— Входи, Орелия, — ответил ей кто-то тихим голосом.
Открыв дверь, она порывисто огляделась. В комнате никого, кроме настоятельницы, не было. Она сидела за своим письменным столом с озабоченным видом.
Протянув руку, настоятельница сказала:
— Подойди поближе, Орелия, сядь возле меня. Должна сообщить тебе неприятную новость.
Испытываемое Орелией разочарование сменилось тревожным ожиданием, отчего у нее бешено заколотилось сердце, а в горле появился мешающий ей дышать комок.
— Это касается месье Кроули, достопочтенная матушка?
— Да. — Неожиданно взяв похолодевшие руки Орелии в свои, она мягко усадила ее на табурет у своих ног. — Теперь он не будет наносить тебе визиты. Его призвал к себе наш Господь.
Орелия смяла желтый цветок в руке, но ничего не сказала. Слова застряли у нее в горле.
— Наш добрый друг погиб в результате несчастного случая на охоте, а его лошадь к тому же упала на него. Мы будем так оплакивать его. Он был очень добрый, щедрый человек, и не только к тебе, но и ко всему нашему ордену. Сегодня вечером мы помолимся за него в храме.
Орелия вдруг выпалила:
— Он был моим отцом, не так ли?
На мгновение мать-настоятельницу охватило замешательство. Она вздрогнула от неожиданности. Помолчав, продолжила:
— Он сказал мне, что действует от имени твоего отца, — он платил за твое обучение и привозил тебе подарки, чтобы тем самым сделать твою жизнь здесь более похожей на пребывание в этих стенах пансионерок, а не получательницы нашего вспомоществования из милости. Теперь, это само собой разумеется, прекратится.
— В таком случае, кто же мой отец? — спросила Орелия, чувствуя, как у нее пересохло в горле. — Теперь-то вы можете мне сказать об этом?
— Месье Кроули не пожелал открыть нам его имя и привел вполне веские причины, позволяющие с уважением воспринять его отказ. — Мать-настоятельница нежно погладила Орелию по голове. — Тебе уже почти восемнадцать, не так ли? Ты уже достаточно взрослая, и теперь можно сообщить тебе то немногое, что нам известно. Тебе в скором времени предстоит сделать выбор, Орелия, — либо вступить в наш орден, либо дать нам возможность позаботиться о твоем браке.
— Бр… браке? — заикаясь, переспросила Орелия.
— Последние два года я ожидала, когда же месье Кроули что-нибудь тебе предложит. Он сказал мне, что когда он подыщет для тебя достойного супруга, ты получишь приданое, но, вероятно, никто ему не подвернулся… Мы с радостью примем новую послушницу, Орелия, если ты изберешь Христа.
Она снова помолчала. Орелия все еще никак не могла опомниться.
— Если ты попросишь нас подыскать тебе мужа, то мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти хорошего человека, но ты должна отдавать себе отчет в том, что он, конечно, не будет весьма состоятельным. Для таких людей семья — это главное.
Заметив, что Орелия все еще молчит и не реагирует на ее слова, мать-настоятельница продолжала:
— Вот какая сложилась ситуация. Чтобы помочь тебе принять верное решение, я сейчас расскажу тебе о том, что сказал нам месье Кроули, когда привез тебя к нам еще совсем ребенком. Это — трагическая история, но не такая уж необычная. Хочешь ли ты ее услышать сейчас или прежде пойдешь в храм помолиться?
— Прошу вас, достопочтенная Матушка, расскажите мне об этом сейчас, — прошептала Орелия.
— Хорошо. Первые свои годы ты провела с Марией и Джозефом Будэнами в скромном имении на Фол ривер, на Обманчивой реке. Ты их помнишь?
— Как во сне, — медленно ответила Орелия. — Только деревянный пол, на котором я играла. Большую собаку, которая меня пугала. Женщину, которая укачивала меня на руках.
Настоятельница кивнула:
— Ты плакала по ней, когда тебя привезли к нам. Вероятно, за тобой очень хорошо ухаживали и заботились. Месье Кроули признался мне, что ты отпрыск состоятельных семей. Но, к сожалению, незаконнорожденный отпрыск.
Орелия внимательно слушала ее, ее грудь то вздымалась, то опускалась от учащенного дыхания.
— Твоя мать была молодой светской женщиной, которая влюбилась в молодого человека, но ее родители не одобряли ее выбора. Он был аристократом, из очень состоятельной семьи, он увлекался женщинами и азартными играми и пользовался дурной репутацией развратника. Его предложение твоей матерью было отвергнуто, но когда выяснилось, что она беременна, отец высек его кнутом. Ты появилась на свет тайно, и твою мать убедили передать тебя на воспитание чете Марии и Джозефу Будэнам, скромной кайюнской семье.
Значит, Будэн не была ее фамилией! Она знала это! С болью в сердце она спросила:
— А кто дал мне имя Орелия?
— Не знаю, что тебе ответить на это, дитя мое. Если верить месье Кроули, то твой отец круто изменил свой образ жизни, потеряв любимую женщину, но не мог признать тебя, не запятнав при этом репутации твоей матери. Он договорился с месье Кроули и попросил его действовать от его имени и дать тебе приличное воспитание. Он хотел, чтобы тебя забрали от Будэнов, как только ты подрастешь, и привезли к нам, чтобы ты здесь получила достойное юной леди воспитание и образование. Он пообещал, когда наступит время выходить тебе замуж, предоставить тебе богатое приданое. Увы, но он так и не сделал ни того, ни другого. Нет ни кандидата в мужья, ни приданого.
— Потому что он тоже умер? — отважилась спросить Орелия.
Мать-настоятельница задумчиво посмотрела на нее.
— Мне уже приходила в голову такая мысль, мне казалось, что месье Кроули продолжает оказывать тебе материальную поддержку по доброте своей.
Глаза у Орелии оставались сухими, но напряжение и ожидание в них не спадали.
— А кто моя мать? У вас есть разгадка этой тайны?
— Это и был тот самый секрет, — ответила настоятельница, — который месье Кроули упрямо хранил. Он говорил, что не посмеет бросить тень на репутацию этой женщины до самой смерти… и это он исполнил.
К горю Орелии примешивался медленно собирающийся, обжигавший внутри нее гнев. Мать лишила ее права на рождение, отказавшись признать этот факт. Кровь двух благородных семей смешалась у нее в жилах, и все же у нее не было ни имени матери, ни имени отца.
— Они — грешники! — резко бросила она. — Если они меня зачали, то за этим должен был последовать брак. В результате я бы получила имя своего отца.
— Об этом судить лишь Богу, — упрекнула ее мать-настоятельница.
Орелия замолчала, но продолжала свои горькие размышления: ей должны были предоставить положенное ей место в семье отца или матери. Вместо этого она была передана в руки приемным родителям и была вынуждена расти как сирота, принимая благотворительные подачки.
