Вдруг видят враги — в поле танки появились. Да не один, не два, а десятка три. И странные: с высокими угловатыми башнями. Новые какие-то! И как быстро движутся!
Спохватились фашисты, скорее — по танкам стрелять! Но поздно, танки вот они! Через окопы перекатываются, прямым ходом на пушки… Не выдержали вражеские артиллеристы — бросили пушки.
А танкисты, времени не теряя, из танков выскакивают, цепляют к ним брошенные пушки и полным ходом, пока враг не опомнился, — обратно к себе, на позиции.
Двадцать четыре пушки танкисты утащили.
Откуда же у наших под Одессой появилось вдруг сразу столько танков? Морем их привезли?
Нет. Сделали на месте, на одесских заводах. Сделали, можно сказать, из ничего. Для танков броня нужна. Брони настоящей не было. Пришлось думать, чем заменять броню. Нашлись тонкие стальные листы. Такой лист пробьют и пуля, и самый маленький осколок. Брали по два листа, между ними вкладывали либо доски, либо резину — чтобы пули и осколки застревали. Хотя и не очень прочная, но всё-таки броня. Из неё собирали башни, укрепляли на гусеничных тракторах, в башни ставили пулемёты, а то и пушки маленькие. Конечно, это были не настоящие танки.
— Такими танками фашиста только на испуг брать, — говорили бойцы.
Так шутя и называли эти танки «на испуг», сокращённо — «НИ».
Артиллерия, огонь!
Трудно было пехотинцам под Одессой отбивать атаки врага. Но имелись у них верные друзья — артиллеристы. Ещё задолго до войны были построены береговые батареи — стрелять по вражеским кораблям. Пушки этих батарей большие, дальнобойные, за бетонными стенами укрыты. Когда батареи строили не рассчитывали, что придётся стрелять по суше. Но пришлось.
Одной из береговых батарей командовал капитан Зиновьев. [12]
На рассвете в приборы наблюдения — в дальномеры и стереотрубы — разглядели, что далеко, на вражеской стороне, по дороге тракторы-тягачи большие пушки везут.
Доложили капитану, спрашивают:
— Разрешите открыть огонь?
— Рано! — отвечает капитан. — Подпустим ближе.
Спокойно едут вражеские артиллеристы, не знают, что вся их колонна — уже под прицелом.
Подождал капитан Зиновьев, пока ещё ближе подъедут, скомандовал:
— Огонь!
Выстрел, второй, третий… Всю вражескую колонну дымом окутало.
Прогремело восемнадцать выстрелов.
— Отбой! — даёт команду капитан.
А на дороге — пушки разбитые валяются, тягачи горят…
Вот и доехали враги до новой позиции!
Как-то наблюдатели через свои приборы ещё за много километров высмотрели большую колонну вражеских грузовиков с солдатами. Колонна шла по степной дороге к лиману — длинному заливу, каких возле Одессы много. Фашисты хотели пере-[13]ехать лиман по дамбе — земляной насыпи, по которой пролегла дорога. Батарейцы и на этот раз не спешили. Дождались, когда вся колонна машин втянулась на дамбу. И ударили — сначала впереди колонны, потом позади. Разрушили дамбу — врагам ходу нет ни вперёд, ни назад. Вот тут и начали артиллеристы снарядами их молотить. От вражеской колонны только дым остался.
Однажды противник начал новую атаку. По широкому полю вражеская пехота цепью идёт. Приготовились стрелки и пулемётчики стрелять. Прислушиваются: вот-вот должны ударить наши пушки. А пушки молчат. В чём дело?
И вдруг сзади непонятный рёв раздался. Видят бойцы — над их головами небо прошили десятки огненных стрел, а впереди, где вражеская пехота, вздымаются пламя и дым фонтанами, высокими, как многоэтажный дом.
Заметались враги. Как вспыхнет, как грохнет — всё вокруг в огне, земля — и та горит, нет спасенья… Огненные снаряды!
Что же за снаряды это были? Это дали залп наши «катюши». До сих пор не было под Одессой «катюш». Подвезли их морем, и узнал враг, что такое русская «катюша». Это ракетная установка, от одного залпа которой сразу 16 мин взвиваются над землёй. [15]
Удар с неба
Хотя у защитников Одессы самолётов было меньше, чем у врага, но боялся он наших соколов. Смело даже один наш лётчик-истребитель бросался в бой на нескольких врагов. Наши бомбардировщики, прорываясь сквозь зенитный огонь, сбрасывали бомбы на войска противника, а в море — на его корабли.
