Он щелкнул крышкой «мозера», привычно скользнул взглядом по циферблату: пора бы начинать вторую часть поединка.
Конечно, знаменитые кулачные бои, про которые когда-то писал Лермонтов в «Песне про купца Калашникова», — это совсем не то, не схожее с «судным поединком», которым потчевали оренбуржцев сегодня… Даже приветствие бойцов стало иным, хотя внешний рисунок сохранился старый.
Раньше, уходя на перерыв, кулачники — обозленные, горячие и мокрые от пота, поклонами не обменивались, а просто устало удалялись в разные углы бойцовского круга — делали это, словно не замечая друг друга, но и не выпуская соперника из поля зрения ни на мгновение. Сейчас же поклонами обмениваются, как наманикюренные дамочки, скоро, наверное, целоваться будут… Дутову сделалось неприятно, он будто ощутил прикосновение липкой паутины к лицу и недовольно дернул головой.
По косому проходу, ведущему к арене, вдоль лавок, шел корнет со щегольскими черными усиками и внимательно оглядывал ряды. Дутов, словно почувствовав это, обернулся, позвал корнета негромким голосом:
— Климов!
Корнет растянул губы в обрадованной улыбке:
— Господин войсковой старшина! Александр Ильич!
— Что-нибудь случилось?
— Юнкера младшего курса подрались.
Брови на лице Дутова взлетели, плотная кожа на шее сделалась красной.
— Ну и что? — спросил он.
— Как что, как что? Это же непорядок!
— Ну и что? — вновь повторил вопрос войсковой старшина.
Климов мигом вспотел. Хотел было расстегнуть крючки на вороте синего фирменного кителя, но отдернул руку:
— Они же могут покалечить друг друга.
Дутов отрицательно покачал головой:
— Никогда. В кулачных боях люди не калечат друг друга…
— Это что же, Александр Ильич, драчунов не надо наказывать?
— Не надо.
В это время на арене, взбив опилки ботинками, появился плечистый боец, приложил руку к груди и поклонился публике. В неприятной, острой тишине раздались хлопки — нестройные, жидкие, больше из вежливости, чем из преклонения перед его мастерством. Плечистый нагнул шею еще раз, и аплодисменты смолкли совсем.
Собственно, калмыку аплодировали также вяло.
Дутов поднял голову. Корнет Климов продолжал стоять над ним с недоуменным лицом. Кончики его усов обиженно дергались. Заметив в передних рядах кадетские мундиры, Климов приподнялся на носках и ткнул пальцем:
— А эти огольцы что тут делают?
— Смотрят представление.
— Кто им разрешил?
— Считайте, что я разрешил, — спокойно произнес Дутов. — Идите, Климов, — холодным голосом посоветовал он, — не стойте над душой. И там, где нет греха, не ищите его.
Климов, скрывая досаду, козырнул и, бряцая шпорами, стал пробираться по длинной пустой дорожке к выходу.
Тем временем бойцы сошлись вновь. Плечистый стремительно подступил к калмыку, нанес ему два удара кулаком. Удары были резкие и, казалось бы, отбиться от них невозможно, но калмыку удалось оба раза на сотую долю мгновения опередить их, и на потном лице плечистого каждый раз возникало удивленное выражение: он не мог поверить, что не достиг цели.
Плечистый боец снова нанес два удара, очень быстрых, один за другим, почти слившихся вместе, — они были как дуплет, уйти от которого немыслимо, — плечистый даже выкрикнул что-то победно. Но калмык и от них ушел. Кулаки соперника вновь только впустую разрубили воздух. Он сморщился, застонал от досады, однако, заметив, что узкоглазый собирается его атаковать, проворно отпрыгнул в сторону и замер на мгновение, выставив перед собой кулаки. Калмык тоже замер…
Это противостояние продолжалось несколько секунд. Плечистый вновь выкрикнул что-то гортанное, победное — криком подбадривая себя, — и прыгнул вперед. Калмык достойно встретил атаку… Плечистый словно бы в бревно всадился. От боли здоровяк изумленно распахнул рот, с его губ сорвался и лопнул пузырь, а в следующий миг он полетел в опилки. В полете широкоплечий ловко развернулся, выбросил перед собой руку и, будто опытный гимнаст, едва коснувшись ею пола, тут же вновь очутился на ногах. Дутов одобрительно наклонил голову: грамотно сработал.
Через мгновение калмык нанес легкий, почти неприметный, удар плечистому в шею, тот крякнул, влетел грудью в опилки, но в следующую секунду вновь оказался на ногах. Дутов вторично одобрительно наклонил голову: наконец-то этот человек начал разумно драться.
