— Пожалуй, — неохотно согласился Уатсон. — Но тюремное заключение — это одно, а... Я хочу сказать, что если мы признаем его виновным, то в этом штате такое преступление карается смертью.
Ротуэлл полуприподнялся на стуле.
— Так вы поэтому не хотите признать О'Брайена виновным? Потому что он пойдет на электрический стул?
Уатсон старался избежать его взгляда. Ротуэлл повысил голос:
— Прежде чем вас избрали в состав жюри, вас спрашивали, не возражаете ли вы против смертной казни. И по-видимому, вы ответили, что нет, иначе вас бы не было сейчас в этой комнате.
Уатсон покраснел.
— Да, я не был против... и сейчас не против. Но... этот Тайсон не лучший из наших сограждан, и О'Брайен, можно сказать, сделал благое дело. — Он сглотнул. — Не кажется ли вам, что смертный приговор — слишком суровое наказание для такого случая?
Некоторое время в комнате была тишина, потом Вэттер спросил:
— Сынок, неужели ты хочешь, чтобы убийца свободно разгуливал по улицам?
— Нет, конечно нет. — Уатсон глубоко вздохнул. — Но допустим, что наше жюри блокирует вердикт. Это же не означает, что О'Брайена выпустят на свободу. Будет еще один процесс, и в следующий раз его признают виновным.
Мисс Дженкинс была шокирована.
— Мистер Уатсон, вы понимаете, что вы говорите? Вы в действительности считаете О'Брайена виновным, но хотите, чтобы кто-то другой сделал за вас... грязную работу.
Вэттер печально покачал головой.
— Значит, вы думаете, что будет еще один суд над О'Брайеном?
Уатсон провел пальцем под воротом рубашки.
— Ну конечно.
— Что ж, может быть, — печально улыбнулся Вэттер. — Но я не очень в этом уверен. Теоретически вести процесс по делу О'Брайена можно до бесконечности, до тех пор, пока не будет вынесен тот или иной вердикт. Но когда блокированы два жюри подряд, обвинительная сторона начинает сомневаться. Достаточно ли данных по делу, чтобы убедить суд присяжных? Стоит ли продолжать тратить время и деньги, вновь созывая суд, чтобы в результате, быть может, опять не получить вердикта от жюри? Или даже получить решение об оправдании? Не исключено, что обвинителю это все надоест и он скажет: «Я не в состоянии найти двенадцать присяжных заседателей, у которых хватило бы честности и мужества отправить О'Брайена туда, где ему надлежит быть. И черт с ним тогда. Мы отпустим его. Значит, он как раз то, чего заслуживают граждане этого города. Они сами виноваты».
Уатсону было явно не по себе.
— Может и по-другому случиться, — продолжал Вэттер. — Вдруг полицейский, который поймал О'Брайена, «забудет» то, что он видел. У него, как и у других, могут быть закладные, которые он должен выплачивать, и он может предположить, что О'Брайен будет продолжать откупаться от электрического стула, и почему бы тогда, решит он, и ему не подзаработать.
— Послушайте, Уатсон, — вступил Ротуэлл. — Вы ведь посылаете О'Брайена на электрический стул не только за одно это убийство. Может быть, он не заслужил смертной казни за то, что убрал Тайсона, но заслужил ли он освобождения?
— Сынок, — опять заговорил Вэттер. — Ты думаешь, что это первая смерть, в которой повинен О'Брайен. Каждый раз, когда ты читаешь о том, что кто-то был найден мертвым в багажнике своей собственной машины, ты точно знаешь, кто за этим стоит.
— С какой стороны ни посмотреть, — горячо вступил я, — О'Брайен заслужил то, чтобы сгореть на стуле.
Уатсон только моргнул глазами.
— Мистер Уатсон, — спокойно вмешалась мисс Дженкинс, — у вас есть дети?
Уатсон кивнул.
— Двое. Мальчику четырнадцать и девочке семнадцать.
— Вы думаете, они будут гордиться вами, если вы выпустите О'Брайена на свободу? Если вы не выполните свой долг?
Уатсон молчал.
— Вы знаете, каков уровень продажи наркотиков в нашем городе? — продолжала мисс Дженкинс. — И какое количество старшеклассников посажены на иглу О'Брайеном и ему подобными?
Долгое время в комнате стояла тишина, но наконец Уатсон поднял голову. И вздохнул:
— Вы правы. Все. Я был... трусом.
Вэттер просиял.
— Давайте придадим этому официальную форму. Я делаю перекличку.
Когда назвали имя Уатсона, он встал и твердо произнес:
— Виновен.
Вэттер одобрительно кивнул и продолжал:
— Дженкинс?
— Виновен. — Коулмен?
— Не виновен, — сказал я.
Все головы разом повернулись ко мне. Я встал.
— Мне вдруг пришло в голову, что мы нарушаем один из основополагающих принципов правосудия. Мы обвиняем О'Брайена за то, каким его считаем, а не за поступок, который привел его под суд.
Но это, конечно, не было истинной причиной перемены моего решения.
Пока Уатсон держался, все было прекрасно. Я бы предпочел, чтобы он оказался ответственным за невозможность для жюри прийти к единому решению, и поэтому я не переставал пытаться разозлить и оскорбить его, в надежде подстегнуть его упрямство.
Но теперь Уатсон передумал.
Я обвел глазами одиннадцать удивленных присяжных заседателей и понял, что теперь мне предстоит отрабатывать свои деньги.
Я должен сделать так, чтобы все было убедительно.
В конце концов, Дьюк О'Брайен дал мне десять тысяч долларов за то, чтобы быть уверенным, что и на этот раз вердикта не будет.
