Мы, испытатели, действовали по своему плану. У нас была своя радиационная разведка, которая зарегистрировала максимальные размеры зоны радиоактивного заражения (наведенной в грунте радиоактивности) и быстрое уменьшение этих размеров в связи с радиоактивным распадом, а затем динамику изменения уровней радиации на местности. Эта разведка поставила таблички, обозначившие районы с различными уровнями радиации.
Закончив съемку картины взрыва, я в сопровождении дозиметриста и фотографа поехал на автомобиле по долине к эпицентру взрыва, останавливаясь для съемки местности и опытных объектов, которые должны были использоваться для подготовки экспресс-доклада правительству.
После взрыва местность трудно было узнать. Дымилась трава, бегали опаленные перепелки. Кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые дымящиеся холмы. Ориентироваться было трудно. Однако массовых пожаров не было, и дороги были знакомы.
Сфотографировав перевернутые и отброшенные танки, разрушенные траншеи, поврежденную технику, пораженных животных, прошел в направлении эпицентра взрыва, который выделялся группой отдельно стоящих обугленных стволов деревьев, с которых ударом сверху были сорваны все сучья. Не доходя до зоны сравнительно сильного радиоактивного заражения, пересек дорогу, по которой незадолго прошли колонны наступающих. Было пусто и тихо. Лишь радиометры пощелкивали, отмечая повышенный уровень радиации. Войска прошли мимо эпицентра вне зоны заражения, не оставив следов на покрытой пылью местности.
Непосредственно в зоне, примыкающей к эпицентру взрыва, земля была покрыта тонкой стекловидной коркой расплавленного песка, связавшей наведенную радиоактивность. Эта корка хрустела и ломалась под ногами, как тонкий ледок на весенних лужах после ночного заморозка. И на ней не было ничьих следов, кроме моих. Радиометр регистрировал небольшую радиоактивность, не превышающую 1 Рентген/час, поэтому я спокойно ходил по этой корке шлака.
Один эпизод, происшедший на следующий день, весьма характерен для той обстановки обеспечения безопасности войск во время их действий. Мне пришлось поехать в район эпицентра для проведения повторных съемок местности и опытных объектов. Во время этой работы подъехал автобус с офицерами, которые высыпали из него и с восторгом стали резвиться на корочке шлака. Я спросил, кто они такие и зачем приехали. Ответил один из офицеров, что это танкисты, которые в своих танках в составе колонны проехали по этой дороге. Но поскольку они проехали очень быстро, да еще в средствах защиты, то ничего не видели и сейчас приехали просто на экскурсию, посмотреть, что натворил взрыв. Так как уровни радиации уже существенно уменьшились и можно было ходить в этом районе без ограничения времени, то это посещение не вызывало никаких возражений. Однако, заметив, что некоторые экскурсанты собирают стекловидные куски шлака, несмотря на существующий запрет, я подозвал их всех, немного попугал, рассказав об обстановке, и продемонстрировал действие радиометра, который трещал и захлебывался, как только к нему подносили кусок расплава. Сказал, что ходить по шлаку безопасно, но если положить его в карман, то части тела в этом месте получают опасную дозу и человек может остаться без потомства. Последовала мгновенная реакция, и все карманы были опустошены. После этого никаких экскурсантов в район эпицентра, где было хоть какое-либо заметное повышение радиоактивного фона, не привозили.
А в войсках проводился дозиметрический контроль во всех подразделениях, (…) как на войне с применением ядерного оружия. Естественно, что никаких доз облучения обнаружено не было. Тем не менее проводилась и дезактивация техники, и санитарная обработка личного состава. Все делалось по-настоящему, и никаких жалоб не поступало. Сейчас, когда неспециалисты или люди, не знакомые с той обстановкой, высказывают сомнения, что все было безопасно, они наносят большой вред психике бывших участников Тоцких учений. Как уже отмечалось ранее, после взрыва образовалось клубящееся облако. Оно увеличивалось в размерах, быстро поднималось над центром взрыва и перемещалось с воздушными массами в направлении на северо-восток, пройдя над нейтральной полосой, где не было войск, и над безлюдными, ненаселенными районами. Начальный участок его движения фоографировался, а позднее оно сопровождалось самолетами воздушной радиационной разведки.
Сосредоточенные в облаке радиоактивные продукты взрыва и часть грунта, затянутая в него, были подняты на высоту более 10 км и начали выпадать примерно через час после взрыва, когда оно переместилось на десятки километров. К этому времени короткоживущие радиоактивные элементы в основном распались, а оставшиеся рассеивались на местности, не создавая опасных уровней заражения.
