Бабушка Лючия прошлась вдоль стены овальной комнаты, заглядывая в каждую нишу
– Томазо! – звонко закричала Лючия. – Томазо, где ты, детка? Гости уже удивлены, а меня ты удивить не можешь! Покажись, насмешник, мы не сделаем тебе ничего плохого…
Свет в помещении неожиданно погас, и несколько секунд стояла совершенная темнота. Мгновенье и вот уже огнистой змейкой заскользила меж кубков на столе ручная ящерица. На стенах начали разгораться пятна холодного света: белые, красные, жёлтые, голубые. Сквозь них медленно проступили рисунки неизвестных чудовищ, крылатых ящуров, птиц. Стенные ниши открылись и в них мама, бабушки и дети увидели необычного вида машины, а на узких полках во множестве стояли поделки из кованого металла.
– Томазо, у нас времени до заката солнца, – начала сердиться бабушка Лючия, – это не так много. Заканчивай фокусы, приступим к делу. Ты знаешь сеньора Донателло? Можешь познакомить с ним моих ребятишек и их родителей?
Кусок округлой стены неожиданно отодвинулся, и из открывшейся щели показалась кудрявая голова с чёрными как спелые вишни глазами. Глаза смеялись, искрились радостью и добротой.
– Это, с которым Донателло, Лючия? С чесальщиком шерсти из Флоренции.
– Ну, посмейся, посмейся над старой бабкой, Томазо, – Лючия громко высморкалась в батистовый платок. – Сыровато здесь у тебя, прикинь на детей войлочные тужурки, не дай бог, простудятся.
«Томазо Мазини». Импровизация Василисы Бессоновой.
Голова мгновенно исчезла и через минуту опять появилась, но уже в другой стенной щели. Впереди головы двигалась гора из разноцветных войлочных тужурок необычайной красоты. Когда вся одежда была разобрана, гости увидели спортивного телосложения человека из мышц и смуглой кожи. На Томазо были надеты атласные шаровары, сшитые на восточный манер и малюсенькая жилетка, едва прикрывавшая атлетические плечи.
– Конечно же, нас интересует сын чесальщика шерсти из Флоренции, – иронически заметила Лючия, – некто Донато ди Никколо ди Бетто Барди, прозванный Донателло. А если проще, нас интересует великий итальянский скульптор эпохи Возрождения, автор мраморной скульптуры Давида, хранящейся в Музее скульптуры и прикладного искусства Барджелло во Флоренции. Ну-ка, Рибаджо, доставь нам её сюда.
– А! – воскликнул Томазо. – И ты здесь, негодник! За мной осталась затрещина за испорченную виньетку, припоминаешь?!
– Да, помню, помню! – отмахнулся Рибаджо. – Что сначала – затрещина или статуя Давида?
– Статуя Давида! – хором закричали гости.
– Давай, Томазо, сначала дело, а уж потом развлечения, – примирительно сказала бабушка Лючия.
– Иех! – воскликнул Рибаджо и исчез.
– Иех! – вновь раздалось в комнате. Присутствующие вновь увидели Рибаджо, а за его спиной возникающую бронзовую статую Давида.
– Вот это да! – взвизгнул Алька. – Из музея стащил?!
– Не стащил, – сурово ответил Рибаджо, – а позаимствовал на время, чтобы вам, невеждам, показать.
– Ничего себе краковяк! – гаркнул с плеча Василисы Кешка. – Чёй-то у него за голова под ногами валяется?
– Птице, это позволительно не знать! – услышали гости голос незнакомого человека неожиданно возникшего на верхней площадке лестницы.
– Донато, заходи! – замахала руками бабушка Лючия. – Заждались уже!
Скульптор быстро сбежал по ступенькам вниз…
«Давид» около 1440г. Бронза. Национальный музей Барджелло, Флоренция. Италия.
«Портрет Донателло». Импровизация Василисы Бессоновой.
Знакомство третье. Донателло
Скульптор быстро сбежал по ступенькам вниз, поклонился всем присутствующим, а бабушку Лючию поцеловал в щёку.
– Тебе нравится мой Давид, Лючия? – Донателло обошёл скульптуру вокруг, ласково провёл ладонью по плечам, лицу. – Этот Давид мне удался, правда, Лючия!
– Несомненно! – горячо отозвалась бабушка Рибаджо. – Он лучший! Но первый, совсем молодой тоже был хорош! Какой отличный кусок мрамора ты использовал для него.
