Холмс заметил мой укоризненный взгляд.
— Я, Уотсон, обещал мистеру Уилсону сопровождать его в Дептфорд. Дело в том, — добавил он, — что юная леди твердо вознамерилась покинуть родной дом завтра же. Но я вынужден повторить еще раз, мистер Уилсон, что не совсем понимаю, чем поможет мое присутствие.
— Вы слишком скромны, мистер Холмс. Обратившись в полицию, я надеялся, что они убедят Джанет в том, что потери, которые понесла наша семья за последние три года, хоть и трагичны, даже ужасны, но вызваны вполне естественными причинами. А потому у нее вовсе нет оснований убегать из дома, куда глаза глядят. У меня создалось впечатление, — усмехнулся он, — что инспектор даже несколько оскорбился, когда увидел, с какой радостью я воспринял его предложение прибегнуть к вашей помощи.
— Я непременно отблагодарю Лестрейда за это небольшое одолжение, — сухо заметил Холмс и поднялся. — Будьте добры, Уотсон, попросите миссис Хадсон вызвать нам экипаж. А по пути в Дептфорд, возможно, мистер Уилсон окажет нам такую любезность и ответит на несколько интересующих меня вопросов…
День выдался серенький и унылый, в такие дни Лондон даже летом выглядит не лучшим образом, но, когда мы переехали через мост Блэкфриар, я ужаснулся. С реки поднимались волны тумана, точно ядовитые пары с какого-нибудь болота, затерянного в джунглях. Просторные улицы Уэст-Энда сменились узкими и путаными торговыми улочками; по мостовым, цокая копытами, трусили лошади, впряженные в повозки. А потом эти улицы превратились в какую-то совершенно невообразимую путаницу жутких и грязных закоулков; следуя прихотливым изгибам реки, они становились все извилистее и грязнее. Вскоре мы приблизились к лабиринту узких бухт, затянутых илом, и темных, дурно пахнущих переулков. Некогда это мрачное место было колыбелью морской торговли Британии, здесь зарождалось могущество и богатство империи. Я заметил, что Холмс помрачнел, утомлен и раздражен сверх всякой меры этой поездкой, и попытался вовлечь в разговор нашего спутника.
— Как я слышал, вы настоящий эксперт по канарейкам? — спросил я.
В глазах Теобальда Уилсона за толстыми стеклами очков вспыхнул энтузиазм.
— Пока еще только учусь, сэр, но за плечами целых тридцать лет практических исследований. Скажите, а вы тоже?.. Нет? Жаль, очень жаль! Благородному делу изучения, разведения и обучения fringilla canaria[1] стоит посвятить жизнь! Вы не представляете, доктор Уотсон, какое невежество проявляют в этом предмете самые, казалось бы, просвещенные круги! Как-то раз мне пришлось выступить с докладом на тему «Скрещивание канареек с Мадейры с особями островных видов» перед Британским орнитологическим обществом. И я был просто потрясен наивностью, даже глупостью заданных мне вопросов!
— Инспектор Лестрейд упоминал о каких-то особенностях в вашем подходе к обучению этих пернатых певичек.
— Пернатых певичек, сэр? Певичками можно назвать дроздов! А у fringilla абсолютный, божественный слух, дарованный им самой матерью-природой. И еще они наделены уникальным талантом имитации, который можно и должно развивать ради блага и наставления рода человеческого. Но инспектор прав, — уже спокойнее добавил он. — Мне удалось достичь невозможного. Я научил своих канареек петь ночью при искусственном освещении.
— Очевидно, с самой благой целью?
— Да, мне хочется думать именно так. Мои птицы обучены ради тех, кто страдает бессонницей; у меня появились клиенты по всей стране. Мелодичное пение помогает скоротать долгие ночные часы, а потом, глядишь, человек и задремлет, убаюканный этими мелодиями в свете ламп.
— Да, похоже, Лестрейд прав, — заметил я. — У вас действительно уникальная профессия.
Во время нашей беседы Холмс рассеянно поднял тяжелую трость нашего спутника и теперь разглядывал ее самым внимательным образом.
— Кажется, вы вернулись в Англию три года назад, — сказал он.
— Да.
— С Кубы, не так ли?
Теобальд Уилсон вздрогнул, покосился на Холмса, и в его взгляде я заметил настороженность.
— Именно так, — пробормотал он. — Но откуда вы знаете?
— Ваша трость вырезана из черного дерева, такой вид есть только на Кубе. Ни с чем нельзя спутать этот специфичный зеленоватый отлив и изумительно гладкую отполированную поверхность.
— Ну, эту трость мог привезти в Лондон какой-то другой человек. А я мог купить ее после возвращения, скажем, из Африки.
