Только вот как быть, если козырь мой не сработает? То есть, Машкину уже не потребуется мое согласие. И очень просто: директора с главным уговорит, найдет редактора не такого хлопотного. Что, нет таких у нас в издательстве? Да за милую душу! А меня, того самого… «Ин дер люфт!», как говаривали немцы. Совершенно свободно. Покажите мне человека, который в этом сомневается. Нет, только не меня. Я не сомневаюсь, я просто уверен, что выберусь и на этот раз. Вот только придумаю нормальное продолжение рассказа. С хорошим концом. Сейчас, дайте сосредоточиться.
А сосредоточиться не удавалось. В доме явно что-то происходило. Сквозь бетон потолка доносился слабый гул многих голосов, похоже, двигали мебель, чем-то резко стучали. Может быть, милиция нагрянула и меня сейчас обнаружат и освободят? Хотя какая милиция? Я же сам описал, как за мной на милицейском «УАЗе» охотились. Так что спасения с этой стороны ожидать не приходилось.
Перевернувшись на спину, я продолжал раздумывать над возможностями выхода из этого фантастического мира. Конечно, можно было бы пустить все на самотек, надеясь, что фантомы просто развеятся, расплывутся туманом, и я вновь окажусь в квартире моего знакомого и буду с тоской смотреть, как Инка выходит из подъезда и перебегает улицу, чтобы никогда уже больше не встретиться со мной. Я бы согласился сейчас и на это! Но слишком слаба была надежда…
Подумать только — созданные силой моего воображения призраки будут держать меня в «холодной», мучить, и, что вполне возможно, убивать. Никогда бы не подумал, что у меня такое сильное воображение. И что бы ему быть послабее?
Сколько времени прошло в этих бесплодных размышлениях — сказать не берусь. Сигареты у меня не отобрали и пачка успела опустеть наполовину, когда, наконец, загремел засов. Весь подобравшись, ожидая самого худшего, я сел на краю лежанки. Но дверь открылась, и вошел Васенька с небольшой корзинкой в руках. Из корзинки торчала палка колбасы и виднелась бутылка водки. Советской, правда, не импортной.
Выглядел Васенька совсем невеселым. Был он в тоске и печали. Медленно оставив дверь открытой, он подошел к лежаку, поставил на него корзинку. Достал салфетку, привычно и ловко развернул ее, расстелил. Стал выставлять принесенную провизию. Движения его были неторопливы и скорбны. Несколько раз он тяжело, сокрушенно вздохнул. Я терялся в догадках. Действие явно шло не по предусмотренному сценарию. Количество и качество принесенных продуктов только подтверждало забрезжившую надежду на то, что мои дела не так уж плохи. Того, кого собираются пытать и убивать, ТАК не кормят.
В завершение импровизированного стола Васенька распечатал бутылку и налил высокую граненую рюмку. Протянул ее мне и сказал:
— Ну, выпей. Помяни.
— Кого? — холодея от предчувствия, спросил я.
— Константина Степаныча, — глухо сказал Васенька и всхлипнул.
Я с удивлением и непониманием уставился на него. Толстое, широкоскулое лицо его кривилось в плаксивой гримасе и, наконец, из глаз потекли дорожки слез.
И тут до меня дошло! Я торжественно встал, пробормотал: «Мир праху его!», — и опрокинул в себя рюмку.
* * *
— И что, я так тебе револьвер и дал? — спросил Сережа, разливая портвейн по стаканам.
Фантасмагория кончилась. Мы чинно сидели на кухне в квартире Сергея в Буденковске, выпивали и вкусно закусывали. Описанного мною Инке бардака не было и в помине. Нигде не стояли пустые бутылки, стаканы и пепельницы, полные окурков. Не говоря уже о девице в мужских плавках. Сережа недавно женился и был очень благопристоен. Производил впечатление на молодую жену, вероятно. Он и вина-то согласился выпить после долгих уговоров и под угрозой не услышать мою историю. Все на чае настаивал.
— Так и дал, — подтвердил я, закусывая бутербродом с минтаевой икрой.
— Где бы я его взял? — задумчиво протянул Сережа.
— А это у тебя твои проблемы, — криво усмехнулся я. Настроение у меня было препаршивое. И тем не менее, была на душе какая-то легкость. Легкость свободы, что ли?
— Да ладно, — сказал Сережка. — Если бы действительно понадобилось нашел бы. Ты лучше расскажи, как в этот раз выбрался. Взяли и отпустили?
— Нет, конечно. Еще двое суток в «холодной» сидел. Пока Машкина не похоронили. — Не хотелось мне рассказывать всех подробностей, но чувствовал я, что без них не обойтись. А кроме того, казалось мне, что поделись я с кем-нибудь тем грузом, что лежал на душе — и успокоюсь, не стану трепать себе нервы.
Сережка заметил мое состояние. Оглянувшись на прикрытую дверь кухни, он забрал со стола пустую бутылку, сунул ее в шкафчик и откуда-то из-за него выудил другую, полную. Все-таки он был хорошим парнем и настоящим другом.
* * *
Не сказал бы, что эти двое суток прошли спокойно. Я думал о своей дальнейшей судьбе. Что ни говори, а ведь я стал причиной смерти мафиози. И наследники Машкина могли захотеть отомстить мне за невольное убийство своего «крестного отца».
Пару раз я пытался пристать с расспросами к Васеньке, приносившему мне еду. А когда однажды корзинку принес Сашок и я задал ему тот же вопрос, то потом минут пятнадцать корчился на полу от короткого злого удара в солнечное сплетение. При этом Сашок не произнес ни слова. После его визита я совсем приуныл. Возможно, удар в живот был просто ответом на мой придуманный удар доской по голове. А возможно, и отражением отношения ко мне всего этого бандитского гнезда. И в этом случае, естественно, ничего хорошего ожидать не приходилось.
Вот так и прошли два дня — в сомнениях, страхах и тоскливой неопределенности. Самое главное — я не знал, будет ли толк, если я придумаю счастливое или хотя бы нейтральное продолжение моей истории. И даже придуманное продолжение нужно будет кому-то рассказать. А кому расскажешь? Васеньке или Сашку? Да плевать им хотелось на мои выдумки. Они и газеты-то вряд ли читают, не говоря уже о книгах. Так они и будут слушать, что я там дальше с собой и с ними придумаю. Васенька мягко скажет: «Ты, это, паренек, посиди, отдохни!» А Сашок скорее всего все так же молча врежет мне от всей души. Вот и все рассказы.
А утром третьего дня история моя завершилась самым неожиданным образом. Умывшись, я прогуливался по камере, ожидая завтрака. Питание в этой тюрьме было поставлено образцово. В восемь утра — завтрак, в два часа — обед, и в восемь вечера — ужин. Так вот, было где-то без четверти восемь, когда лязгнул замок. Немного удивленный этой неожиданной непунктуальностью, я обернулся к дверям и обмер…
На пороге стояла Инка. За ней возвышался Сашок, казавшийся особенно громадным в сравнении с маленькой женской фигуркой. Он шагнул было вслед за Инкой в камеру, но она успокаивающе подняла руку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
