- ...шесть, - Врочек пересчитал крапины коконов.
- Не ваше дело, - спецушник, отлипнув от стены, оказался рядом.
- Не мое, - согласился Врочек, передавая цинковый лоток в белые мягкие руки. - Эт точно. А вы бы поторопились. Без матричного раствора они долго не протянут.
И спецушник ушел.
Врочек же, склонившись над СВДшкой, сказал шептом:
- Дело не мое, но... ты да я... мы-то знаем, что пули свистят.
Кожистое веко слегка дернулось, а острие мизерикордии вошло точно в теменную ямку, оборвав мучения. Сунув пальцы в рану, Врочек нащупал жировик капсулы. Задание, находившееся внутри, было предельно ясно.
Пандемия гриппа, накрывшего оружейные фермы, отвлекла людей от недавнего происшествия. Благо вакцину нашли вовремя и обороноспособность страны не пошатнулась.
Солнце мое.
Помни: воздух - твердь, сдирающая кожу. Огонь, им пробужденный, негасим.
И я смиряюсь.
Про войну Колька услышал по радио. Он булку доедал, молока еще с полстакана оставалось и масла кубик, сдвинутый на край ломтя. Колька предвкушал, как масло - сливочное, желтое - попадет на язык, крутанется по нёбу, обволакивая сытным жирком - а тут радио и про войну.
- ...коварно напали на...
Колька поперхнулся, и масло слетело прямиком на брюки. Только никто не заметил и не стал пенять на внешний вид, герою не подобающий. Все тоже застыли и к радио повернулись, небось, думая, что ошиблась оно.
Ничего подобного.
- ...вчера приблизительно в 20 часов помещение радиостанции в Глейвице было коварно захвачено пепелацами...
Масло Колька все-таки подобрал и сунул в рот, уже безо всякой радости. А рука сама на грудь легла, прикрыв дырочку, никем, кроме Кольки, не видимую.
- ...проявив мужество...
И шепоток в голове:
- Живой, живой... не поцарапало...
- ...в кровопролитном бою...
Голос диктора, нажористый, как мамкин борщ, потонул в грохоте сапог.
Армии столкнулись, как два барана. Стальные рога артиллерии высекли искры. Копыта бронетехники взрыхлили землю, и щедрой рукой упало в нее стальное семя перезревших пуль.
Люди шли за удобрение.
Сигнал тревоги, раздавшийся в пять-сорок, заставил Майора поморщиться, а на горизонте уже показались тени бомбовозов. Они шли неторопливо и чинно, как гувернантки, в окружении роя непоседливых истребителей.
Желтые трассеры разодрали небо. Эхо прокатило отголоски взрывов и скрылось в бункерах. Майор же застыл, глядя на кипение воздушного боя.
Дойдут? Не дойдут?
Вот крайний в стае нырнул и устремился к земле, отчаянно молотя крылами. Из распоротого пулеметной очередью брюха сыпались недозревшие икринки бомб. Они разрывались, не долетая до земли, и казалось, что бомбовоз разбрасывает огненно-желтые астры. Точно такие же украшали комплект белья, заботливо припрятанный супругой для спального гарнитура "Надежда".
Выдали... авансом выдали. А бельишко она все равно не распаковала, найдя новый повод.
Поведя плечами - сирена голосила все громче, все натужней - Майор сдвинулся с места. К условной точке он не шел - бежал неуклюжей несолидной рысцой, прижимая к боку тонюсенькую папку. Внутри были бумаги. Пять страниц, писаных от руки. В них - два месяца работы, которые не имели значения. Но бумаги еще казались кому-то важными настолько, чтобы послать связного.
Он вынырнул из арки и замер, вытаращив блеклые глаза.
- Вали отсюда, - сказал Майор, протягивая папку.
Связной выхватил ее и скрылся в подворотне. А Майор неторопливым шагом направился к площади. Огненные астры догорали в небе, посыпая город смесью пепла и желтой маслянистой крови.
Сирена откашлялась и завела:
- Пусть всегда будет солнце...
Эхо взрывов лупило по окнам. Стекла дребезжали, но держались. И Врочек тоже держался: одной рукой за стол, другой - за мизерикордию. Рука подрагивала, и клинок то опускался, то поднимался.
- Бей уже! - рявкнул помощник, которому страсть как хотелось бросить все и спрятаться в бронированной утробе бункера. - Бей!
И Врочек ударил. Неудачно. Клинок скользнул по лобовой броне и вошел в глазницу криво.
- Извини, - сказал Врочек, исправляясь. Со второго удара добивать - прежде с ним подобного не бывало. Но гранатомет, измученный допросами, был рад уйти.
Помощник тоже.
