Прошло много лет. Давно залечены раны войны. Уже выросли, стали взрослыми люди нового поколения, не видавшего, как горят города и леса, как снег заметает на поле боя множество трупов, как плачут осиротевшие дети и матери. И сейчас, когда товарищи предложили мне отобрать для отдельной книги мои военные очерки и статьи, я, по совести говоря, заколебался: а нужно ли это?
Мы перебрали пожелтевшие от времени вырезки из армейских и фронтовых газет, перелистали страницы моих военных дневников. Передо мной вновь встали те, о ком я когда-то писал — фронтовые товарищи, живые и мертвые. Я снова увидел дороги войны, долгий и трудный путь к славной нашей Победе и подумал: «Новое поколение людей должно знать, как нелегко, какой дорогой ценой досталась нам победа над сильным, жестоким врагом. Им, юношам и девушкам, надо знать имена и подвиги героев, надо любить и беречь все, что отстояли их отцы. Пусть же молодежь читает эти страницы о больших сражениях, о многих подвигах, о солдатах и офицерах Страны Советов».
И еще я подумал о том, что незачем сейчас, спустя почти три десятилетия, переделывать то, что писалось на полях боев, по горячим следам, по первым впечатлениям, когда герои твоих очерков и статей, еще не успев утереть потное лицо, тяжело дыша, жадно затягиваясь горьким махорочным дымом, скупо, будто о ком-то постороннем, говорили о себе, о том, что совсем недавно, час-полтора назад было ими свершено. И мне показалось, что любая «переработка», «шлифовка», любое дописывание того, что писалось тогда, там, в боях, лишит эти страницы их непосредственности, строгой документальности, сотрет с них неповторимую печать времени.
Мне хочется, чтобы не знавшие войны молодые люди, читая эту книгу, почувствовали грозовой воздух, жаркое дыхание сражений, тревожную напряженность боевых лет, простоту и величие подвигов, о которых рассказано не сейчас, не сегодня, а тогда, в самое суровое время. И я решил: пусть все останется так, как было написано там, на войне.
В книге этой нет ничего выдуманного. Люди названы настоящими фамилиями, а дела их изображены со всей доступной в ту пору точностью.
Виталий ЗАКРУТКИН
1971 г.
Станица Кочетовская на Дону
НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Полковник Аршинцев
Иркутскую дивизию я узнал и полюбил еще на Южном фронте, где она обороняла позиции юго-восточнее реки Миус. Это одна из старейших наших дивизий. Зародилась она в 1918 году в уральских рабочих поселках, сражалась в Сибири, на Байкале, освобождая от белых Иркутск, дралась на Крымском перешейке, на Чонгаре.
Михаил Васильевич Фрунзе высоко ценил боевые действия сибиряков и всегда ставил их в пример. Одним из ветеранов-бойцов этой дивизии был писатель Матэ Залка (Лукач), впоследствии героически павший в Испании, где он командовал Интернациональной бригадой. Орден Ленина и три ордена Красного Знамени украшали боевое знамя Иркутской дивизии. Война с фашистской Германией застала ее на границе. Путь отступления дивизии в 1941 году благодаря героизму и беззаветной отваге ее солдат и офицеров не стал путем бесславия: тысячи вражеских трупов обозначили его, а гитлеровский генерал Хейнциус жаловался высшему командованию, что «адская артиллерия и похожие на дьяволов солдаты четырежды награжденной орденами Сибирской дивизии непреоборимы».
В дивизии свято хранились старые боевые традиции, и ее путь в Отечественной войне уже был отмечен многими подвигами. Так, весь Южный фронт знал о подвиге героически погибшего молодого командира Владимира Асауленко, который с горсточкой солдат атаковал вдесятеро превосходящего противника и освободил селение. Правительство посмертно присвоило Асауленко звание Героя Советского Союза.
Каждый солдат Иркутской дивизии чтил память бойца Синеглазова, который в течение трех часов в одиночку отбивал атаку гитлеровцев, а потом прыгнул в горящий стог сена, чтобы не сдаться в плен.
Борис Никитич Аршинцев пользовался в дивизии всеобщей любовью. Сын грозненского плотника, он добровольно пошел семнадцатилетним юношей в Красную Армию, в 1920 году вступил в партию, закончил Академию имени Фрунзе и сражался на озере Хасан. Несмотря на внешнее спокойствие и даже некоторую флегматичность, Аршинцев воевал темпераментно и отличался исключительной храбростью.
Аршинцев встретил нас очень приветливо, попросил обождать несколько минут и углубился в чтение сводки. Пока он читал, я осматривал его блиндаж. Убранство этого блиндажа говорило о сыновней любви солдат к своему командиру. Все вокруг сияло ослепительной чистотой: стены были обиты кремовым картоном, деревянный пол устлан свежей травой, на столе в пустой снарядной гильзе стоял пучок синих горных цветов. Прямо над столом тикали ходики, а под ними был приколот портрет Матэ Залка. В блиндаже пахло свежими сосновыми досками, травой и цветами.
— Теперь я свободен, — сказал Аршинцев, закончив чтение. — Вас, конечно, интересует положение на нашем участке. Я коротко расскажу вам, а рано утром мы отправимся с вами на наблюдательный пункт. Оттуда все видно как на ладони. Там вы увидите кое-что интересное.
Расстегнув китель, Аршинцев зашагал по блиндажу.
— Вы, разумеется, знаете, что у нас тут нет сплошной «линии фронта», да такая линия и не нужна. Не все горы тут проходимы, и поэтому незачем распылять силы для установления какой-то линии. Мы создали целый ряд узлов сопротивления, чтобы запереть ими все горные тропы, ущелья, долины рек. Кроме того, мы оседлали все господствующие высоты, чтобы не оказаться слепыми. Вот за эти отдельные очаги и идут бои. Особенно жестокие бои идут сейчас на трех направлениях: за высоту триста восемьдесят семь — западнее селения Пятигорское, за гору Лысую и в теснине — за Вольчи Ворота. Нужно заметить, — продолжал Аршинцев, — что гитлеровские генералы изменили тут свои тактические приемы. Они отказались от наступления на широком фронте, как это имело место на Дону и Кубани, и перешли к методическому, упорному и последовательному выполнению отдельных задач.
— Каких задач? — спросил Неверов.
— Различных, но связанных с общим планом наступления. Искусство и состоит сейчас в том, чтобы, разгадав этот план, помешать выполнению частных задач.
Аршинцев усмехнулся и потер руки.
— Что касается меня, то я уже успел привыкнуть к характеру своих противников, генералов Штейнера и Юреха, и заранее могу определить их мысли. Вот вчера, например, генерал Юрех одним полком почти захватил у меня гору Лысую, подбил мне «левый глаз», и сейчас он ползет на дорогу Пятигорское — Хребтовое. Я ему приготовил на этой дороге достойную встречу, а завтра дам реванш за Лысую. С генералом Юрехом сражаться нетрудно. Вот господин Феликс Штейнер — тот гораздо более серьезный противник, а солдаты его, особенно из полка «Германия», — самые отпетые головорезы. Штейнер на меня в большой обиде. Правда, из-за ротозейства одного из моих батальонов эсэсовцы утром сшибли меня с Безымянного хребта, но зато под Волчьими Воротами мы им так накладываем, что там из вражеских трупов образовались целые завалы. Сейчас Штейнер бросил в бой полк СС «Нордланд» и лезет на гору Фонарь — это у меня на правом фланге; если он захватит Фонарь, у меня будут «подбиты оба глаза».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