Таким образом, между радиоактивным пятном вокруг эпицентра взрыва и радиоактивным следом оказалась чистая зона, по которой проходили наступающие войска. Радиоактивный след имел форму вытянутого эллипса с максимальными уровнями радиации на его оси около 0,1 Рентген/час на момент выпадения. Через сутки след не обнаруживался.
Подверглось ли опасности население? Однозначно — нет. Даже жители трех деревень — Ольховки, Маховки и Елшанки, расположенных на расстоянии 5–6,5 км от эпицентра, были выведены на большое безопасное расстояние. Деревни сгорели от воспламенившейся сухой старой соломы, покрывавшей крыши домов. Вместо них жители получили вновь отстроенные дома. Пострадавших не было.
Когда в 1990–1991 годах началась усиленная борьба против ядерных испытаний, вспомнили про Тоцкие учения. Корреспонденты газет стали искать пострадавших и нашли достаточно много желающих приписать свои болезни последствиям этих учений. Даже среди бывших военных. Захотели посетить место взрыва и не обнаружили его, несмотря на все старания. Приборы регистрировали фон. Бушевала растительность. Вырос лес и кустарники. Никаких следов взрыва не осталось».
Увы, не все очевидцы дают сейчас объективные показания. Вот, к примеру, свидетельства (современные, естественно) Николая Гусева, служившего старшиной в 43-м гвардейском механизированном полку, он был командиром танка. 3 июля 1954 г. полк из Белорусского военного округа перебросили под Тоцк.
«Тугой и мощный взрыв пошатнул мой танк, как бы подбросил многотонную машину. Взрывная волна, споткнувшись о капониры, грохнула с ужасной силой, смела брустверы. Сквозь вентиляцию, пулеметную щель, жалюзи турбин в танк хлынул горячий воздушный поток, изрядно «сдобренный» пылью. Сухая, как порох, земля забила прицелы.
Машину, известно теперь, от смертоносной почвы нужно было очистить. Для чего требовалось как минимум вылезть из танка. Однако делать этого по инструкции в течение пяти минут после взрыва запрещалось. Но еще круче спросили бы за то, что танк недееспособен — в бою он не смог бы произвести ни одного выстрела…
Открылись люки, и танкисты изумились: огромный гриб с шаровидной шляпкой переливался всеми цветами радуги. По грибу что было мочи били из орудий; самолеты тройками влетали в него, бросали бомбы — пытались разорвать на части. На земле в это время пришли в движение огромные массы войск. Началась репетиция сражения с применением ядерного оружия. Из орудий лязгающих гусеницами танков с жутким свистом вылетали огненнохвостые реактивные снаряды; «гвоздила» куда-то вдаль артиллерия; запыленные пехотинцы в противогазах бежали к заданной командирами цели.
Ближе к эпицентру взрыва измотанную живую силу подобрали на свою броню танки. Весь путь — зараженная радиацией местность. Но кто из солдат знал тогда об этом?
Танки к страшному месту подходили первыми. На обугленной и словно глубоко перепаханной земле валялась покореженная техника, трупы бычков… На пятачке, по которому шарахнуло с наибольшей силой, стояли свечки лишенных веток деревьев. Непонятно, почему их не разнесло в щепки? Ведь находившиеся рядом бронированные машины взрыв превратил в лохмотья…
Когда участники испытания атомной бомбы миновали эпицентр взрыва, прозвучала команда: «Снять противогазы!»
Потные лица солдат в мгновение ока покрылись пылью; пепел забил глаза, уши, носоглотки. Но учебный бой не закончился. Пришлось еще стрелять по целям, маневрировать и наступать.
Ничего не ведавшие о радиации люди были брошены в самую ее гущу, иначе говоря, без какого-либо спроса на них испытали самое страшное изобретение всех времен и народов — атомную бомбу».
В воспоминаниях Гусева меня сразу же покоробила фраза: «Из орудий лязгающих гусеницами танков с жутким свистом вылетали огненнохвоетые реактивные снаряды…» Увы, на вооружении советских танков никогда не состояли «огнехвостые реактивные снаряды», вылетавшие из танковых пушек. Были созданы лишь опытные образцы таких установок, но гораздо позже 1954 года. Кстати, о некоторых из них будет рассказано в других главах этой книги. Уже одно это показывает, что писал сию статью не отставной старшина, а какое-то маститое, но безграмотное в военном отношении «черное перо». (В советские имена «черные перья» скрывались под названием «литобработчик», это они написали подавляющее большинство военных мемуаров наших маршалов и генералов.)