Ну и хрен на него. Сука. Все вокруг суки. Воюют, воюют, а Врочеку убирать...
Должно было получиться иначе.
Он вытер мизерикордию о халат и достал из кармана флягу.
- Соотечественники! - голосом Лидера произнесла радиоточка. - Наверное, это моя последняя возможность обратиться к вам: военно-воздушные силы Пепелац бомбят Столицу. Но в моих словах не горечь, а надежда. Я верю в судьбу нашей страны...
Здание содрогнулось, и стекла все-таки выстрелили, осыпав Врочека осколками. Они сияли, словно драгоценные камни.
Все должно было получиться иначе!
- Мы переживем этот мрачный и горький час. Знайте же, что не далек, близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога...
- Вопрос, куда? - сказал Врочек, допивая остатки спирта.
- Да здравствует народ! - крикнули в ответ. - И пусть гибель наша не будет напрасной! Наш подвиг кровью будет записан в анналы истории...
- В анале, - поправил Врочек.
Мать же вашу! Иначе все быть должно! Иначе!
- На баррикады, друзья, на баррикады! Ни шагу назад.
Врочек кинул флягу в ящик с останками и поднялся. Шел он покачиваясь. Под ногами хрустело. Из распоротой щеки кровило, а снаружи, перекрывая грохот канонады, доносилось:
- Пусть всегда будет небо...
Колька видел, как летит снаряд, оставляя серый след на сером же небе. Вот распускаются костяные закрылки, выравнивая траекторию. Вот вздрагивает и раскалывается крыша, а после взлетает, подброшенная ударной волной. И стеклянная крошка дробью прошивает стены.
А Кольку опять не задело.
Здание, разорванное пополам, еще держалось, точно не желая верить в случившееся. А потом вдруг взяло и рассыпалось. И это было до того неправильно, что Колька оцепенел. Он так и стоял на площади, под ревущим репродуктором, прижимая к груди полученную папку и глядя на останки Штаба.
Где-то под ними находился бункер, попасть в который у Кольки не выйдет.
Опоздал.
Подвел.
А ему поверили... поручили... понадеялись... как на героя... не знали, что герой - не настоящий.
- Не стой! - крикнул кто-то, выдирая папку из Колькиных рук. - Пристрелят.
Пули и вправду свистели, разбиваясь с лету о камни мостовой.
- Двигай, двигай! - кричали Кольке в ухо. - На баррикады!
- Пусть всегда буду... йааа...
Мачту с динамиком все-таки сшибло.
- Ты кто? - спросил Колька, глядя на нежданного спасителя. Тот был невысок, сутуловат, грязен и явно нетрезв. - Кто ты такой?
- Врочек, - ответил Врочек, думая, на кой хрен ему было связываться с этим щенком: все равно до точки не доберется. Самому бы успеть.
А с другой стороны: зачем?
- Это... это секретные бумаги.
- Неужели?
Мальчишка дернулся к пистолету, такому же молоденькому и доходяжному.
- Сиди, - велел Врочек, раскрывая папку. - А то пристрелю.
Бумаги он просматривал по верхам, злясь на неразборчивый почерк писавшего. Паренек сопел, но не дергался, только затылок взглядом сверлил.
- Вот, значит, как... - Врочек закрыл папку и, не целясь, метнул в урну. Белые листы закружились на радость ленивым пулям.
- Но это же...
- Просто бумажки. Выпить хочешь?
Парнишка мотнул головой, не в силах отвести взгляд от погибающего отчета.
- Ну и правильно, что не хочешь, потому как нету. Вставай. Пошли.
- Куда?
- На баррикады.
К баррикаде Майор вышел первым и занял место у пулемета. Стрелял короткими очередями, не целясь, но просто давая знать о том, что точка существует. Врочек, протиснувшись между ящиками и мешками с песком, потеснил Майора.
- А... а это вы? - спросил Колька, присаживаясь в уголке. Он не очень представлял, что принято делать на баррикадах. Майор кивнул, дескать: совершенно точно он - это он.
- А... а он бумаги уничтожил.
- Стукач, - сплюнул Врочек и похлопал пулемет по холке. - Хрен с ними, с бумагами... поздно уже.
И Майор снова кивнул: дескать, хрен и совершенно точно - поздно. Тогда Колька просто сел и принялся ждать. Он не знал, чего именно ждет, и жалел об оставленной дома медали: надеть бы ее и, глядишь, унялся бы сквознячок в груди.
К обеду наступило затишье. Небо и то прояснилось, припрятав портянки пороховых туч. Но ветер все равно приносил запах гари.
- Значит, ты с той стороны? - Врочек лег возле пулемета, прикрываясь согнутым локтем от солнца. - Наших заражал?
