Рука, сжимавшая ключи, теряла чувствительность и делалась все холоднее по мере того, как он, не сознавая, что делает, все сильнее перекрывал поток крови, идущий к пальцам.
Он должен это сделать, это единственный выход. Он не станет возвращаться в то доводящее до исступления отчаяние, которое было его настоящим, в бескрайний мрак, который был его будущим. Накопившаяся внутри ярость отравляла его. Это необходимо сделать ради собственного здоровья, ради того, что еще осталось от его жизни.
Они достигли конца прохода и прошли мимо человека.
— Папа, — закричал Ричард, — ты уронил ключи!
— Идем! — Он потянул Ричарда за руку, не позволяя ему оглянуться через плечо.
— Но ты же уронил, папа!
— Я сказал…
Кен внезапно умолк, когда Ричард вырвался и побежал к тому месту, где на асфальте лежали ключи. Он беспомощно посмотрел на человека, который сдвинулся со своего прежнего места. Человек вроде бы слегка пожал плечами, но Кен не мог различить выражения лица под полями шляпы.
Ричард подбежал к нему с ключами.
— Вот, папа!
Кен дрожащими пальцами опустил их в карман пальто, болезненная судорога сжала его внутренности. «Ничего не выйдет», — подумал он, ощущая одновременно боль разочарования и угрызения совести.
— Скажи «спасибо», — сказал Ричард, опять хватая отца за руку.
Кен молча застыл в нерешительности, вновь держась за ключи в кармане. Все его мышцы напрягались, увлекая его к человеку в шляпе, но он знал, что не может к нему подойти. Ричард увидит.
— Пойдем, папа, — торопил Ричард.
Кен быстро развернулся, лицо стало похоже на неподвижную маску, когда он двинулся к магазину. У него кружилась голова, больше он не чувствовал ничего. «Все кончено! — думал он в горестном гневе. — Кончено!»
— Скажи «спасибо», папа.
— Да когда же ты…
Звук собственного голоса заставил его вздрогнуть, он сжал трясущиеся губы, перекрывая дорогу истерическому потоку слов. Ричард молчал. Он с опаской поглядывал на угрюмого родителя.
Они были уже недалеко от входа в магазин, когда человек в клетчатом пальто обогнал их, задев Кена.
— Пршу прщения, — пробормотал человек на ходу, и как будто совершенно случайно его рука грубо проехалась по карману Кена, тому, где лежали ключи, давая понять, что он все еще готов их забрать.
И человек подпрыгивающей походкой направился дальше к магазину. Кен смотрел, как он движется, и ощущал себя так, словно его голову сжали обеими руками, обхватив ладонями щеки. «Нет, еще не кончено», — подумал он. Он даже не знал, рад он или нет. Кен увидел, как человек встал и развернулся перед одним из двух входов по бокам от центральной вращающейся двери. Вот сейчас, сказал он себе, это должно произойти сейчас. Он снова вынул ключи.
— Я хочу пройти здесь, папа!
Ричард тянул его в сторону вращающейся двери, которая одних увлекала в гудящую толпу, а других выплевывала в морозный вечер.
— Здесь слишком много народу, — услышал он собственный голос, но так, как будто говорил кто-то другой. «Это мое будущее, — продолжал думать он, — мое будущее».
— Здесь мало народу, папа!
Он не стал спорить. Кен дернул Ричарда к боковой двери. И когда он толкал дверь рукой с зажатыми в ней ключами, он ощутил, как их вынули у него из пальцев.
Через секунду они с Ричардом оказались в шумном, залитом ярким светом магазине, а дело было сделано.
Кен не оглядывался через плечо, однако знал, что человек уже возвращается обратно на темную стоянку, идет по проходу туда, где стоит их «форд».
В один жуткий миг ему показалось, что он сейчас закричит на весь магазин. Тяжелая слабость навалилась на него, он едва не завыл и не кинулся в ночь вслед за человеком в шляпе. Нет, я передумал, я не хочу этого! В этот миг все, что он ненавидел в Элен и в своей жизни с ней, как будто растворилось, и все, что он помнил, — это то, как она хотела подогнать машину к главному входу, чтобы они с Ричардом не возвращались обратно через холодную, продуваемую ветром стоянку.
Но затем Ричард потянул его в тепло, в шум, в толчею, и Кен, борясь с дурнотой, следовал за ним, все дальше углубляясь в недра магазина. На балконе второго этажа звенели колокольчики: «Радость в мире. Господь родился». Так она сказала. Он ощущал головокружение и боль, со лба потекли струйки пота. Теперь пути назад не было.
Он остановился посреди зала и привалился к колонне, ноги сделались ватными. «Слишком поздно, — думал он, — слишком поздно». Теперь он уже ничего не может сделать.
— Я хочу посмотреть на Санта-Клауса, папа.
Струя воздуха вырывалась из раскрытого рта Кена.
— Да, — сказал он, слабо кивая. — Конечно.
Он старался двигаться дальше, ни о чем не думая, но оказалось, что это невозможно. Перед его мысленным взором то и дело мелькали картинки. Тот человек идет по широкому проходу к «форду». Вот он сверяет номер с номером на брелоке с ключами, убеждается, что это нужная машина. Лицо человека выглядит так, как и накануне вечером в баре на Мейн-стрит: худощавое, бледное, циничное. Рыданье зародилось в горле Кена, но он подавил его. «Санта-Клаус, Санта-Клаус». «Элен», — мысленно воскликнул он с тоской.
«К ВОЛШЕБНОМУ ДОМИКУ САНТА-КЛАУСА!» Ничего не чувствуя, он направился к уходящему вниз эскалатору, Ричард бежал и подскакивал рядом, радостным шепотом повторяя себе под нос:
— Санта-Клаус, Санта-Клаус.
Что переживет Ричард, когда его мама вдруг…
«Хватит!» Он насильно заставил себя взбодриться — если уж он не может не думать, он будет думать о будущем, а не об этом. Он запланировал такое дело не для того, чтобы оно бессмысленно провалилось, когда все уже на мази. У него же были причины для такого поступка, это ведь не просто проявление слепой жестокости.
Они ступили на эскалатор. Ричард изо всех сил вцепился ему в руку, но Кен это едва чувствовал. Южная Америка и Рита, вот о чем нужно думать. Двадцать пять тысяч по страховке, девушка, которую он хотел еще в колледже и никогда не переставал хотеть, будущее без унизительной гонки, цель которой — хотя бы на шаг опережать кредиторов. Свобода, простые радости и отношения, которые не будут испорчены ежедневными ссорами по мелочам.
Кен рассматривал лица людей на встречном эскалаторе: усталые, раздраженные, счастливые, пустые. «Полночь ясная настала», — принялись вызванивать колокольчики. Он смотрел прямо перед собой, думая о Рите и Южной Америке. Когда он думал об этом, все становилось гораздо проще.
Звон колокольчиков остался позади и совершенно потерялся в безудержно веселом мужском хоре, поющем а капелла «Бубенцы звенят». Ричард принялся нетерпеливо подскакивать, как только они сошли с эскалатора, и Кен вдруг поймал себя на том, что снова думает об Элен. «Диньдинь-дон, динь-динь-дон, бубенцы звенят!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
