Жена делает паузу и бросает на меня быстрый взгляд. Я одобрительно киваю. Я слушаю ее, жую бутерброд и думаю: «Где эта чертова электрическая пила? Может, в детской, под бельевым шкафом?» Я говорю:
– Подожди секунду.
Захожу в детскую. Сына нет: видимо, ночует у приятеля. Четырнадцатилетняя дочь не спит. И это в пять часов утра! Она сидит у компьютера боком к двери. Увидев меня, вздрагивает, как от удара током, и тут же, пока я не заметил, меняет картинку на экране монитора на заставку Яндекса. Резко и конвульсивно поворачивает ко мне голову. В ее колючих глазах я читаю: «Ну что тебе еще надо? Оставьте меня в покое!»
Я замечаю, что она поменяла прическу: прилизала волосы, как у куклы Барби.
Она встает со стула, упирает тонкие и быстрые руки кулачками в бок и говорит:
– Оставьте меня в покое!
Ее голос – как скрип пенопласта.
Втягивая голову в плечи, возвращаюсь на кухню. По дороге вспоминаю, что положил электропилу под ванную.
«Что я хочу от этой жизни?»
Машинально бормочу себе под нос:
– И кошка хочет, и корова хочет. И полевые цветы хотят. Травы и корма, воды и солнца.
Жена спрашивает:
– Что ты говоришь, Люк?
– Ничего, Люция.
Она продолжает читать:
– Итак, как будто бы вас нет. Вы пытаетесь поймать машину, но это совершенно бесполезно. Вы садитесь в маршрутку, водитель которой не берет у вас деньги. Дважды прямо на вас пытаются сесть какие-то дамы. Вы пытаетесь поймать глазами взгляды пассажиров, сидящих напротив, и у вас не выходит ничего. Как будто вас нет. В тревоге вы выходите в парке, садитесь на скамейку и наблюдаете малыша, который подходит к вам и смотрит даже не на вас, а на то место, где вы пространственно находитесь. «Что ты там встал, там ничего нет!» – кричит ему с соседней лавочки мамаша. Ваша тревога усиливается. Вы заходите в супермаркет, берете с полок самый дорогой коньяк и самые дорогие конфеты. Колбасу, сыр и свой любимый грейпфрутовый сок. С замиранием сердца проходите мимо кассира, мимо охранника, демонстративно неся покупки в вытянутых руках. И ничего. Вас никто не останавливает. Вас нет.
Скрипит входная дверь.
Тринадцатилетний сын молча проскакивает в комнату, не снимая грязную обувь. В кухню проникает запах портвейна и сигарет. Я думаю: «Не буду ждать до утра. Возьму инструменты и вскрою чемоданчик в гараже у брата».
Жена читает:
– Вы выходите на улицу и толкаете прохожих, одного за другим. Люди испуганно озираются по сторонам и прибавляют ходу, не глядя на то место, где вы стоите. Вы громко кричите самые отвратительные матерные слова. Вы у всех на виду мочитесь прямо на клумбу. Вы показываете голую задницу в окна проезжающих мимо автобусов и машин. Вы прыгаете со спущенными штанами прямо перед чопорными дамами, сидящими рядком на автобусной остановке, – и хоть бы что. Вы доходите до того, что впервые в своей жизни заходите в небольшую, пахнущую воском и свежей краской церковь. Службы нет, и вы стоите в одиночестве и молитесь, как попало, путаясь в мыслях и словах. Потом вы забираете вещи из гостиницы и, не оплачивая счета, садитесь на рейсовый автобус, едущий в аэропорт. В дороге вас волнует только один вопрос. В кассе аэропорта, где продают билеты на авиарейсы, сидит всегда усталая, старающаяся улыбнуться женщина в синей форме. И ваша дальнейшая жизнь, все ваше будущее существование зависят сейчас только от одного. От момента, когда вы протянете ей свой паспорт и деньги. Когда вы поздороваетесь с ней и громко произнесете название города, куда собираетесь лететь. Когда вы, насколько позволит длина вашей шеи, просунете свое бледное и взволнованное лицо в это маленькое окошечко. Прямо ей под нос, чтобы вас ну просто никак невозможно было бы не заметить. В этот удивительный момент вы наконец-то узнаете в точности, есть вы все-таки или вас действительно нет.
Жена выпускает тоненькую струйку дыма.
– Дальше я пока не придумала. Что скажешь?
Я знаю, что она не ждет от меня никакого ответа. Она смотрит сквозь меня, и глаза ее медленно гаснут.
Я подхожу и легко целую ее в щеку. Я всегда так делаю, когда собираюсь уходить.
– Оригинально. Главное, чтобы тебе самой нравилось.
Ощущение такое, будто я коснулся губами теплой и мягкой восковой куклы. Куклы, которой снятся сны.
– Уже уходишь?
Ее глаза гаснут совсем.
– Да, еще один заказ.
