Натали не оправдывалась и не пыталась его в чем-то переубедить, а просто ждала, когда закончатся претензии и упреки. Она давно привыкла и к сценам ревности, которые ей с завидным постоянством закатывали мужчины – к истерикам и битью посуды она относилась абсолютно спокойно, но чтобы слезы… Да еще такие по-детски безутешные, такие горькие. Это было впервые, и она растерялась, силясь определиться чего в ее душе сейчас больше: жалости или отвращения. Как ни странно, но, он-таки сработал, этот пресловутый материнский инстинкт. Ей, вдруг, захотелось утешить своего Додошу, прижать к груди, утереть слёзы, высморкать в безупречно-белое полотенце и может быть даже поцеловать пару раз, нежно и ласково, очень-очень по-матерински. Но, он не дал ей этой возможности, неожиданно перейдя от слез к угрозам. Маленький смешной и потный толстячок топал ногами и кричал, что «он не позволит ей так над собой издеваться, что у нее никогда не получится сделать его рогатым и, что она никогда не получит этой роли, если будет вести себя, как последняя шлюха».
Конечно же, он получил от нее по морде, по мягкой зареванной лоснящейся морде. Натали отхлестала своего продюсера по толстым щекам и выставила вон. После чего спокойно разделась и пошла в душ, мурлыча себе под нос что-то очень жизнерадостное
А Додик отправился в бар и вернулся оттуда через час, набравшись до полного раскаяния, и принялся биться в двери, вымаливая у нее прощения. Через десять минут его, совершенно отчаявшегося и мокрого от слез, увела администраторша и уложила спать в одной из свободных кают, наградив в качестве утешительного приза бутылкой «Хеннесси».
Высушив волосы, Натали забралась на кровать и, включив телевизор, нашла для себя что-то душещипательное про любовь, пронесенную героями через всю жизнь, несмотря на тяготы и лишения. По окончании фильма, уснула быстро, крепко и беззаботно. Может быть потому и крепко, что беззаботно.
Ей приснился необычайно реальный сон о том, как она проходит кинопробы и её партнером на съемочной площадке оказывается не кто иной, как Брэдли Купер. И сыграть им нужно эпизод прощания, и поцеловаться протяжно и страстно, так, как и положено целоваться влюбленным, которые расстаются навсегда. И они целуются, и она вдруг понимает, что Брэдли Купер – это не Брэдли Купер, а Додик, весь мокрый от слёз. И режиссер кричит что-то неистовое истошным голосом, и Натали просыпается и понимает, что это кричит не режиссер, а воет сирена и кто-то со всей дури колотится в дверь ее каюты.
Натали накинула шелковый халатик на голое тело и открыла дверь, увидев на пороге каюты молодого матросика с перекошенным лицом и тревожными глазами:
– Корабль тонет! Быстро одевайтесь и не забудьте вот это! – он открыл небольшой шкафчик справа от двери и достал оттуда ярко-красный спасательный жилет.
Натали застыла в ступоре, судорожно соображая, что из вещей ей надеть, а что оставить и поняла, что хочет забрать все. Она метнулась во вторую комнату, достала из шкафа свой голубенький пластиковый чемодан и стала метать туда всю свою одежду.
Матрос вырос на пороге и скомандовал:
– Бросьте чемодан! Берите самое необходимое! Только документы и ценные вещи!
– Да у меня все необходимое! А документы и ценные вещи у меня, как раз-то, в чемодане! – огрызнулась девушка, натянув на себя трусики, узкие оранжевые джинсы и выскальзывая из халатика. Она замерла «топлес» перед раскрытым чемоданом и, окончательно потерявшим самообладание, парнем, тот пошел пятнами и попытался сглотнуть слюну, но с пересохшими горлом это сделать было крайне трудно. Натали, тем временем, блуждала взглядом по своим вещам, соображая, какая кофточка лучше всего подходит к ее любимым абрикосовым джинсам.
– Умоляю вас, быстрее! – взмолился парень.
– А где Додя? – вдруг вспомнила полуобнаженная Натали, наткнувшись на, висящую в шкафу, одежду своего спутника.
– Я не знаю. Скорее всего, он уже в лодке! Почти все уже погрузились! – нетерпеливо пояснил матрос, выхватил из вороха сброшенных девушкой в чемодан вещей первую попавшуюся футболку и протянул ее хозяйке.
– Одевайтесь!