— Нет, она принадлежит вам уже несколько лет. — Холмс поднес трость к окну кареты и повернул ее так, что на ручку упал дневной свет. — Видите, — продолжил он, — вот здесь маленькую, но вполне отчетливую вмятину с левой стороны, под ручкой. Там, где в дерево упиралось кольцо, которое левши носят именно на этом пальце. Черное дерево — одно из самых твердых в мире, и для того, чтобы протереть такую вмятину, пусть даже и кольцом, сделанным из более твердого металла, чем золото, понадобится немало времени. Вы левша, мистер Уилсон, и носите серебряное кольцо на среднем пальце.
— Бог ты мой, как просто! А мне на секунду показалось, что вы у нас ясновидящий, мистер Холмс. Да, волей случая я какое-то время занимался торговлей сахаром, возил его с Кубы, а заодно привез как-то и эту трость. Но вот и наш дом, и, если вам удастся положить конец беспочвенным страхам моей племянницы и сделать это столь же быстро, как вы вычислили мое прошлое, я ваш должник навеки, мистер Шерлок Холмс.
Выйдя из экипажа, мы оказались на узкой улочке, застроенной уродливыми ветхими домишками. Они убегали вниз и терялись в пелене желтоватого тумана, из чего я сделал вывод, что улица круто спускалась к берегу реки. По одну сторону улицы высилась старая кирпичная стена с железными воротами, за ними виднелись сад и вполне приличный особняк.
— Старый дом знавал лучшие времена, — сказал наш спутник и повел нас к воротам. — Он был построен в тот год, когда Петр Великий поселился в Скейл-Корте, и из окон верхнего этажа до сих пор виден разрушенный парк.
Обычно на меня не слишком действует вид окрестностей, но, признаюсь, печальное зрелище, представшее перед нами, производило самое угнетающее впечатление, Сам дом, еще крепкий, сохранил идеальные пропорции, но штукатурка под действием непогоды во многих местах обвалилась, под ней открывался старый кирпич. Одна из стен сплошь заросла темно-зеленым плющом, тянувшим свои длинные щупальца через остроконечную крышу и полностью опутавшим каминную трубу.
В сыром воздухе совершенно дикого, заросшего сада пахло рекой.
Теобальд Уилсон провел нас через маленький холл в довольно комфортабельно обставленную гостиную. За письменным столом сидела и сортировала какие-то бумаги молодая рыжеволосая женщина с веснушчатым лицом. При виде гостей она вскочила.
— А это мистер Шерлок Холмс и доктор Уотсон! — торжественно объявил наш спутник. — Знакомьтесь, моя племянница Джанет, чьи интересы вы будете защищать от ее же собственного неразумного поведения.
Юная леди смотрела на нас храбро и даже вызывающе, но от внимания моего не укрылось, как вдруг задрожали и слегка искривились у нее губы — наверное, от нервного напряжения.
— Я уезжаю завтра, дядя! — крикнула она. — И этим джентльменам не удастся изменить мое решение! Здесь меня ждут только печаль и страх. Да, прежде всего страх!
— И чем же вызван этот страх?
Девушка прикрыла глаза ладонью.
— Сама не пойму… Не могу объяснить. Ненавижу тени и странные тихие звуки.
— Ты унаследовала деньги и собственность, Джанет, — вмешался мистер Уилсон. — Неужели из-за каких-то теней ты покинешь дом своих предков? Будь умницей, прошу тебя.
— Мы прибыли с одной целью: помочь вам, юная леди, — мягко заметил Холмс. — Постарайтесь хотя бы на время забыть о своих страхах. В жизни такое случается на каждом шагу. Мы наносим ущерб своим же интересам ничем не оправданными действиями.
— Вижу, вы не склонны принимать женскую интуицию всерьез, сэр.
— Напротив. Порой интуицией движет рука самого Провидения. Поймите, вы свободны уехать или остаться, сами решите, что для вас лучше. Но раз уж мы здесь, не покажете ли нам дом?
— Прекрасная идея! — воскликнул Теобальд Уилсон. — Идем, Джанет. Сейчас выясним, где гнездятся твои тени и страхи.
И вот наша маленькая процессия начала обходить комнаты первого этажа.
— Сейчас покажу вам спальни, — сказала Джанет, когда все мы остановились у лестницы.
— Что же, в таком древнем доме нет ни одного подвала?
— Один есть, мистер Холмс, но он почти не используется. Там хранятся дрова и дядины коробки для гнезд. Сюда, пожалуйста.
Мы спустились вниз и оказались в довольно мрачном помещении с каменными стенами. Подле одной из стен были сложены дрова, стояла также бокастая голландская печь, ее железная труба уходила в потолок в самом углу. Ступеньки вели к небольшой застекленной дверце, выходящей в сад, и сквозь запыленное стекло в помещение просачивался сероватый свет. Холмс принюхался; заметив это, я и сам уловил слабый запах сырости от реки.
