. Где-то неподалеку гудел электрический мотор. На столе в переполненной медной пепельнице тлела сигарета. Ветерок, проникавший в комнату через приоткрытое окно, приносил с собой легкий аммиачный запах и перекатывал по столу сигаретный пепел.
Мисс Уондерли не отрывала беспокойного взгляда от этих пляшущих серых комочков. Она сидела на самом кончике кресла, готовая в любой момент вскочить на ноги. Руки в темных перчатках мяли плоскую темную сумочку на коленях.
Спейд откинулся в кресле и спросил:
— Итак, чем могу служить, мисс Уондерли?
Она затаила дыхание и подняла на него глаза. Потом судорожно сглотнула и поспешно заговорила:
— Ведь вы можете… я думала… вообще-то… — Тут она прикусила белоснежными зубами нижнюю губу и замолчала. Не молчали только ее умоляющие ярко-синие глаза.
Спейд улыбнулся и ободряюще кивнул — дескать, все понимаю, не стоит волноваться.
— Расскажите-ка мне все с самого начала, — предложил он, — и мы подумаем, как вам помочь. Но, повторяю, — с самого начала.
— Это случилось в Нью-Йорке.
— Угу.
— Понятия не имею, где они встретились. В Нью-Йорке, конечно, но вот где именно? Она на пять лет моложе меня — ей только семнадцать, и общих друзей у нас нет. Да и вообще, той близости, которая бывает между родными сестрами, у нас никогда не было. Наши родители сейчас в Европе. Они не переживут этого. Я должна ее найти до их возвращения.
— Угу, — сказал он.
— Они приезжают первого числа.
У Спейда загорелись глаза.
— Значит, у нас еще есть две недели.
— Что с ней стряслось, я не знала, пока не получила письма. Я с ума сходила. — У нее задрожали губы. Руки продолжали мять сумочку на коленях. — В полицию я не обращалась — а вдруг она действительно замешана в чем-то серьезном, — хотя страх за ее жизнь постоянно гнал меня туда. Посоветоваться мне было не с кем. Что делать — я не знала. Что я могла сделать?
— Разумеется, ничего, — ответил Спейд. — Но тут пришло ее письмо?
— Да, и я сразу же послала ей телеграмму, умоляя вернуться домой. Я послала ее сюда, на главный почтамт, «до востребования». Другого адреса она мне не дала. Я ждала целую неделю, но не получила от нее никакого ответа, ни словечка. Время шло, возвращение родителей приближалось. Вот я и приехала за ней в Сан-Франциско. Написала, что еду. Наверное, зря я это сделала?
— Может, и зря. Порой сразу и не сообразишь, что делать. Вы ее не нашли?