– Пока, Люк…
– До свидания, Люция.
Связь
Пришло время сказать вам главное.
Меня зовут Гена. И благодаря своей бабке-пророчице я чувствую то, что она называла словом «связь».
Приведу пример. Как вы уже поняли, в моей жизни мало хорошего. У меня тяжелая низкооплачиваемая работа, без перспективы карьерного роста. Семья, которую надо кормить и одевать. Престарелые родители в другом городе, о которых надо заботиться. Убогая маленькая квартирка в доме, годящемся только под снос. У меня нет друзей. Есть пени по кредиту за мебель и стиральную машинку. У меня нет любовницы. Есть сломанная магнитола в старенькой машине. У меня нет хороших зимних ботинок. Хуже того, я неудачник. Я никогда не выигрываю в лотерею. Раз в месяц я что-нибудь теряю: права, кошелек или ключи от машины. У меня однообразный и редкий секс с женой. Именно на меня упадет единственная сосулька с крыши. Именно меня с ног до головы обрызгает грязью проезжающая машина. Именно меня остановит для проверки документов полицейский.
У меня портится здоровье.
Меня съедают негативные эмоции.
Меня раздражает все.
Или, например, страх. Я боюсь одиночества и в то же время боюсь общества других людей, вынуждающих меня делать то, что я не хочу: отвечать на глупые вопросы, слушать пустые речи и терпеть их раздражающее присутствие в моей жизни. Я боюсь, что моя дочь станет проституткой, а сын – сутенером и что через лет пять они выставят меня из дома, потому что я мешаю им жить. Я боюсь того, что моя жизнь до самого конца будет такой же скучной, однообразной и унылой. Я боюсь признаться себе в том, что она изначально лишена смысла, потому что полна пустых усилий и никчемных трудов, тогда как удовольствие, получаемое взамен, мало и мимолетно.
Я боюсь признаться себе в том, что ничего уже не хочу.
И все это происходит со мной из-за трех людей, которых я ощущаю порой как самого себя.
Один – японец.
Он прикручивает какие-то детали к машинам на конвейере завода «Хонда», а по вечерам любит читать стихи вместе с миниатюрной женой, в маленькой квартирке на двадцать пятом этаже небоскреба. «Старый пруд. Прыжок лягушки. Всплеск воды. И снова тихо. Тишина. И старый пруд».
Второй – пожилой немец, учитель астрономии.
Все, что он делает, – путешествует по миру со своей престарелой женой, записывая на диктофон впечатления и снимая на видеокамеру ночное звездное небо: Бомбея и Рио, Москвы и Рейкьявика, Мехико и Мельбурна, Токио и Каира, Пекина и Вашингтона.
Третий – афроамериканец с косичками, сидящий в тюрьме в одиночной камере.
Его посадили по ошибке, за разбойное нападение, которого он не совершал. Его срок – пожизненный. Он качает мышцы, ест, спит и иногда читает Библию.
Они не делают ничего плохого. Они не знают меня и не желают мне зла. Но они не делают чего-то того, что давно могли бы сделать, и именно из-за этого от меня отвернулась удача, и я страдаю и мучаюсь.
Как я это вижу и чувствую?
Как больной, лежащий на койке с кислородной маской на лице, видит и чувствует человека, перекрывшего ему кислородный кран.
Как человек, сидящий на вершине дерева и любующийся видом на горы и озеро, видит и чувствует лесоруба с бензопилой, внезапно появившегося у основания дерева и стремительно спиливающего ствол.
Вы меня понимаете?
Нет?
Брат
В гараже тесно: почти все место занимают металлические стеллажи и новенький черный джип «Ниссан-Патрол». Брат врет, что машина не его, якобы на этом автомобиле он возит важного чиновника городской мэрии.
Я протискиваюсь в дальний угол, нахожу электрическую розетку, накрываю сзади машину брезентом – от искр.
«Ну, вперед!»
Быстро срезаю кодовый замок. Аккуратно убираю инструмент и полиэтилен.
Закуриваю.
В груди бешено стучит сердце. Как будто там – угольная шахта, и шахтеры колотят об породу огромными тупыми молотками.
«Хочет коровка, хочет кошка, хочет полевой цветок».
Где-то вдалеке лает собака.
«И собака тоже чего-то хочет».
Открываю чемоданчик.
«Вот это да!»
Пачки денег. Купюрами по пятьсот евро. Значит, в каждой – по пятьдесят тысяч. Десять ровненьких стопок. В каждой – по десять пачек.
«Сколько же это?»
От волнения не могу сосчитать.
«Пять миллионов!»
Сбоку какой-то черный маленький приборчик. Что-то среднее между видеокамерой и короткой подзорной трубой. Я трогаю его рукой. Железный! Под ним – кучи бланков паспортов. Красные – Российские. Есть и других цветов, с гербами других стран. В полиэтиленовом пакетике – печати.