– Кусок был неплох, – взгрустнул скульптор, – но для такой фигуры маловат…
Мама с Рибаджо и детьми сидели не шелохнувшись, боялись нарушить беседу Лючии и великого скульптора. Зато Кешка нетерпеливо переминался с лапки на лапку, ему не терпелось встрять в разговор.
– Маловат, это точно, – подтвердила Лючия, – поэтому его и перенесли из флорентийского собора Санта-Мария дель Фьоре2 в галерею Уффици3. Рибаджик, требуется твоя помощь…
– Иех! – пискнул из дальней ниши Рибаджо. – Он же тяжёлый, как мост! Только из уважения к великому скульптору…
Следующий «иех!» раздался через минуту после первого, и сразу рядом с фигурой бронзового Давида появилась фигура Давида поменьше, но уже из мрамора.
Улица галереи Уффици. Флоренция. Италия.
Один из залов галереи Уффици. Флоренция. Италия
Флорентийский собор Санта – Мария дель Фьоре – самое знаменитое из архитектурных сооружений во Флоренции.
Внутреннее убранство флорентийского собора Санта – Мария дель Фьоре.
– И у этого чья-то голова под ногами, – взвизгнул Кешка.
– Меня тоже поразила эта история, – скульптор присел на диван и откинулся в его мягкие подушки. – Когда-то совсем в далёкой юности я увидел картину неизвестного мне художника. Она ошеломила. На картине худенький мальчик, совершенно безоружный вышел на бой с огромным, высотой около трёх метров воином. Воин был закован в чешуйчатую броню, медные наколенники, на голове медный шлем, в руках медный щит. Голиаф, так его звали, был вооружён большим мечом и тяжёлым копьём, один наконечник, которого весил семь килограммов. Никогда, подумал я тогда, не победить мальчонке такого громилу и заплакал…
– Си-и – ай, ай! – всхлипнул Кешка. – Здоровый какой обижает маленького?
Из Кешкиных глаз лились потоки солёных слёз:
– Си-и-ай, ай!
Донателло подошёл к спинке стула, на которой сидел рыдающий Кешка, и ласково погладил птицу по разноцветным крылышкам.
Импровизация автора на тему картины Осмара Шиндлера «Давид и Голеаф». 1888 год.
– Моя матушка рассказала мне эту историю, – продолжал Донателло, – она прочла её в Книге всех книг в Библии. Когда я подрос и сам научился читать, то ещё несколько раз прочёл эту историю. В ней рассказывалось, как однажды на народ Давида, так звали мальчика, напали враги. Их предводитель великан Голиаф вышел вперёд и закричал:
– Выберите у себя человека, пусть он придёт и сразится со мной. Если убьёт, мы будем вашими рабами. Если же я одолею его, то вы наши рабы навечно.
Давид увидел замешательство среди своих соплеменников4. Без раздумий вышел навстречу великану Голиафу. Все пришли в изумление. Мальчик был рыж волосами, красив, румян, но совсем молод. Он не был воином, он был простым пастухом. Давид сложил свой головной платок вдвое и в центр образовавшейся петли поместил увесистый камень. Голиаф, так же как и все остальные воины с той и другой стороны с изумлением наблюдали за действиями Давида. Мальчик начал раскручивать петлю над головой, постепенно усиливая круговые движения. В момент наиболее сильного маха он выпустил из руки один из концов своего платка, петля развернулась, и освобождённый камень с невероятной скоростью полетел прямо в лоб великану, сразив его наповал. Голова Голиафа треснула как орех. Так закончился поединок. Народ Давида остался свободным.
– Хе! – недовольно хмыкнул попугай. – Так чё я реву? Сразу сказать не мог, что кончится хорошо. Сколько слёз зазря пролил, чем я теперь плакать буду?
Кешка вспорхнул и перелетел на плечо бронзовому Давиду.
– Молодец! – попугай панибратски похлопал статую крылышком по щеке. – Такого слона одним камешком прибил. Всем слонам наука.
Кешка покосился хитрющим глазом на Рибаджо:
– Повторяю, всем слонам наука. Включая присутствующих…
– Кешка погоди! – оборвала попугая Василиса. – А дальше, что было дальше?
– Дальше Давид стал царём, – улыбнулся скульптор, – а я, поражённый библейской историей, всю жизнь ваял5 фигуру этого мальчишки. Скульптуры получались разными. Две из них вы видите здесь.
– Ой, не прибедняйся, Донато, – подал голос Томазо Мазини, – твои скульптуры украшают многие музеи мира.
– Чего стоит бронзовая конная статуя кондотьера Гаттамелаты 6в Падуе.7
– Бабушка! – воскликнул Рибаджо. – Эту лошадь сюда не потащу, она меня задавит!