Вылетел однажды бомбить фашистов наш бомбардировщик. Командовал им лейтенант Булыгин, вторым пилотом был лейтенант Колесник, стрелками-радистами — Титов и Кусенков, все комсомольцы. Подошли к цели — и тут противник встретил их огнём зенитных пушек. Загорелся самолёт. Но все бомбы сбросил точно. Теперь — скорее до родного аэродрома долететь.
А пламя всё сильнее. Нет, не дотянуть до аэродрома…
Выпрыгнуть, раскрыть парашюты?
И вдруг увидели: ползут по дороге фашистские танки.
Повернули комсомольцы самолёт на вражескую колонну. А за ним — дым тянется. Вот-вот вспыхнет, взорвётся бензин в баках.
Погибать, так не задаром!
Направили комсомольцы самолёт прямо на танки!
Взрыв!
Танки в огне, рвутся в них снаряды, полыхает горючее, чёрный дым к небу валит.
Со славой погибли четверо комсомольцев.
А на дороге остались обгорелые, искорёженные танки — до Одессы они не дошли.
«Больше стрелять не будет»
Тёмная осенняя ночь. На позициях — тихо. Только в порту оживлённо: пришли суда с боеприпасами, их надо быстрее разгрузить, а обратным рейсом отправить раненых, детей, женщин. Надо всё сделать, пока темно. Наступит утро — по причалам начнут бить батареи врага. Они стоят теперь совсем близко к порту, возле пригородного села Григорьевка. С тех пор, как противник прорвался к берегу моря у Григорьевки, порт под обстрелом. Как заставить замолчать пушки врага?
Глубокой ночью фашисты услышали близ Григорьевки гул какого-то большого самолёта. Он пролетел, и снова стало тихо. [16]
Фашисты не знали, что с этого самолёта спрыгнули двадцать три наших моряка-парашютиста.
Скрытые темнотой, пробирались парашютисты к вражескому штабу, резали ведущие к нему телефонные провода.
Первым обнаружил штабной блиндаж матрос Негреба.
Отыскал отдушину, бросил в неё связку гранат.
Бухнул взрыв. Нет больше штаба!
И тут же по всему берегу вблизи Григорьевки забухали разрывы тяжёлых снарядов. Это открыла огонь артиллерия наших кораблей. Они подошли к Григорьевке, чтобы высадить десант. Стреляли крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Бойкий», «Безупречный», «Беспощадный». Под прикрытием их огня к берегу устремились катера, баркасы, шлюпки с морскими пехотинцами.
Плохо воевать без штаба. Вразнобой, с опозданием начали отвечать огнём фашисты. Десантные суда были уже у самого берега. Десантники прыгали прямо в воду.
— Полундр-ра!.. — катилось по берегу. И перед вражескими солдатами возникали из тьмы те, кого они прозвали «чёрной смертью» — матросы в чёрных бушлатах.
Впереди был высокий обрыв, оттуда в десантников стреляли. [17]
Падали на береговую гальку матросы, скошенные пулями. Но рота, которой командовал младший лейтенант Чарупа, всё же ворвалась на кручу, сметая врагов. За ней устремились и другие роты.
К грохоту корабельных пушек прибавился гул батарей, стрелявших с восточной окраины Одессы. Оттуда начали наступать наши части.
Утром в посветлевшем небе появились вражеские самолёты. Они начали бомбить корабли, берег, где высадился десант. Но наше наступление продолжалось. Морские пехотинцы хотя и несли потери от сильного огня врага, всё же вышибли его из Григорьевки, захватили тяжёлые орудия, ещё недавно бившие по одесскому порту.
Целый день не умолкал бой. К вечеру пехотинцы соединились с моряками-десантниками. Противника отбросили на десять километров. Его артиллерия уже не могла обстреливать порт.
Десантники вошли в Одессу с захваченными у врага пушками.
На одной из них была надпись, сделанная матросами:
«По Одессе она больше стрелять не будет». [18]
Грозные невидимки
Ночь в штабе румынской дивизии в селе Маяки вблизи Одессы началась, как и предыдущие ночи, спокойно. А что было тревожиться? От передовых позиций далеко, наступления русских ожидать не приходится, вокруг — патрули, заставы, часовые. Собака не пробежит, не то что человек. На охрану штаба поставлен целый батальон. Так что господа штабные офицеры могли спать без тревог.
Вот уже и заполночь. Самый крепкий сон…
Но что это?
Выстрелы, громыханье гранат, звон разбитых стёкол.
— Тревога! Русские!..
Мечутся по штабу офицеры и писари. Бегут поднятые по тревоге солдаты. Одни падают на ходу, сражённые пулями, летящими из тьмы. Другие стреляют в темноту наобум, не видя цели. Взметнулось косматое пламя — загорелся дом от разрыва гранаты. По зданию штаба откуда-то бьют пулеметы.