Натали скривилась, отметив мысленно, что эта фиолетовая майка «ну никак не сочетается с надетыми на нее джинсами», но спорить не стала, потому что, в этот момент, пол в каюте удивительным образом наклонился влево. Затарахтел и медленно покатился к стене баллончик с дезодорантом – и тут до нее, наконец-то, дошло, что это действительно кораблекрушение и, что это – серьезно. Натали обула на ноги самые удобные свои лодочки на трехсантиметровом каблучке и с мольбой глянув на неожиданного и такого терпеливого спасителя, перевела взгляд на свой разинутый чемодан. Матрос среагировал молниеносно- наклонился, захлопнул злополучный чемодан и, ухватившись за его ручку, рванул к выходу. Радостная Натали поспешила за ним следом.
Она ожидала увидеть суматоху и панику, выхватывая из тайничков памяти жуткие фрагменты фильма «Титаник», и понимая, что абрикосовые джинсы с фиолетовой майкой, ну никак не вписываются в драматичность сюжета, и что надо было надеть что-нибудь черненькое и трагичное, но лайнер был, практически, пуст. Команда сработала быстро и слажено. Пассажиры, распределенные по лодкам, уплывали дружным караваном подальше от тонущего судна в, быстро съедаемую их, темноту ночи, а те, кто еще задержался на борту, вели себя весьма пристойно – не истерили и не орали, а спокойно и организованно усаживались в оставшиеся шлюпки. Матрос подвел Натали к одной из них и, уложив на дно чемодан, помог девушке в нее забраться. Садясь в лодку, Натали отметила находящихся в ней двух женщин и мужчину, и вопросительно посмотрела на своего славного матросика:
– А вы?!
– А я еще задержусь! Встретимся на берегу! – пообещал он и помахал на прощанье рукой. Стоящий рядом с ним бородатый и угрюмый, матрос хмыкнул и стал опускать лодку вниз.
Вскоре она мягко коснулась поверхности воды и единственный мужчина, оказавшийся с ними в лодке, взялся за весла. Натали, тем временем, решила рассмотреть своих «подруг по несчастью». Та, что расположилась с ней рядом, выглядела очень перепуганной, все время что-то шептала, нервно облизывая пухлые губы, похоже молилась, и оглядывалась по сторонам своими большими, выпуклыми, коровьими глазами. Напротив них, за спиной, пытающегося грести, неясного и невнятного мужчины в ветровке с капюшоном, почти полностью закрывающим его лицо, сидела вторая из женщин, и, в отличии от первой, выглядела предельно собранной и невозмутимой. Похоже, единственное, что ее тревожило, это небольшой кейс, который она крепко прижимала руками к своей, едва обозначенной, груди.
Никто ни с кем не заговаривал, а лишь с надеждой всматривался в черный горизонт с редкой россыпью огоньков-маячков на, успевших уплыть далеко вперед, спасательных шлюпках.
Несколько лодок, спущенных на воду позже них, уже успели догнать их и перегнать. Через какое-то время по воде прошла глубинная волна и странный звук, словно вздох неведомого гигантского морского животного раздался с той стороны, где в зловещей темноте оставался тонущий лайнер.
– Все. Кабздец кораблику, – сухо констатировала дама с кейсом и положив свою ценность на колени, выудила откуда-то сигареты и зажигалку.
Все остальные переглянулись между собой и стали еще судорожнее вглядываться в темную даль.
Звезды, светившие до того достаточно ярко, вдруг куда-то исчезли и поднявшийся неожиданный резкий ветер, заставил всех поежиться. Натали пожалела, что не надела на себя ничего, кроме заботливо предложенной матросиком футболки. Она наклонилась и попробовала нащупать на дне лодки свой чемодан, но в темноте наткнулась лишь на какой-то мешок, влажный и скользкий. Натали пошарила чуть дальше, но снова не обнаружила нигде своего чемодана и, резко выпрямившись, выбила из руки мужчины весло. Оно выскочило из уключины и быстро соскользнуло в темноту.
– Ой! Весло! – только и успел вскрикнуть тот и кинулся его спасать, но не успел.
– Зашибись, – снова прокомментировала произошедшее ледяная дама с кейсом, а спутница с коровьими глазами всхлипнула и пропела неожиданно тоненько для своих внушительных размеров:
– Боже! Что же теперь с нами будет?!
– А ничего хорошего не будет! – сообщила вторая как-то неподходяще радостно.
– Извините меня, – пролепетал мужчина, усаживаясь на свое прежнее место и делая тщетную попытку грести одним веслом.
– Да брось ты к черту это гребаное весло! Ты с двумя ни хрена справиться не смог, а с одним только на месте крутиться будем! Что ж за мужики такие пошли – безрукие! – заключила она и снова закурила.
– Ну, мужчина не совсем шобы виноват, если бы девушка его не зацепила, – поторопилась заступиться за единственного мужчину грудастая и конопатая соседка.