Здоровяк снизу бросился на калмыка, ударил. Тот, уходя от атаки, изогнулся — хотел увернуться, но не успел. Мгновенно побелевшие губы его распахнулись, захватили немного воздуха, но недостаточно, чтобы погасить боль в легких, и он чуть не задохнулся от ошпаривающего ожога — будто кипятком облили. «Умело, очень умело», — оценил ход плечистого Дутов.
Калмык, гася боль, переместился к краю арены и, когда противник ринулся за ним вслед, ушел в сторону. Парни на скамейках возмущенно завыли — им не понравилось, что узкоглазый решил улизнуть от стычки. Вой подстегнул калмыка, он выпрямился, стиснул зубы, и бросился к плечистому. В следующее мгновение тот полетел в опилки — удар противника пришелся ему точно по подбородку.
Калмык вскинул над собой обе руки. Но плечистый стремительно вскочил, тут же шлепнулся вновь, и снова поднялся на ноги. Воля к победе, упрямство понравились зрителям, они захлопали ему.
Дутов огляделся. Многие из тех, кто сидел в шатре, наверняка, даже не представляют, что раньше на Руси проходили не только «судные поединки» — драки до первой крови, но и бои с медведями. Вот это были зрелища!
Разъяренный медведь, которому минут за десять до поединка изрядно трепали задницу меделины и мордаши — собаки особой породы, не боящиеся косолапых, — очутившись один на один с человеком, не упускал из виду ни единого перемещения противника, расправлялся с двуногим «венцом природы» безжалостно. Медведи ломали людям хребты, кожу с головы сдирали чулком, а глаза выковыривали из черепа когтями-крючьями. Однако и косолапые, если ошибались, шансов уйти назад, в лес, не имели. Очень часто боец насаживал мишку на рогатину, как кусок мяса на вертел, либо молотил хрюкастого дубиной, а потом бросался на него с ножом и вспарывал тому брюхо…
Кто-то с передних скамеек, где сидели рабочие парни, крикнул:
— Кровь!
Но крови не было. Ни у калмыка, ни у плечистого. Всем известно, что кулачный поединок прекращается, когда у одного из противников появляется кровь, либо он падает на арену и никак не может с нее подняться. В таких поединках лежачих не бьют вообще.
Плечистый, загребая ногами опилки, прошел несколько метров по кругу, уходя от противника вправо, калмык за ним.
Сидевший рядом с Дутовым купец в красной дешевой рубахе, на которую был натянут старый, с вытертыми рукавами пиджак, перегнулся к войсковому старшине:
— Господин полковник, не желаете ли сделать ставку на кого-нибудь из бойцов?
— Не желаю, — ответил Дутов, не поворачивая головы.
— Напрасно, — огорчился купец, — не то сгородили бы по маленькому интересу.
Дутов напрягся, уперся взглядом в пол. Купец вздохнул и обратился к соседу слева от него, бойкому малому в картузе, в пиджаке, карманы которого были плотно набиты семечками:
— Ну что, кинем по маленькой, а? На бойцов… Кто кого возьмет.
— Давай, — согласился малый.
— Выбирай. На кого хочешь поставить?
— Да вот на этого, мордастого.
— Крепкий вояка, — одобрил его выбор купец. — Поскольку сбрасываемся?
— По красенькой.
По красенькой — значит, по червонцу, одной ассигнацией.
— Давай добавим еще по синенькой, — предложил купец. — Годится?
С синенькой «пятеркой» выходило итого пятнадцать рублей.
Малый, будучи доволен тем, что удалось сделать ставку на сильного бойца, а купец не стал сопротивляться и поставил на слабого, был уверен в выигрыше. Он усмехнулся, произнес громко: «Годится!» и, сдернув с головы картуз, следом за купцом швырнул в него пятнадцать рублей.
Купец блефовал, пользуясь глупостью малого: шансов выиграть у плечистого не было. Это было видно невооруженным взглядом. Дутов отвернулся — не любил дураков, а еще больше не любил, когда дураков обманывали умные.
Плечистый тем временем снова провел атаку на калмыка. Два удара достигли цели, и калмык очутился на опилках. Публика заревела. Больше всего ревел соперник купца по пари — только подсолнуховая скорлупа летела в разные стороны:
— Знай наших!
Купец на этот рев никак не реагировал — лицо его хранило вежливое безразличие.
Калмык не успел подняться на ноги — на него сверху грузной копной навалился плечистый. Узкоглазый застонал, но нашел в себе силы вывернуться, и через несколько мгновений насел на плечистого. Собравшиеся снова зашлись в реве — они поддерживали сильного.
